Комната была белой. Ослепительно белой, стены сливались с полом. И такой же белый потолок все равно давил к полу, лишая привычного за столько лет комфорта. Владыка Корем раздраженно повернулся к сопровождавшему его советнику, приземистому крепкому мужичку лет пятидесяти, с близко посаженными темными глазами и крючковатым длинным носом.
- Ключ!
Тот послушно приоткрыл замусоленный верхний карман полувоенного френча и молча протянул требуемое. Затем как-то по-утиному вытянул широкую мускулистую шею, насколько это было вообще возможно, шмыгнул носом и пророкотал низким басом:
- Вообще-то, здесь все двери открываются только снаружи, но мы все подготовили, Владыка. Не волнуйтесь, трое в соседней комнате, четыре надежных парня из вашей гвардии среди персонала. Он должен придти сюда, и мы не упустим мальчишку.
Корем фыркнул. Он лично отбирал всех для этой операции, сам все перепроверил, чего Шем мычит. Видно, стены и специфика здешней обстановки способны подействовать даже на такого бравого вояку. Да еще этот запах, въедливый запах больничной стерильности. Корем никогда не болел, с самого детства. И больничный запах ассоциировался только с дырками от колющих и режущих предметов. Корем невольно заложил правую руку за спину, сквозь френч ощущая старые шрамы.
- Хватит тут пыхтеть, действуйте, - резко и властно проговорил Корем, как будто рубанул мечом.
На Шэма это подействовало отрезвляюще, и через пару минут Верховный Владыка остался один в белом склепе без окон с единственной кроватью, застеленной хрустящей простыней. Рядом с кроватью сиротливо притулилась высокая белая тумбочка. Ослепительное безмолвие. Пристанище для тех, чей мир почернел до угольков в жарком безумии. Сопровождавший их доктор сказал, что это крыло для тех, чьим разумом владеют спятившие бесы, которым мало просто крови разрываемого тела. Они пьянеют от крови, приправленной ужасом разрываемой на части души.
Самый высокий в этом мире, и в прямом и в переносном смысле, человек грузно опустился на белоснежную простыню. Прямо так, в чем был: в длиннополом защитного цвета френче, наглухо сжимающем мощную шею, темно-синих обтягивающих брюках и высоких черных сапогах. Узкая для него кровать жалобно скрипнула.
Доктор поэт, надо же, наверное, только в таком заведении и остались такие чудики в его государстве. Его личном государстве. Владыка горделиво и величественно уложил огромную кучерявую голову на заведенные за голову сцепленные в замок ладони.
Он давно перестал проводить перекличку в своем кладбище, в толпе мертвецов, бредущей за ним по дороге к власти. Это ничего не значило ни тогда, ни теперь. Империя тьмы, империя разврата. Как только не называли ее те глупцы, у кого не хватало мозгов или силы вылезти повыше.
Вонючая отвратная чернь или блистающие рыцари «правды» в белых одеяниях. Все рано или поздно одинаково купались в экскрементах своих страстей. Корем смог подняться так высоко, потому что понял до конца человеческую природу и перестал с ней бороться. Наоборот, он дал ей волю и позволил это делать другим. Единственные рамки – подчинение ему. И все радостно подхватили новое мироустройство. Они убивали, доносили, сами строили его империю страха, его мир. Мир Верховного Властелина.
До недавнего времени он даже не знал, что и существуют такие заведения для безумцев. Чем же они отличались от него? Похоже, только тем, что ими руководили не те бесы. Коремом руководил он сам. Верховный владыка и бес в одном лице.
Но ничто не вечно в этом мире, к сожалению. На детях природа отдыхает, это он понял еще с рождением первого сына, улыбчивого дурачка, который к своему счастью умер еще в младенчестве. Следом за ним ушла и его мать, ослепительно красивая женщина, в свое время пленившая Корема своими чуть раскосыми миндалевидными глазами. Ее задушил он сам, узнав о болезни и смерти сына. Он не испытывал ни капли сожаления – плохая кровь у матери, ему не нужно ни такой жены, ни таких потомков. Двоих последующих убирали уже его псы. Корем даже не интересовался, как и где ушли в мир иной жены и дети.
Он зло скрипнул зубами и отвернулся к стене. И как же он упустил Игга, последнего мальчишку. Все надо контролировать самому. Он до сих пор со злостью вспоминал первую встречу. Мать умерла при родах, Корем был тогда чрезвычайно занят. И отправил мальчишку со старым служакой, родственником последней жены в дальнюю крепость, полагая, что там ненужный отпрыск и умрет.
Каково же было его удивление, когда через двенадцать лет ему привезли пергамент, исписанный ровным твердым подчерком. Там была просьба явиться пред очи отца в связи с достижением возраста мужчины.
Мальчишка пошел в него. Такой же рослый, только худощавый. С умными чуть раскосыми глазами. Была такая слабость у Корема при выборе женщин. Смуглое, широкоскулое лицо, аккуратные чувственные губы, пышную шапку темных волос и нос с горбинкой Игго унаследовал от матери. Владыка сам не знал, чем его так разозлил сын. Мальчишка вел себя безупречно. Поклонился, стал на одно колено и попросил благословения. В глазах не было ни дерзости, ни обиды. Там был а ничем не заслуженная преданность. Но было что-то еще, оно сразу неосознанно взбесило Корема, поселило сначала уголек ненависти, который потом перерос в костер.
Игго был лучше его. Корем со злостью смотрел, как смолкают под властным взглядом мальчишки его ретивые псы, как с невольным уважением смотрят его, Корема, слуги. Сын умудрялся править, не убивая и не насилуя волю прямо здесь, в резиденции Владыки.
И через год Корем не выдержал. Он приказал сделать то, чего давно жаждал его разум и его плоть. Но не смог. Игго исчез. Оставил лишь бумагу, что остается верен отцу. И в тот момент, когда действительно будет нужен, вернется. Вся империя была поднята вверх дном, головами, которые полетели, можно было выложить пирамиду размером с дворец-резиденцию Корема. Но парень как будто в воду канул.
А Корем потерял сон и покой. Он должен был найти и уничтожить мальчишку, чего бы это не стоило. Прошло четыре долгих года, но Корем был уверен, что Игго жив, сам не знал почему.
И тут его осенило. Мальчишка придет сам, как только Корему будет грозить действительно нечто серьезное. Он очень умен, и разыграть надо было безупречно.
Так Корем оказался в этой белой комнате, а самый верный пес Шем организовал кровавый мятеж. Над империей нависли черные грозовые тучи, щедро орошавшие кровью давно не просыхающую землю. Мальчишка должен был придти, обязательно должен. И тогда Корем его задушит, выдавит из него всю душу, как там доктор сказал, разорвет на части. В глазах потемнело, стало трудно дышать. Испуганный вспышкой бесконтрольной злости Крем вскочил и начал вышагивать взад вперед, пытаясь успокоиться и восстановить дыхание. Проклятые белые стены, может, здесь и правда бродят чужие бесы и травмируют его собственного. Он еще немного постоял перед дверью, сжимая в огромной ладони ключ и борясь с желанием бросить все это ко всем чертям и выйти отсюда. Когда же повернулся к кровати, медленно побледнел и прислонился к стене, руками ища опору. Дверь тумбочки была открыта настежь, а рядом на полу сидел диковатого вида мужчина в больничной белой длинной рубахе. С длиннющими рукавами, один из которых был закатан до локтя. Из рукава торчала тонкая, почти прозрачная рука, изуродованная шрамами и рваными укусами, давно зажившими и одним свежим. Узловатая ладонь была без двух пальцев. Обрамленное длинными спутанными седыми волосами, узкое, худое и изможденное лицо незнакомца отталкивало. Под бледной кожей просвечивала густая сеть вен. А глаза были совсем неподходящие, ярко- голубые, как два живых полноводных озера в затхлом, полусгнившем лесу.
Корем не зря заслужил свое место под солнцем, он быстро пришел в себя и через пар минут его толстые пальцы крепко сжимали тщедушную шею нарушителя личного пространства самого Владыки. Корем не собирался ничего выяснять, ничего спрашивать. Ему было неважно, как этот убогий оказался в тумбочке и зачем. Его надо было убить, а все остальное решать потом.
- Привет, Корем из снов, надо же, мы все же встретились, - скрипуче прохрипела голубоглазая голова в стальных тисках.
В мозгу что-то щелкнуло, и Корем невольно разжал пальцы. Хрупкое тело грудой костей опустилось у его ног. Он вспомнил, почему ему так знакомы эти глаза. Мальчишка из навязчивых детских снов, с ослепительно голубыми глазами и странным именем Трис. Но больше он ничего не мог об этом выдавить ни из сознания, ни из подсознания, совсем ничего.
Трис с тревогой вытянул почти невесомый листок со своей будущей судьбой в том, заоблачном мире. Правитель, справедливый, любимый народом. Он будет править миром в любви и согласии. Он радостно выдохнул и посмотрел на сурового наставника. Тот неожиданно улыбнулся голубоглазому любимцу одними уголками губ. «Все правильно», – говорил его ободряющий взгляд, ты справишься.
Малыш-душа слегка прищурил свои голубые глаза-тарелки и обернулся, ища глазами друга. Корема нигде не было. Трис нашел его в самом дальнем углу Небесного Дома. Тот сидел на коленях, непрерывно взмахивая короткими крылышками, и ожесточенно пытался порвать свое назначение, свою судьбу. Это было невозможно.
- Что там? – тихо спросил Трис.
- Иди отсюда, ты, ты. Ты забрал мою судьбу, я знаю кто ты! Я должен быть тобой, я не пойду туда, я останусь здесь! И ты останешься! Ты не будешь счастлив, когда я такой, так не бывает, это неправильно!
Трис все же прочел то, что было предначертано Корему. И в последний момент вдруг понял, что наставники все же перепутали. Он сумеет справиться с этим кошмаром, должен суметь. Главное, суметь оставить все это в памяти. Трис никому не стал ничего говорить, но последние пару дней перед переходом сделался молчалив, сосредоточен. И, в отличие от других, не радовался последнему свету Небесного Дома. Он готовился к тьме, которая должна была им овладеть. Он должен был найти выход и не позволить. А самое главное, надо было найти способ поменяться. Как ни странно, сработал самый примитивный.
Наставники крепко держали упирающегося Корема перед горящей чертой, в любой момент готовые перебросить бьющее, трепыхающееся создание. Корем кричал, тоненько, обреченно, захлебываясь в рыданиях. Их заглушил низкий, раскатистый голос Второй трубы. Трис сидел вместе с другими малышами-душами, во втором ряду. Сегодня был еще не его день. И понял, что это последний шанс. Другого не будет. Он взмыл над всеми, насколько позволяли его слабые крылышки, и камнем полетел вниз, прямо на Корема и наставников. От свалившегося сверху тельца Корем упал, Трис выхватил его Листок Судьбы, бросив под ноги свой. А дальше был переливчатый голос Третьей трубы. И небесный вихрь сам подхватил его, перенося через черту. Значит, все же, он сумел обмануть судьбу здесь, осталось это сделать там. Знания, полученные в архивах в последние дни, должны были помочь.
Корем с неожиданно возникшим интересом ткнул пальцем в рваные узкие шрамы, пересекающие наискось ото лба к подбородку лицо Триса.
- Откуда это? Во снах ты был почти ангелом, Трис…
Он сам испугался впервые произнесенного вслух имени такого знакомого незнакомца.
Но Трис широко улыбнулся, проворно вскочил с пола и по-хозяйски уселся на койке, облокотившись спиной о холодную стену. От этой улыбки Корем сам почувствовал холод между лопаток, но он не привык отступать и не привык к тому, что ему приходится ждать ответа. Он подошел к койке и буквально навис над ухмыляющимся Трисом.
- Я ошибся?
- Нет, что ты, ты абсолютно прав. Я им и был. Пока не съел облако тьмы. Твоей тьмы, Корем. Это я ошибся.
Странная пугающая улыбка, похожая на оскал голого черепа, исчезла так же быстро, как и появилась. А изуродованные пальцы прикрыли краем рубахи острые коленки.
- Это, - Трис провел рукой по лицу, - отметился мой отец, все идет из семьи, он нарисовал первый штрих на мольберте. Твой начальник острога, или как там это зовется. Ему было мало твоих врагов, он не мог насытиться, он хотел еще. Мне было двенадцать. Я стоял и смотрел в зеркало. А в зеркале он за моей спиной убивал мать. Своим огромным острым мечом. Она становилась все меньше, а все зеркало постепенно становилось красным. Сначала точечки, маленькие, редкие. А потом сеть, паутина. И моя фигура на этом фоне. Он рисовал меня тогда. Я полюбил зеркала, Корем. Да, именно тогда их и полюбил.
Корем с жадностью смотрел в полыхавшие нездоровым голубым огнем глаза и не мог оторваться, наклоняясь все ближе. Как опасная змея извивается в танце под взглядом гипнотизера, приближаясь все ближе к опасной черте.
- А потом он ткнул меня в стекло со всей дури. А я не плакал, не кричал. Я облизывал осколки, и едва не кончил от запаха и вкуса своей крови.
Трис замолчал.
- А после? Насколько я знаю, он чем-то заболел и умер, только не помню когда.
- Заболел. Переел собственной рвоты и сдох. В ту же ночь. Захлебнулся в собственном дерьме. И подарил мне спасение от моих демонов. Этот убогий недоносок дал мне больше, чем все мудрые книги в Небесном Доме. Что ухмыляешься? Мы видели разные сны, видать. Но я точно знаю, что это правда. Двадцать восемь раз я смотрел в зеркало и терзал себя, до исступления. Меня находили, окровавленного, разорванного и искусанного. Помещали сюда. До следующего зеркала. Я провел здесь в этой белой банке большую часть жизни.
- Но здесь нет зеркал, даже окон нет.
- Да, я всегда сбегал, когда было нужно, и находил свое зеркало. Зеркало, в котором был ты. А сейчас зеркало наконец пришло ко мне само.
Корем ничего не успел сделать. Через мгновение он лежал на ослепительно белом полу в луже ярко-красной крови, фонтаном брызнувшей из ровной полосы на горле.
А прямо на нем на коленках стоял Трис. Острый кинжал Корема, который Трис бесшумно вытащил еще тогда, когда Корем лежал, отвернувшись к стене, валялся на полу. Узкая резная ручка с тонкой змейкой была увита разводами крови. Время для Триса замедлилось. Он как завороженный смотрел на расширяющуюся узкую красную полоску на горле, буквально видел каждую каплю и пьянел от аромата, терпкого, манящего. Наконец вся звериная сущность, которую он впитал в себя, могла вырваться наружу, могла жить, расти буйным цветом. И он отдался этой страсти полностью, страсти, которую всю жизнь давил и загонял в себя, направляя на себя. Терзал и мучил свое тело, отдаваемое за других.
Он не знал, сколько времени прошло. Зверь внутри насытился и отпустил. Трис со сладкой усталостью оторвался от растерзанного тела жертвы и наткнулся на взгляд темных чуть раскосых глаз. Высокий юноша в темном плаще стоял у двери, сцепив такие знакомые красивые губы. В руках у него был острый меч, уже обагренный чьей-то кровью.
- Прости, отец, не успел. – Юноша прошептал это сам себе и стал медленно придвигаться к Трису, не сводя взгляда с растерзанного тела Корема, одновременно пытаясь удержать в поле зрения его убийцу.
Трис прихватил кинжал ловким движением, но не сделал больше никаких движений, так и оставшись на полу. Уродливое подобие человека в красном месиве. Его белые рубахи насквозь пропитались, кровь стекала по губам на подбородок. Юноша тоже замер с мечом наперевес.
А Трис, глядя прямо в эти прекрасные глаза, которые не раз ему снились, принялся вырезать себе кинжалом вечную улыбку. Он сделал все, даже больше, чем хотел. Судьба сжалилась над ним и сама все исправила. Да еще и подарила счастье увидеть сына от самой прекрасной и доброй женщины. Он насиловал ее в каком-то дворце, куда случайно попал, перед огромным серебряным зеркалом. Прекрасную незнакомку с глазами, как два миндаля и густыми темными волосами. Он видел все это в зеркале. И потом сгрыз себе два пальца, пытаясь остановить жар и желание убить, чтобы не досталась больше никому. Его единственная в жизни женщина. Она не закричала, не позвала стражу. А погладила его по красным разводам на щеке, пачкая свои руки в его крови. И потеряла сознание, утонув в безумных голубых глазах. Трис не помнил, как выбрался оттуда, истекая кровью, и как выжил после. Просто не помнил. Он помнил только ее. А сейчас перед ним стояла копия. Его палач с мечом, его избавитель, его, наконец, обретенное счастье, его награда за все.
Когда толпа вооруженных мужчин ворвалась в маленькую белую комнату, перед их глазами предстал одиноко стоящий Игго. Рядом в кровавом месиве валялся кинжал Корема и легкий меч с золоченой рукояткой. Да два тела. Одно растерзанное, как будто горло разорвал хищный зверь. А второе обезглавленное. Голова со спутанными седыми волосами валялась рядом в бордово красном море и улыбалась вечной улыбкой. В нос ударил терпкий смрад.
Шем опустился на одно колено прямо в липкую красную жижу, склонил голову и тихо прошептал:
- Владыка умер. Да здравствует Владыка!
- Да здравствует Владыка! – нестройно вторил ему импровизированный хор из воинов, становившихся на колено прямо в проходе.
*****
Игго раскрыл окно и высунулся насколько мог, радуясь первым лучам солнца. И вздрогнул от скрипучего голоса.
- Неверное решение.
- Ты же сам сказал, что я должен быть собой и жить своей жизнью, и снова командуешь. Между прочим, уже день, солнце, вон, смотри какое, привидениям положено спать.
Полупрозрачная молочная фигура ослепительно улыбнулась. Игго даже показалось, что блеснули голубым глаза.
- Я не командую, я излагаю возможные пути. Небольшая скромная помощь, не более того. Должок. Решения принимать тебе, сын. Простите, Верховный Владыка.
- Не издевайся, а то сейчас я тебе… голову отрублю!