Я дома. С наслаждением сбрасываю туфли и в одних носках иду в комнату. Кот спит. Сыт и умиротворён. Съел весь корм, воду вылакал, как валерьянку в марте — до дна!
За кота могу быть спокоен. Когда подворачивается «оптовый» заказ, я просто отправляю его на улицу. Во дворе для него есть тайная кормушка, о которой знаем только мы вдвоём — там всегда можно подхарчиться…
Резкий звонок у ворот застаёт меня в ванной. Я только начал подравнивать причёску на лобке... Чёрт возьми! Кого там принесло?
Натянув на голое тело треники, иду открывать.
— Привет!
За воротами девчонка лет 18 с нахальными глазами. Она перекатывает во рту жвачку, и её глаза блестят в свете фонаря. Девушка не похожа на *лядей, что шарятся по Бугово летом и цепляются к зашуганным приезжим, сбежавшим от потных жён «на пиво». Не тот калибр. Блеск не тот…
— Привет!
Стою со своей стороны забора. Может, соседка новая? За солью-спичками?
– Лёша, ты меня не узнаёшь? — удивилась (?!) она.
Я оглядываюсь по сторонам, осматриваю тёмную улицу. Скрытая камера, что ли? Лохотрон с бесплатной раздачей го*донов? Судя по прикиду, девочка на мою бывшую клиентку — не тянет ни разу. Плод внепапочной беременности? — самому смешно стало (тогда я должен был бы начать ходить, пить, курить и трахаться — одновременно!).
— Ну, ты впустишь меня, или оба тут мёрзнуть будем?? Ты что, не узнал меня? Я — Катя, мы в Балте жили в одном доме. Я — через дверь от Зинаиды Яковлевны.
— Катюха??? Ты же была тощая и мелкая?!
Я удивлён. Всё это, конечно, хорошо, но откуда она узнала мой адрес?..
…Я открываю ворота и впускаю её во двор. Собаки у меня нет. Дом на охране и ключ-карточку с магнитным кодом я всегда ношу с собой.
Как она узнала адрес?
У Кати оказалась огромная сумка чёрного цвета. Напиханная чем-то и неподъемная, похожая на огромный дирижабль или живот негритоски, беременной тройней.
— Как ты меня нашла? Кстати — я никому не давал адреса!
— А я поехала за тобой на автостанцию, взяла билетик в тот же автобус и тихо прокуковала всё дорогу на задней площадке.
— А зачем ты следила за мной? Почему просто не подошла?
Она теряется, медлит с ответом. К чёрту допросы на улице! Озяб, как цуцик.
В тепле комнаты я рассматриваю Катю. Она выросла. Выросла вверх, и спереди, и сзади тоже. Из гадкого утёнка время и гормоны вылепили почти принцессу. Почему почти? Потому что простенько одета, летние (выходные, видимо) туфли в ноябре неуместны и легкомысленны, да и причёска оставляет желать лучшего. Но, конечно, из любой женщины можно сделать красавицу, приложив немного умения, терпения и денег. Главное – чтобы сама женщина ощущала себя таковой на 100% и не просила от мужиков почестей, уверенная в том, что ей всё дадут и так.
— Ну. Зачем?
— Что «зачем»?
— Зачем всё-таки ты увязалась за мной?
Она пересела со стула ко мне на диван, и я почувствовал тяжёлый шлейф «Живанши». Не её это аромат. Или хочет быть взрослой?..
— Ты знаешь, мне уже 17. Школу я окончила. А дальше что? Идти в наёмные работницы, как подруга Женька? Так её хозяин-армян (её слова) достаёт. И пристаёт вечно. Недостачи и всё прочее — с интимом и зажиманиями…
Она потянулась, сцепив перед собой в замок руки, и смачно зевнула.
— Я ТАК не хочу. Буду поступать учиться, а вечером — работать. Ну, вот как ты!
Я засмеялся. Не по-доброму, не зло, а так, как будто сказанное вообще ко мне не относилось.
— Не смейся, пожалуйста!
Катя надула пухлые губки и глянула исподлобья.
— Не вижу ничего смешного. А что мне там делать, в нашем-то городишке? В ветстанцию работать идти, или на маслозавод??!
— Если ты не хочешь работать — выходи замуж.
— И, интересно, за кого? Наши пацаны — или алкаши начинающие, или нарики, а за старого я и сама не пойду. Не для такого счастья мама цветок растила!
Ух, ты! А зубки-то, пожалуй, тоже выросли. Что же у тебя за вихри в головке, малышка? Вслух говорю:
— Приезжай летом поступать. Я тебя на время экзаменов приючу... то есть приютю... короче — найду, где пристроить! Кстати, я в этом доме — временно, всего пару недель осталось. Скоро вернусь к друзьям на квартиру. Давай поужинаем и будем ложиться спать. Устал я от переездов, нервы надо восстановить, а здоровый сон — лучшее лекарство. Завтра я тебя провожу на автовокзал…
Я бросаю ей пульт от телека:
— Посмотри пока телевизор, а мне надо в ванную…
Всё. Не о чем мне с ней разговаривать. Я ей не отец, не брат, не жених, чтобы устраивать её судьбу. Мне никто не помогал, а если и помогали — то требовали платы. Причём натурой.
Зачем ей это? Повторять чужой путь и ошибки — нелепо. Пусть возвращается завтра же в наш Мухосранск, перекантуется там до лета — может, и передумает? Мда… Вряд ли такая передумает.
Я тру себя мочалкой, как будто сошкрябываю своё прошлое. Привычка, непреодолимая привычка. После общения с людьми меня часто тянет в баню, чтоб меня до рачьей красноты отхлестали вениками. Или на горшок тянет…
Знакомый психолог как-то сказал, что это одна из многочисленных изученных наукой фобий, и даже сказал название, которое я благополучно позабыл. Нет на мне грязи, уже минут пять, как нет, а я всё очищаю своё тело гелем для душа.
За моей спиной открывается дверь. Моя вечерняя гостья стоит на пороге в наряде полинезийской невесты с острова дикарей Туаматау: голая и с пластмассовой розочкой в распущенных волосах. Розу взяла из вазы на подоконнике, только пыль смахнула.
Ерунда какая-то! Что за цирк на качелях?!..
— Можно к тебе?
— Нельзя!
— Ну пожалуйста! Лёша, давай займёмся сексом, а!
— Катя, ты дура??! А ну, быстро выйди!
— Ты что, меня не хочешь? Я же видела, как ты меня раздевал глазами! Что с тобой?!
Да, действительно, что со мной? Не понимаю.
Отталкиваю её, рука соскальзывает и задевает офигительную грудь.
— Я же ВИЖУ, как тебе нравлюсь!!.. Ой! Идиот!! Пусти!
Я мешком взваливаю Катю на плечо, она колотит меня кулачками по спине и загибает такие матюки, что докер с контейнерного терминала засмущался бы красной девицей. Несу её в комнату и сбрасываю на постель.
— Придурок! Импотент! (это она зря, видела же, как я заторчал).
Брэк! Я в центре ринга, хотя она чуть не загнала меня в угол и не отправила в нокаут.
Первый раунд никто не выиграл. Но я удалился победителем, правда, спать буду на мягком уголке в холле, а не в мягкой постели, отданной на ночь дикарке. Да, питекантроп поступил бы не так. Огрел бы женщину дубиной, да и уволок в пещеру, гори оно всё огнём!
А яйца точно огнём горят. Ещё несколько дней воздержания — и меня нужно будет гипсовать и сажать на коняку для всеобщего обозрения. Смотрите и завидуйте: вот он, герой нашего времени, рыцарь без траха и упрёка!!!
В спальне неприлично громко орёт телевизор. Катюха специально врубила звук на всю катушку, чтобы позлить меня. Меня забирает в свои ласковые сети дрёма. Я покачиваюсь на волнах сна, как в лодке, потеряв вёсла и сорвав руль. Звук в телевизоре меняется. Раздаются характерные стоны и возгласы. Фантастиш, ёпсть!
Это она специально. Нашарила на полке порнуху и врубила. Надеюсь, что не мастурбирует, сидя в кресле, как та богатая самодурша, бросившая меня недавно, как книжку на самом интересном месте, и то — непонятно из-за чего.
— Катя, сделай потише! Имей совесть...
— А я её не имею, раз ты не хочешь иметь меня!
Вот уж странная логика: насолить хоть в чём-то и довести до кипения. Ей ещё далеко до стервозного возраста климакса, но уж показать характер никогда не рано.
Ну ладно. Я почти сплю. Зарываюсь в подушки, чтобы не слышать победных оргазмов в ящике, и засыпаю.
Во сне вижу тропики, бунгало на берегу океана, лодки, выброшенные на берег штормом и валяющиеся вверх днищами. Лежу на песке, сплю на песке, весь с головы до ног в песке. Надо отряхнуться, надо смахнуть с себя песчинки, ведь они так мешают идеально ровному загару.
Вокруг прыгают голые фигуры с бусами из диковинных ракушек. Прыгают и неприлично скалятся, бьют в тамтамы со всей дури, трясут налившимися грудями, обдавая меня запахами водорослей, лилий и юношеского пота. Шум прибоя всё глуше, и небо над головой всё темнее, как перед тропическим ливнем. Сейчас польёт!
Во сне пытаюсь перевернуться, но во что-то упираюсь. Кто-то облизывает мою грудь.
Это ты, Джонни? Нет, не Джонни. Приоткрываю один глаз. Котом и не пахнет. И язык не столь шершав. Это ЕЁ язык.
Катька забралась под одеяло ко мне, сонному и размякшему, и теперь вылизывает мою грудь, как голодный тарелку. Вот же чёртова кукла!
Она сползла вниз моего тела, волоча белые простыни, как саван покойника, и поймала ртом то, что ей и было необходимо. Вот сейчас и будут похороны! То ли мои, то ли её, то ли нас обоих, классических любовников вне времени, хоть в эпоху Кватроченто, хоть в периоды зимних случек в гараже под лёгкий запашок капусты из подпола. Мы заведём машину, заставив мотор тихо урчать, а печку — отдавать тепло, пока мы не «раскочегарились» и не нашли нужный ритм. А потом мы задохнёмся выхлопными газами, порозовеем во сне удушья, и лица несущих гробы с нашими телами будут недоумёнными. Будут растерянными до гримас…
Она сейчас — Джульетта. Угловатая девочка, прогулявшая сцены в саду и на балконе. Прилепившая жвачку за ухо и перешедшая сразу к запретному. Она — Алиса в Зазеркалье: «Я даже согласна быть пешкой, только бы меня взяли в игру». Любит, будто ходит по шахматной доске, неуверенно и рывками.
Ромео где-то в глубине меня просыпается, рвёт обёрточную бумагу, вылезает наружу со своим пылающим сердцем и дрожью тела. Странно — но я давно забыл, что такой персонаж во мне вообще существует!
Мы барахтаемся на кровати. Как молодые лев и львица, сбежавшие из прайда поохотиться и нашедшие друг друга на ничейной территории. Это тоже охота и одновременно игра в поддавки с её стороны.
Но Катя отчего-то скована, не расслабляется – и я сразу чувствую это, когда бережно переворачиваю её на спину и вонзаюсь языком в ярко-красный бутон внизу живота. Катю бьёт дрожь, но не от любовной страсти. Мне кажется, что она боится, ещё чуть-чуть — и отпихнёт настырного любовника, убежит на свой полинезийский остров донашивать ожерелье из отполированных водой ракушек.
Она стонет и дыхание неровно. Ничего не понимаю! Я-то давно готов, но что с ней? Она сжимает бедра и то притягивает меня к себе, то сопротивляется...
— Катя, что с тобой?!
— Ничего, ничего... Давай!
Она шепчет это своё «Давай!», как приговор себе самой. Я не могу больше терпеть и вхожу в неё резко, забыв о деликатности. Её тело пронзает судорога, Катя громко ойкает и стискивает руками мои плечи.
— Ты что, девственница... была??!
Была?! Да уж! У меня видимо сейчас глупый вид. Хлопаю глазами, покраснело всё — и лицо, застывшее в удивлении, и шея, и даже задница с капельками пота. Не ожидал! Не было у меня таких, точнее в таком первородном состоянии, как она! Катя что-то шепчет. Мне приходится склониться прямо над её лицом, чтобы разобрать слова:
— Я не знала, как тебе сказать. Не знала! Не хотела! Так чтобы только ты, только с тобой, люблю тебя… уже давно люблю, только для тебя это всё…
Она бредит, губы сухи и словно жаровня, а глаза — на мокром месте. Всхлипывает и обвивает мою шею руками:
— Пожалуйста, Лёшик! Я прошу тебя…
В глазах мольба. Я дорог ей сейчас, как никто другой. В прошлом остаётся простыня с тёмно-красными пятнами, городок, засыпающий за сто с лишним километров от нашего ложа, наше детство, мелькнувшее перед глазами яркими листками раскрасок… и наши родители, не догадывающиеся, что творят сейчас их дети.
Нет больше Катюхи и Лёшки. И детства больше нет.
Есть Мужчина, Женщина и возможная сказка о продолжении рода, если только главная составляющая этой сказки не сбрызнута в презерватив и по окончании не выкинута в мусорную корзину. Если только эти новоиспечённые Мужчина и Женщина, кончив, не разочаруются во вместе содеянном грехе и в его сладости, неожиданно взглянув на себя по-прежнему детскими наивными глазами…
…Катя посапывает, лёжа на боку и поджав ноги. Она похожа на эмбрион в материнской утробе, беззащитный и не ведающий, что ему предстоит впереди. Боно, фронтмен знаменитых ирландцев «U2», смотрит на меня неодобрительно с большого постера над кроватью. А Элвис на стене напротив так держит гитару, будто собирается спрыгнуть с плаката и пощекотать грифом Катины пятки, торчащие из-под одеяла.
«You have made my life complete, And I always will…» — наша колыбельная на эту ночь. Катя сделала мне подарок, которого я не требовал, не просил и даже не ожидал.
И что мне теперь с тобой делать, малышка? Ты совсем меня не знаешь. Я снюсь тебе сейчас просто. Принц на белом коне или Грей, смешно надувающий армстронговские щеки, наполняя алые паруса в полный штиль — какой я в твоём сне?..
…Я иду на кухню и сажусь, голый, на подоконник. Жалюзи опущены и мертвы фонари на улице. О существующей жизни вне дома свидетельствует вялое погавкивание соседского пса. Нет луны, нет облаков, уносимых ветром в сторону моря. Здесь только холодный подоконник и сидящий на нём голый юноша, обхвативший колени. Я жду утра и жду ответа, приходящего с запозданием. Мне пока не с кем поделиться своим мнением. Я смакую эту ночь сейчас, ведь завтра буду убегать от воспоминаний, от НЕЁ, от себя, от греха подальше... и возвращаться.
Но вообще-то, днём меня зовут Алекс. И, если вдруг забуду, — то обычно я трахаюсь за деньги.
30 ноября. Среда. 10:15
— Что это такое?!! Чёрт тебя возьми, что это!!?
Она машет блокнотом перед моим лицом. Разъярена? Нет, скорее раздосадована. Микроволновка на кухне надрывается писком, требуя вынуть из своего чрева тосты с беконом.
Я пытаюсь поймать Катину руку, мне не нравятся её резкие движения. И настроение Катюхи не нравится. Что у неё там в руках?
Вот засада, блин! Нашла всё-таки!
— Ты думал — я полная дурочка? Ты думал, я колхозница тупая, и мне пофигу твои странные звонки и отлучки ночью?!!
Глупо это с её стороны. Я замечаю, что опять на меня накатывает равнодушие вязкой волной. И зачем она сейчас строит меня? Для чего? Неужели действительно я ей так дорог?
— Катя, послушай!
— И слушать не хочу! Ты мерзавец! Как ты мог? Как мог??!!
Она срывается в крик, бросает в меня плюшевого Мишку и падает, зарываясь в подушки. Странное ощущение от увиденного, странное... Как в мелодраме из бразильской жизни. Она, конечно, в главной роли — оскорблённая невинность, а я, значит, — внеземной красоты негодяй и роковой соблазнитель. Ох, девочка, девочка…
— Катя! Ты всё-таки послушай! Этот блокнот — шпаргалка! Я пишу рассказ в свободное время...
— Сволочь! Уходи-и-и!
Она воет под подушкой, и я вижу только её идеально плоский живот, дрожащий от рыданий.
— Нет, подожди, там ты увидела имена… так? Имена, правильно? А главный герой рассказа, парень, так он — массажист и у него много клиентов, и, чтобы не забыть, он их индивидуальные особенности записывает себе в блокнот, понимаешь??!
— Ты врёшь! Ты всё время врёшь!! Как ты мог так со мной??!
Она швырнула подушку прямо в меня. Я отбросил её рукой и примиряюще поднял вверх руки:
— Я тебе всё объясню! Катя, послушай меня, наконец!!
— Вот именно — на конец!! Всех на свой конец, да?!! Там имена, правильно, — имена! Но ещё и телефоны, Лёша!! И подписи — что, я написала, что ли?! «Вера М. — 37 лет. Минет, кожа, хлыст», «Марина Г. — 45 лет. Кун-гус, любрики, мушка», «Стас В. — 27 лет. Анал. пас. переодевание»… Дешёвка!!
В меня теперь летит и блокнот. В полёте из него высыпаются визитки, презерватив и мелкие долларовые купюры.
Да, дешёвка! Да, это всё про меня. Я сейчас сожалею только о том, что плохо спрятал этот блокнот. У меня было мало времени в тот день, когда она появилась в моей жизни. Я тогда совершил ошибку! Знал, точнее, чувствовал, что всё это в один прекрасный момент вылезет мне боком.
— Ладно, Катя... ладно… Ты хотела правду? Ты умная девочка и теперь, думаю, сама обо всём догадалась, правда?
Я опять повторяю это слово — «правда», как будто защищаю себя и свой светлый образ в рамке, стоящей на тумбочке. Свой образ, нарисованный акварелью и потёкший от света яркой лампы при тщательном рассмотрении.
— Я зарабатываю своим телом. Да. Вот так я живу!.. И этот большой телевизор, и полный шкаф шмоток, и ноутбук, и подарки маме — всё это я заработал своим членом и никак не руками!! Ясно?!
— Почему ты сразу мне не сказал?! Почему?
— А ты кто вообще? Откуда ты взялась на мою голову, девочка?! Ты приехала устраивать свою жизнь и теперь наезжаешь на меня? Ну так и иди, ищи работу, не спи ночами, подметай полы, делай хот-доги с мокрыми сосисками, торгуй на армянском рынке… Что ты умеешь? Что у тебя есть?!
...Она плачет. Мне стало стыдно сейчас за самого себя. Я прогоняю её, попользовавшись её телом и так и не пустив в свою душу. Зачем Кате эта чернота в колодце моей натуры? Не заглядывай! Отойди от края, ты подошла слишком близко, малышка, не смотри в меня ТАК, как смотришь сейчас из-под ресниц с расплывшейся тушью.
— И купи себе нормальную косметику, ты выглядишь просто ужасно! Деньги лежат… сама знаешь, где.
— А я на неё заработаю!
— Интересно, как?
— Так же, как и ты заработал на свои трусы, носки и ежедневные пиццы из кафе «Челентано»! Телом!
Я так и знал. Не ставлю знак восклицания, потому что восклицать с тем лицом, что сейчас на мне — глупо. Никто не хочет трудных путей, никто не ищет терний на пути к звёздам. И я не искал, и она искать не будет. Да на фига это счастье?
— Значит, будешь «дешёвкой», как и я?!
— Не буду!
— Будешь!
— Нет, не буду! Я — не ты!
— Были б у тебя яйца — я бы пристроил тебя на тёплое местечко!
— Куда?
— На *алупу к негру, вот куда! Дура ты, Катерина! Ничего ты не знаешь, не умеешь... Фильмов она насмотрелась, блин! Едь домой, чтобы завтра и духа твоего не было, ясно?!!
— Иди ты в жопу, дешёвка!
Не люблю, когда меня называют дешёвкой. Так часто. Слишком часто за последние пять минут, показавшиеся мне вечностью. Особенно, если это говорит девушка, делящая со мной постель и лёгкий завтрак под бормотание телевизора. Девушка, приволокшая себя как награду неизвестно за что, и теперь меня раззадоривающая.
Я бросаюсь к постели.
— А ну, вон из моей кровати! — ору на неё так, что у самого уши заложило. — Вон!!
Она отбивается, царапается. Мне большого труда стоит уворачиваться от её когтей — не дай Бог ещё расцарапает мне лицо!
Я тащу её, ухватив за лодыжку. Катя колотит меня всем, что подворачивается под руку. Материализовавшийся из ниоткуда кот, трагически заорав на пороге спальни, внезапно прыгает мне на спину. Предатель!
Я не могу бороться с обоими хищниками одновременно! На моей шее пояс от халата, Катя душит меня, больно толкая в живот и грудь коленками. У неё другое выражение лица. Не такое, как было в начале нашей почти семейной разборки. Другое. И это выражение расплывается у меня перед глазами чёрно-белой маской из фильма «Крик», я чувствую, как стремительно напрягается мой кол. Это настолько стремительно, как после дорожки кокса, втянутой в кабинке туалета в «Леодине» каким-то малолеткой. И неожиданно, как медляк, зазвучавший после забойных нарезок мрачного ди-джея в прибрежной «Лагуне»…
Катя сильнее стягивает пояс на моей шее, мои руки уже целую вечность блуждают по её телу, как будто в поисках рая. Я нашариваю впадинку меж её ног, и мои пальцы ввинчиваются туда на всю длину. Сейчас я порву её, разделаю тушку по схеме и подвешу на крюк. Внутри скользко, всё скользит, и от её тела энергетика бьёт, как 220 вольт в розетке. Бьёт и насаживается, ловит мою руку и течёт ниже моего пупка электротоком.
Мы трахаемся. Нам необходима разрядка. Всё равно: зачем и почему так получилось. Разбор полётов — потом. Всё — потом. Вдох-выдох, глубже и медленнее, быстрее и нежнее. Мы одновременно выдыхаемся, две батарейки «Durasell», два кролика в перетрахе.
Лежим и молчим. Ну и чёрт с тобой!
И чёрт со мной заодно! Может, и ляпнула чего сгоряча…
Да и сам я хорош!
Вот только одно мучает, а спросить не решаюсь. Кто я для неё теперь? Выхолощенный призрак? Памятник коротышке, лишённый пьедестала? Герой или любовник? Или всё это одновременно?
Чересчур много, но придётся с этим смириться.
И придётся молчать. Теперь и она знает, кто я.
Меня по-прежнему зовут Алекс. И я трахаюсь за деньги.
