Обещала себе не участвовать больше в конкурсах, и не удержалась аж два раза. Позвали. На Вечерние стихи и на гумилёвский Трамвай. О Вечерних стихах не жалею. Трамвай упорно проезжает мимо.
Не буду говорить, что больше никогда. Просто не буду. И сама себе поверю.
1.
Мы с тобой, брат, одной околицы
деревенские дурачки.
Наши матери Богу молятся,
для надёжности сняв очки.
Бьют поклоны… Грехи не тяжкие –
Бог заметит ли в суете…
Под иконой букет ромашковый,
словно с чайника на плите.
Все надежды на Богородицу,
с ней привычнее и родней -
баба тоже, поди... Как водится,
все печали за сыновей...
Мы ж с тобой, брат, одной околицы
деревенские дурачки –
городским сумасшедшим молимся
и втираем себе очки,
что сермяжные, да исконные.
А недобрые? Город лют.
Наши матери под иконами
нас отмолят. И отпоют.
2.
Моё окно… Моя Москва
соседским голосом шумит,
что здесь давно Резиностан
с нахальным запахом шаурмы.
Что коренных – дворовый кот
и дед-пропойца из восьмой,
да брат ли, сват его - но тот,
поди, не вспомнит, что он свой…
И я - чужая, не своя –
из тех, что взяли на постой...
Мой дед со взводом так стоял
под осаждённою Москвой.
Тогда не спрашивали, чей,
и из каких пришёл болот,
но может, город москвичей,
благодаря ему, живёт…
В моём окне - моя Москва.
Мы друг у друга за стеной,
хоть ей до лампы - хоть до ста -
и я, и кот мой, коренной.
3.
Левее от фонарного столба
и справа от бочонка с рыжим квасом
свернуть туда, где не слышна толпа
и сытый дух московский, дух колбасный.
Вперёд, пока есть силы… Там, пыля,
девчушка жмёт размеренно педали...
А дальше - лес и поле… Нет, поля –
куда ни посмотреть: поля и дали.
И бабушкин, на пять окошек, дом.
А может быть, - всех бабушек на свете…
Там дед стучит усердно молотком –
как все деды, за каждый гвоздь в ответе.
Там всё взаправду, и наоборот,
и есть чулан, где прячутся потери...
Там домовой за печкою живёт.
Он, может быть, сейчас в меня не верит.
4.
Даль зелёного окна,
синева дорожной пыли…
Деревеньки были-сплыли,
облака несутся в мыле,
рельсы шепчут: «Вот так на -
было, не было – не в счёт»…
Что ни город – полустанок,
возвращаться не пристало.
Только встречные составы
мчатся задом наперёд.
Там не ждали и не ждут…
Здесь – от исповедей тесно,
и завалинке окрестной
не хватило в окнах места –
промелькнула… Промелькнут –
чей-то дом и чей-то кот,
перелесок за рекою…
И попутчики откроют
путевое, вековое:
«Всё когда-нибудь пройдёт».
5.
Отражением в окнах поезда,
проплыла проводница с чаем…
Шесть стаканов нести не боязно –
лишь по ходу бедром качает…
Время сонно рывками движется,
ускоряясь на полустанках,
и листает в окошке книжицы
у попутчиков – наизнанку.
Замедляется… Параллельные,
отражаясь, уснули люди -
завернулись в бельё постельное,
только пятки в проходе студят.
И качается отражением
то купе, то фонарь бродячий -
то ли поезд застыл в движении,
то ли время идёт иначе -
разомлевшее в сновидениях,
потерявшихся и вчерашних,
тянет песенку незатейливо:
- Если раньше бы, если б раньше…
6.
Как будто нет больше никого -
тебя, меня… Только снег и дворник.
Скребёт с утра, обметая корни,
двора заснеженного ковёр…
Он завораживает… Ну вот -
твои следы отряхнул с дороги
и поклонился сугробу в ноги -
там Бог зимы до весны живёт
и охраняя под снегом двор,
следит, как дворник скребёт лопатой,
как будто каторжник, виноватый,
что не обжаловал приговор…
А мы воришки - украли свет
и теплоту у холодной ночи,
и ждём спасения… Тихо очень,
и дворник наш заметает след.
7.
Сны из дома тревожат реже:
клином - клин.
По версте – верстой
ностальгию слоями режу
вдоль Арбата, да по Тверской.
Невидимкой в толпе прохожих,
постигаю прозрачность лиц
и молчанье скворцов. Я тоже
из таких перелётных птиц.
Клин усталых пятиэтажек
исчезает в глухой дали…
Там забудут меня. Я даже
не услышу, как отболит.
Затяну поясок потуже,
чтоб свободней и шире шаг,
и бульвары пройду по лужам,
упоительно не спеша…
А когда ляжет небо ниже –
промокашкой на купола, -
оглянусь
и свой дом увижу,
потому что Москва мала.
8. «Толочин»
(бабушке Мине и папе)
Черта оседлости не держит ни черта…
Местечко жалось к перекрёстку всех обочин.
Погромов не было. Так – сдуру… Между прочим.
И между делом, дней тянулась череда.
Хватало времени работать и рожать,
и не скучны, но и недолги, были ночи -
мастеровых ковали жарко здесь. Короче,
была у каждого - и родина, и мать.
И вдруг - война. Толочин съёжился – вражды
почти не знали здесь, а жить хотелось очень…
Мироточить канавы стали вдоль обочин -
так жадно жить хотели мёртвые жиды -
те, что остались. И с детишками, и без...
На дне могил их жёлтых звёзд чернели клочья.
Спаслись отчаянные - без надежды, молча,
детей в охапку, и с бегущим фронтом – в лес.
И - до Урала… У евреев много сил –
босые ноги в кровь месили пыль обочин…
А где-то прятался за ставнями Толочин
и никого на том пути не приютил.
9.
Дыхания хватало на ура,
а силы на «вперёд» и «сдали Оршу».
А больше ни на что. Ничто не больше,
чем прошлое, убитое вчера.
Тогда колонна беженцев ползла,
бежала, разрывалась от снарядов,
и смерть была везде, а лес – не рядом…
А после - кто живой, кто опоздал...
Сиреневые жилы у детей –
у маменькиных баловней вчерашних -
а их терзали вороны на пашне,
и рядом спали матери… Не те,
что гладили тихонько синяки
и пели колыбельные устало.
Убитые. Их смоет снегом талым,
и вырастут в глазницах васильки.
Но это через годы... А пока
/до выдоха: «до дна», - за «взяли Прагу!»/
живой мальчишка собирал ватагу
друзей, глядящих слепо в облака.
10. «Великодержавное»
Сны пошли неброские. Великодержавные.
Хутора днепровские, велики все ржавые…
Надо же, приснится же… Но виднее дальнее -
солнце крутит спицами, днями и педалями.
За оврагом - рощица, речка-водолазка. Там
на ветру полощется знамя цвета галстука.
Казаки-разбойники, где луга некошены…
Там, где мы с тобой никем не бывали брошены.
Друг за друга стенкою, не в почёте жадины,
тормозить коленками и плевать на ссадины,
наше дело правое, и не бьют лежачего…
Время всё поправило и переиначило.
Были мы Чапаями – стали генералами,
наши битвы спаяны не своими ранами,
зреет поле минное, где прошли каникулы,
в грозы соловьиные чьи-то дети – криками…
Что ж во сне хоронится, словно виноватая,
наша вело-конница – войско конопатое...
вот как-то так
.
