МП-767
Как-то всё оно – будто Сим-Сити внутри монитора:
тут разметка подстёрлась, тут двое с кравчучкой бегут…
Приснопамятный город пока ещё призрачно дорог
утомлённому сердцу с нехилой нагрузкой на жгут.
Пусть бегут – подожду. Третья – это не та передача,
что нервирует Лялю и Мулю, кокоток коряча.
Загорается нижняя секция серой трёхглазки.
Магнитола аккордом единственной песни Веласкес
атакует каналы несдержанной порцией мучо –
и объёмным рисунком дрожащая кажется туча:
груда ваты в чернилах да несколько прядей отрепья.
Лупит дождь, а опасности нет: у меня снова третья,
а за городом будет четвёртая – словом, в плену я
у железа, что мчится, упорно таможни минуя.
Видел баловней бала, глотающих счастье без хлеба?
Вот таков я сейчас. Конкуренты ушли в перегной.
Подле белых бортов караван тихоходных учебок
отстаёт всё быстрее и виснет в дыре временной.
Нет лишь чувства, что эти сигналы банальных манёвров
воронкам и летящим пожаркам я сам подаю!..
Не с былинных гонцов, видно, был я природой малёван:
если б только был неуд – а то ведь и необоюд!
Переход в левый ряд, поворот – всё на автопилоте,
и змея неуверенности партизаном крадётся под локти.
Эпопея, о коей мечтал, озорует сама,
и её доказать – как дочернюю лемму Ферма
пассажирке соседнего шпурбуса… Что я, в Берлине?
То-то почерк не тот у продольных разметочных линий.
И условным друзьям, что замутят пикник на леваде,
всё равно, кто к ним ехал столь слаженно – я или Вадик,
а из тех, кому впредь я давал пассажирское слово,
две последних швеи отравились в советской столовой.
Поле минное, аэропорт с волокитой багажной –
и они не хотят вспоминать о трёхглазке погасшей.
МП-789
Краснеет жимолостный ряд.
Бульоны в венах не бурлят.
Видать, пора зверюге чахлому на склад
пробитых лодок, ржавых мин –
авось хоть там кошачий тмин
внесёт в окрестный город новый витамин.
Спешат на громкие дела
дельцы юнее мал мала,
готовы к дракам за количество бабла,
а тут извечно пуст карман,
однако даже Перельман
среди коллег своих не шудра, но брахман.
Походки лёгкой больше нет.
Асфальт катками перегрет,
но не попишешь ничего: то в комитет,
то на центральный стадион
по делу логова мадонн
плетутся ноги под заброшенный уклон.
Был парень – стал диванный червь.
Обои в дымчатой парче
уже не те, что при проворном циркаче;
лишь дальний путь – шестёрка треф –
в декоре мамонтовых древ
манит, нимало за мой век не постарев.
Всё больше крепких паутин
в углах ведических картин.
Убрать бы в доме – что ты! Сплю, как ламантин…
Мне клумбу косят на венок –
а всё решил один пинок
от скомороха в самый важный позвонок.
Рыжеет дуб под птичью трель
на всю оставшуюся мель
злосчастных тридевяти высохших земель.
Пусть громыхает Божья месть
над всем, что шавка может съесть,
а мне с таким раскладом дел пора знать честь.
МХ-52
Смастерил бы мне к лету какую-нибудь лупоглазую
с восьмитактным движком для своих экспедиторских нужд! –
размышлял я, склоняя Творца падежами развязными,
словно главную шишку в ряду кабинетных чинуш.
А она на меня из соседней жаровни таращилась,
где теплица была, где мичуринец свёклу выращивал
на электрогирлянде… В те дни пионерской возни
вся мечта ограничивалась белизной простыни.
Без меня ей дорога была поперёк радиатора.
Поначалу терпела она кривобокий вольер,
но однажды – когда я всё понял – с утра, в полдевятого
прокусил колесо ей от скуки один двортерьер.
Оседала машинка, едва отличаясь от пряника.
Ей бы рулик – да в резвы ладошки, да с ветром, да пряменько…
Попадались одни браконьеры. Отдать им свой старт
означало усохнуть от немагазинных растрат.
Холоднее и призрачнее с уменьшением клиренса
становилась игрушка подвально-складских чертенят.
Одноклассники обзавелись кто чем может. Я кинулся –
пауки доедают резину и что-то бубнят.
Беспристрастный Творец тупо съехал с профессии плотника,
резюмируя: ты не узрел, мол, приличного клопика!
Вроде юмор ему не присущ, но от фраерских хохм
забывается капля хорошего в вечном плохом.
Обвалился вольер, штукатурка беззвучно осыпалась,
вздох последний исторгла подвеска, убитая в хлам,
и приснились машинке края, где как воздух – незыблемость
пионерского правила «радость и боль – пополам».
Тихий кемпинг под Харьковом, пункт автосервиса в Нальчике…
А потом за стеклом и железом пришли коммунальщики.
Грохот слышали? Чистенький виден в окошке газон.
Только долг мой теперь – досмотреть экспедиторский сон.