Так, люди, спешащие подняться на холм к памятнику Тадеушу Костюшко или степенно спускающиеся из Собрания искусства, не заметили в толпе четырёх женщин в белом.
Одна из них была совсем ещё молодой, другая уже наверняка дожила до сорока, третьей было около шестидесяти, а четвёртая была классической старухой с седым пучком и в очках с толстыми стёклами.
Первая, едва остановившись у подножия холма, подобрала подол платья, напоминающего доминиканский хабит*, и пустилась в пляс, не издавая ни звука и внимательно глядя себе под ноги.
Три другие неодобрительно посмотрели на неё, и, пожав плечами, отвернулись.
Вторая уселась прямо на землю, вытряхнула из сумки блокнот и ручку, и, сосредоточенно нахмурившись, принялась что-то записывать, не обращая внимания ни на своих спутниц, ни на прохожих, которых абсолютно не смущала сидящая посреди дороги дама.
Третья и четвёртая, переглянувшись, уселись на лавочку. Третья раскрыла принесённую с собой книгу, и, прочитав пару десятков страниц, вырвала несколько из них, смяла и отправила в урну. Наконец она выронила томик из рук, и стало видно, что на обложке помещена фотография её второй спутницы.
Четвёртая подобрала книгу, бережно провела рукой по рассыпавшемуся в нескольких местах переплёту и с видимым сожалением отправила её вслед за выброшенными страницами.
Когда третья обернулась, её уже не было.
Когда вторая убрала блокнот на место, обнаружилось, что скамейка пуста.
Когда первая остановилась и отдышалась, стало ясно, что пешеходная дорожка пуста.
Когда жители и гости Кракова спешили в Собрание искусства и от памятника Костюшко, они не видели ничего необычного, даже если внимательно смотрели по сторонам. Даже если бы они что-то знали, то не увидели бы четырёх женщин в белом.
Дело в том, что все эти женщины были одной. Её звали Аста Ленц, и её, скончавшуюся в возрасте восьмидесяти лет, в это время хоронили на Сальваторском кладбище.
*Хабит - монашеское облачение.