Памяти тёти Тони, у которой моя семья несколько
лет снимала комнату, вернувшись в 1946 году в
разрушенный, но освобождённый Севастополь.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
На Пластунской пышны деревья,
Тополя зеленеют. Лето.
Ветерок переносит перья
Кур-пеструшек двойного цвета.
Граммофончики у калитки –
Сине-белый вьюнок игривый.
Всё ползёт и ползёт по ниткам,
Чередуя дуэты с трио.
– Как сегодня шкварчит ставридка!
Антонина, пожарив рыбу,
Выключает электроплитку.
От восторга котище дыбом.
– Лиль, присядь, расскажи старухе,
Замуж вышла? Как мама с папой?
Кружат в кухне шальные мухи,
К рыбе лезет кошачья лапа.
Папироса у Тони тлеет,
Не хватает губам помады.
Её спутник – старинный веер,
Вечно с ней, постоянно надо.
Гребешок прижимает прядки,
Совершенно теперь седые.
Вся кушетка – сплошные латки.
– Лиля, детка… А дальше: "Ты ли?"
Рядом комнатка, что снимали,
Потолок потемнел, намокнув.
Трещин новых орда немая
Возле рам нераскрытых окон.
Опустели и двор, и домик...
Постояльцев давно не хочет.
Среди утвари Блока томик,
Как снотворное среди ночи.
Молоко до краёв по кружкам,
Календарь отрывной на стенке.
Тётя долго окурок тушит.
– Лиля, ешь! Остывают гренки.
Крошит Тоня салат к обеду,
Разгибаются трудно пальцы.
– Скажешь, буду жива – заеду.
Мама жарит омлет на смальце?
– Тётя Тоня, а Вы-то как же?
Огород, палисадник с вишней…
Тоня смальцем горбушку мажет,
Ставит стопки.
– Помянем Гришу!
Фотография мужа в спальне,
Очень выцвела, пожелтела.
Тётю Тоню безумно жаль мне,
Отекли и лицо, и тело.
Без войны десять лет ведь много.
Это, если родные живы.
Тоня больше не верит Богу,
Снам не верит, что были лживы.
До сих пор Севастополь снится,
От бомбёжек в руинах город.
Рядом с мужем – погибших лица.
А Григорий красив и молод.
Блеск в глазах оттого, что слёзы
Не текут, а стоят на старте.
– Лиля, маме нарежу розы.
Разложу, если хочешь, карты.
Незаметно вкрапляет юмор
В повседневность моя старушка.
– Я с ума не сошла, не думай!
Просто плакать всё время скучно.
09.08.2015г.