Эпиграф: Зачем тянуть вола за хвост,
Вол может, случится, начнёт бодаться.
У вола большие рога,
И крепкие костяные копыта.
____ДАЕ
Вступление:
2001 год. Москва, Патриаршие пруды.
« … надо же быть такому закату!» - вскликнул маленький, крепенький, лысый гражданин, писатель Михаил Александрович Берлиоз.
«Да уж… - вторит своему попутчику, высокий, плечистый поэт Иван Николаевич Понырев, - не закат, а закатище!!! Напоминает, мне сей закат холст кистей художника Кандинского-ДАЕ Александра Очёр. Славный был художник, но вот говорят, умер намедни, - врут поди опять, как тогда… э-э-э … название картинке было, если память мне не изменяет: «Малиновый закат над богадельней»…»
«Да уж, да уж, да уж, - отвечает поэту, писатель Берлиоз, - знаю такую картину, и художника Кандинского знавал лично, ручкался даже, … да-ссс… Весьма, весьма недурён художник, да и богадельни ныне в большом почёте на Москве. Бездомных старушек, старичков, как собак не резанных развелось».
Сей, с первого вида, ничего не обозначающий разговор был затеян не ради красного словца, а исключительно по делу.
Дело в том, что писатель Михаил Александрович Берлиоз, являлся не просто другом и соратником по перу поэта Иван Николаевич Понырев, а его прямым начальником, то есть он, Берлиоз, занимал должность главного редактора журнала «Новое время».
Часть первая, глава первая
Патриаршие пруды по весне были хороши, как никогда. Всё цвело и благоухало.
Данная пара творческих граждан вновь народившейся элиты страны, со странным именем «Россия»… - ну, согласитесь уважаемые господа, и милые дамы, что это за варварское буквосочетание «Россия». Какой умник придумал, для столь масштабной и столь огромной территории на планете Земля, этакое куцее имечко, - даже смех разбирает. Лично, я, категорически не согласен! - и всё тут! - хоть режь меня на куски.
… и так продолжу, парочка творческих граждан, и господ тоже, … а где «товарищи», вы спросите, - и будете совершенно правы, … а на самом деле, где?! … и я отвечу: «Товарищи все в Париже!»
… и так, писатель Берлиоз, и его более молодой друг поэт Бездомный, он же Понырев Иван Николаевич желали пива и воблы.
В стольном граде Москва вобла и пиво не переводилось никогда. На присутствие воблы и пива в Москве не влияли; ни смена погоды, ни смена политических режимов, ни смена времени суток. Даже если вдруг Дьявол объявится, - воблы и пиво хоть завались. Вобла и пиво, это святое.
Киоск, с громким названием «Пиво и воды» не имел ничего: ни пива, ни воблы, только Абрикосовую, теплую Абрикосовую.
Наши герои литераторы выпили по стакану и дружно заикали: и-а, и-а, и-а… вот так, как ишаки. Далее: они уселись на скамейку под липами и чуть отдышавшись от икоты повели следующий разговор. Разговор был о высоком.
Их беседа была пересыпана такими словами, как; Бог, Христос, Вифлеем, вера, церковь, Кант, Бетховен, Вагнер, Лермонтов, Пушкин… - двое, сидящих на скамейке, на Патриарших прудах господина были образованы, начитаны, и по всей видимости умны, но было ясно и то, что они кое кого позабыли.
Бездомный хлопнул себя ладошкой по лбу и громко воскликнул: «Ба! Мы же беса, Дьявола позабыли!»
Берлиоз задумчиво, глядя вглубь аллеи сипло прошептал: «Вспомни Сатану, и он, тут как тут».
Глава вторая
По алее спешно, почти в припрыжку вышагивал длинноногий господин с тростью в левой руке.
Руки господина были обуты в лайковые, черные перчатки.
– В такую-то жару - подумал писатель Берлиоз – видимо вышагивающий господин, иностранец.
Господин, шедший и подпрыгивающий одновременно, быстро приближался. Поравнявшись со скамейкой, на которой сидела парочка литераторов, он резко остановился, и также резко повернулся.
Оба литератора оторопели.
Господин, явно иностранец, одетый, как говорят у русских, с иголочки, резко засунул руку во внутренний карман двубортного пиджака, и резко выдернув руку, протянул её в сторону поэта Бездомного.
В руке иностранец держал золотой портсигар. Нажав большим пальцем на кнопку, прохожий господин предложил Бездомному закурить, при этом он мягко, певуче произнёс: «Курите, это Мальборо».
Обратившись к Берлиозу, он также мягко-певуче добавил: «Вам, я не предлагаю, знаю, вы не курите».
Бездомный таращил глаза: то на господина перед ним стоящего, то на портсигар. Насилу справившись с собой, Бездомный вытащил из золотого портсигара сигарету, обнюхал её и вставил конец с фильтром себе в рот.
Незнакомец щелкнул зажигалкой, и поднёс огонь к сигарете, которая безвольно торчала изо рта всё ещё оторопевшего поэта Бездомного.
Дав прикурить поэту, изящно одетый иностранец закурил сам, и не спрашивая разрешения сел-втёрся… пожалуй правильно будет сказать, как капля воды влился промежду двух литераторов.
Глава третья
Необходимо подробно остановится на внешности вновь прибывшего персонажа нашего повествования.
И так! – Глаза незнакомца сияли, как два солнечных блюдца. Нельзя было понять, какого цвета эти блюдца. Лицо господина было чрезмерно широко, он постоянно улыбался. Верхний ряд зубов, был из чистого золота 999 пробы, нижний ряд был из платины крапленой мелкими алмазами. Под постоянно двигающим, мясистым носом у господина находились усы щеточкой.
Глядя на него, и общаясь с ним, создавалась полная иллюзия того, что перед вами совсем не человек, а Чиширский кот из сказки «Алиса в стране чудес». И тем не менее, перед вами был элегантный человек в высшей степени этого понимания.
Был он одетый, как я уже говорил выше, с иголочки. Кроме костюма двойки на нём были одеты кожаные полу-туфли оливкового цвета. При его стремительной вприпрыжку ходьбе, между туфлями и брюками мелькали желтые, лимонные носки.
Эффект сочетания цветов был убийственный: синий с пепельным оттенком костюм, оливковые туфли и желто-лимонные носки.
Также на данном господине была надета белая, чуть с голубизной сорочка,
и чёрная, в жёлтую крапинку бабочка.
Тем временем, иностранец, втиснувшийся на скамейку под липами между двух литераторов, без-умолку говорил.
Он говорил…
- Я тут мимоходом, из города Парижа… и услышал, … смею вас, господа хорошие, заверить, чисто случайно услышал. У вас, здесь, на скамейке, под этими чудесными липами…
Иностранец оглядел Патриаршие пруды, оглядел близь стоящие фасады каменных зданий, зачем-то помахал рукой, обутой в кожаную, чёрную, лайковую перчатку, в сторону Садового кольца, туда, куда уходил красно-малиновый закат.
- Так вот, я мимо проходил, и вдруг услышал вашу беседу, о том; что и Бытие вам не то, и типа Христос, толи был, толи его и не было совсем, про Бога тоже, … и о Мироздание кажется вы, говорили. Прошу вас, глубочайше меня простить, за моё вторжение, бесцеремонность и нахальство, … но не смог сдержаться, мне любопытно… кто кем управляет, и кто, что решает…
Не дав ответить на свои вопросы, странный иностранец, сам взялся на них отвечать.
- Вот если человек царь всему сущему; зверей, деревьев, гор, морей, океанов и прочего, и прочего - то почему он тогда, не знает такой простой, для себя вещи: как то, когда он, то есть, когда его, смертного, настигнет смерть. То-есть, если по простецки, по-вашему, по-русски, когда он, человек-царь ласты склеит?...
Задав собеседникам очередной вопрос, и не дав им ответить, незнакомец принялся сам рассуждать-отвечать на свои вопрос, - странный какой этот иностранец.
- Вот, как пример, вы, господин председатель-писатель Михаил Александрович Берлиоз на заседание правления писателей, где вы председательствуете, сегодня не попадёте, … а Аннушка уже масло купила, и даже успела его пролить…
Сказав это, незнакомец снял перчатку с левой руки, облизал указательный палец и поднял руку высоко над головой, … дул юго-восток. Далее странный господин, вновь обул перчатку и шепотом, таинственно произнёс: «Да Аннушка пролила подсолнечное масло. Я даже знаю, как оно называется: «Золотое сечение».
Иностранец замолчал, прикрыл свои с блюдце размером глаза, и кажется заснул…
Наконец Берлиозу удалось вставить слово, и он почти закричал: «Какое, чёрт побери масло, какая к черту Аннушка! У меня через два часа на Бронной заседание правления, где я председательствую!»
Иностранец сверкнув желтыми глазами ехидно произнёс: «А вот и неправда ваша. Не будет никакого собрания, а будет: голова - жах! – отрезана, нога - хрясь! – сломана, … рука тоже отдельно от тела лежит, в сторонке трепыхается, … а Аннушки и след простыл. С трамваями, знаете ли милок, не шутят, …а вы мне тут втыкаете: Вера, Бытие, Христос… - нет никого! - были, да все вышли.
С этими словами щёголь иностранец встал, раскланялся и пошагал своей прыгающей походкой вдоль Патриарших прудов.
Глава четвёртая
Два литератора переглянулись. Бездомный покрутил у виска. Берлиоз пробурчал еле слышно: «Сумасшедший какой-то, а с виду приличный иностранец. По русский говорит прилично, почти без акцента».
Председатель Берлиоз, уже был там, на Малой Бронной, на совещании. Он думал, прикидывал, что скажет коллегам, как построит свою речь, чтобы лицом в фейс не упасть.
Бездомный заприметил на том месте, где только что сидел иностранец кусок плотной бумаги. Он наклонился. Кусок картона оказался визиткой. Визитка была с золотым кантом. На ней по белому полю золотом было написано: Профессор Воланд. На обратной стороне визитки, от руки карандашом было начертано – Христа нет.
Часть вторая, глава первая
Понтий Пилат, прогуливался взад и вперёд по анфиладе. Перед ним опустив голову, стоял человек. Лица не было видно.