Лицо снова обдало раскаленным удушливым воздухом, во рту как будто скребли жестким листом с металлической крошкой. Реда краем возвращающегося сознания почувствовал, как крепкая шершавая рука впивается в волосы и его голову запрокидывают вверх. Затекшие мышцы шеи ответили жгучей болью, разбавленной множеством колючих копошащихся, въедающихся в растерзанную плоть мурашек. Перед проясняющимся взором начало проявляться лицо с тонкими чертами, на удивление почти такое же грязное и небритое, как у него. Реда попробовал выдохнуть, но удушливый воздух так и остался в иссохшей от жажды гортани.
Его противник смотрел на него жадным поедающим взглядом, но в нем не было ни упоения победы, ни превосходства победителя. Только странное и почти неуместное здесь любопытство, просачивающееся сквозь узкие щелки бледно-голубых глаз, заплывших от беспробудных возлияний последних дней.
- Дайте ему воды, я хочу, чтобы он хорошо видел. А еще лучше, заодно и окатите его, он должен быть в сознании. Уж больно зрелище будет прекрасно, он должен увидеть эту усладу для глаз, да, Ваше Высочество? – Резковатый чуть с трещинкой голос сочился презрением и восхищением одновременно.
Реда помнил этот голос почти с самого детства, еще с тех пор, когда его собственный звенел тонким колокольчиком. Вместе они осваивали азы военного дела в кадетском корпусе, вместе учились быть стойкими солдатами в Военной Академии. А разошлись как в море корабли, окончательно и бесповоротно из-за таких же бледно-голубых глаз, как и у его противника. Он ни тогда, ни сейчас так и не понял, почему она выбрала его, менее красивого, угловатого и мрачноватого принца-полукровку с более отсталой планеты. Как не понимал и выбора своего отца, жесткого и властного короля, также предпочевшего его своим законным старшим сыновьям и объявившего Реду наследником престола.
Но все это уже не имело никакого значения. Ничего уже не имело значения. Жесточайшая война, вспыхнувшая буквально на пустом месте за прошедшие десятилетия превратила в черную изрезанную ранами пустошь обе планеты, и сейчас так же жадно поедала эту, третью, последнюю пригодную для жизни, с таким нестерпимым оранжевым солнцем. Но никто уже не мог остановиться. Им все равно суждено было стать заклятыми врагами, возглавляющими два непримиримых альянса. Давно уже погасла от болезней и военных лишений его верная спутница, в последние минуты в бреду шептавшая имя их сына. Тоненький, бледный цветок, потерявший былую красоту и очарование, но ни на минуту не усомнившийся в победе и твердости духа своего избранника. А напрасно.
Сейчас значение имел только долгожданный ушат холодной воды. Как же сладко он обжег растрескавшуюся кожу, хотелось еще и еще, ну пускай бы не впитывался он в ссохшиеся поры, еще немного, еще чуть-чуть задержался и дал затекшему телу прохладу, такую долгожданную и неосуществимую. Он попытался слизнуть каплю с губ распухшим, одеревеневшим языком, наплевав на всех зрителей, упивающихся властью над поверженным врагом.
Жадно, захлебываясь он пил холодную жидкость, которая текла по подбородку, покрывала мелкими струйками и тонкую руку с грязными полосками под ногтями, руку, на которой кривыми детскими буквами было выведено его имя. Резкий луч солнца ударил отблеском от воды и на мгновение скрыл дрожащие буквы, чуть утолщенное «Р» и наклонившееся от испуга «Е». Как же давно это было, виски сжало, сдавило от непонятной горечи того, что сейчас расплывалось, как мираж.
А еще через мгновение захотелось, чтобы этот мир никогда не существовал, чтобы вся его жизнь превратилась в далекий холодный мираж. Но Реда знал, что пока то, что намертво сидит в его мозгу, не вышло наружу, умереть ему не дадут. В каком бы противоестественном состоянии не находилось его истерзанное от ран и пыток тело.
Два грязных и довольно скалящихся ублюдка крепко держали бледного светлокожего и грязного мальчишку в жалких ошметках от когда-то нарядного мундира.
- Ну что, Реда, может хватит уже играть в героя, ты же понимаешь, что сейчас сделают с твоим сыном мои парни, когда я позволю?
Реда собрал в кулак всю свою волю, чтобы его окаменевшее лицо не выдало истинных чувств. Это было легче, чем реально сжать в кулак ладони, истерзанные и почти онемевшие от долгого нахождения в колодках. Он не смог даже пошевелить истершимися запястьями.
- Как жаль, что ваши ученые нашли способ так зашить это в твои мозги. Я бы просто дал тебе наркотик, ты бы с радостью выболтал все о новом оружии и где вы его храните. И все, все бы закончилось. Подумай. Закончилось бы для нас, ты посмотри, во что превратилось мое войско, некогда блестящие князья и герцоги. В дикую свору грязных псов, готовых загрызть всех и каждого за жалкую кость. Но у меня есть свора, а у тебя нет и ее. Твой отец не сможет командовать жалкими остатками твоей расы, он очень стар, и у него уже нет других наследников. Новое оружие выдвинет вперед на острие тех, кто поведет войско, если этот полуживой сброд можно так называть. Закончи все и для вас. Я сохраню вам жизнь. Всем.
Реда молчал. Просто пропускал мимо ушей все эти пустые слова, падающие на темную растрескавшуюся землю мелкими гулко звенящими монетами. Для него все это уже не имело смысла, все сосредоточилось на другом, на том, что враги еще не нашли их убежище, и он боялся, что радость исказит его черты и губы раньше времени расплывутся в страшном оскале.
Мальчик держался хорошо, но отец видел мелко подрагивающие пальцы и малюсенькие капельки пота над верхней губой. Он только вступал в пору юности, и трогательный светлый легкий пушок уже никогда не станет жесткой мужской щетиной.
Реда отрешенно смотрел, как дюжие косматые парни срывают остатки одежды с худенького стройного тела, слышал их животный похотливый смех.
- Как же он похож на мать. – Сквозь гул в ушах дошел до него тихий шепот его противника.
Он оторвал взгляд от накрепко, до крови закушенных бледных губ сына и, с трудом вывернув голову, посмотрел на профиль победившего Короля. На горящем, оживленном лице победителя царило нездоровое, сумасшедшее возбуждение, рука безотчетно теребила не менее возбужденный пах, а с потрескавшейся от жары нижней губы стекала тонкая струйка липкой слюны.
С уст мальчика вырвался тонкий задыхающийся крик, почти писк обреченного щенка.
- Хватит, Ваше Величество, хватит, остановите их! – Реда выдавил эти слова-глыбы из непослушной гортани едва слышным шепотом, а ему показалось, что прокричал.
Он не назвал его по имени, тому имени, которое сейчас синими контурами татуировки горело на его собственной правой руке прямо перед носом. Больше всего ему сейчас хотелось отрубить себе эту руку и забыть это имя навсегда.
- Что? Я не ослышался? Великий Реда готов признать меня своим Королем и... и... – Над ухом шумел недоуменный прерывистый шепот, и было видно, что король не торопится прервать так возбуждающее его действо.
- Сейчас или уже никогда, ты меня знаешь.
- О, да… думал, что знаю, теперь не уверен. Отставить, остановитесь, – нехотя выдавил из себя победитель, но его разгоряченные бойцы не спешили выполнять команду.
Губы Реды скривились в презрительной ухмылке, если ее можно было рассмотреть на потемневшем лице. Но тот, кому она предназначалась, рассмотрел. И истерически вытащил оружие и начал палить по своим подчиненным. Они падали на растерзанную землю прямо как были, со спущенными штанами и с немым удивлением на застывающих лицах.
- И мальчика убей, я не смогу… при нем…
Король пару минут недоуменно смотрел на него, тяжело дыша, а затем скривил губы в жесткой усмешке.
- Тебе надо, ты и убивай.
- Э, нет, тебе дай оружие, ты нами всеми умостишь себе дорогу к свободе, вот в этом я тебя знаю. – Король попятился от Реды, заметив жадный взгляд, направленный на оружие в его руках.
Реда попытался сжать острый кинжал безвольно висящей правой рукой, освобожденной из пут. Но пальцы не слушались, сталь глухо отблескивала в крошках темного песка. Охранник поднял кинжал и опять вложил в руку пленника. И тут Реда увидел страх. Животный страх крепкого прошедшего огонь и воду воина перед обессиленным, полуживым противником. И этот страх дал ему силы. Он прокусил губу и слизнул солоноватую каплю. Руку пронзила острая боль, кровь волной прихлынула в онемевшие пальцы, и Реда крепко сжал смертоносную сталь.
Он всегда был мастером в этом деле. И здесь рука его не подвела. Тончайшая струйка крови стекала с белых безжизненных губ мальчика, его единственного мальчика, не успевшего даже вскрикнуть.
Реда бросил кинжал в песок. Он не мог убить себя, его истязатели позаботились заковать его так. Но теперь ему это было уже и не надо. Наконец он смог дать выход своим эмоциям, и округу озарил жуткий, хриплый вой, леденящий душу, но сверкающий тонкими отблесками победы.
Он уже не обращал внимания, что руку заковали снова, и торжествующе смотрел в лицо своего противника. А затем захохотал, еще более жутко, чем выл.
- Он сошел с ума? – Нервно, истерически заорал победитель. – Облейте его водой.
Реда жадно впитывал влагу всем телом и, отдышавшись, с трудом шевеля непослушными губами, продекламировал:
«Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна -
Мой вересковый мед!»
- Тебе не рассказывали эту балладу в детстве? Это сочинили далекие предки моего народа, еще на той планете, с которой прибыли все наши предки в далекие-далекие времена, в далекой-далекой галактике.
Тонкие черты лица его противника исказила судорога.
- Он тоже знал? Ты доверил тайну мальчишке?
А Реда уже не слышал его. Когда-то давно, совсем маленьким мальчиком, зажав пальчики в кулаки, он слушал эту балладу о медоварах, и перед глазами его рисовались жуткие картины утеса, с которого бросили сына старика шотландские воины. И сердце трепетало от восхищения старым медоваром. А теперь он явственно ощущал на своем лице влажные порывы морского соленого ветра, или это по щекам текли соленые слезы. Он стал частью этой баллады, вплел свою тонкую нить в полотно, трепещущее вне времени и пространства.