Довелось мне как-то встречать Новый год на железнодорожной станции Бугуруслан, из Казахстана из командировки вот так неудачно я возвращался. Рядом со мной сидела довольно бедно одетая бабушка из какой-то дальней деревни, которой по случаю праздника я подарил довольно крупную по тем временам денежную купюру, хоть она меня ни о чём и не просила и на жизнь не жаловалась, но за подарок поблагодарила. И что бы вы думали, - почти сразу по приезде домой, возвращаясь с лыжной прогулки, в какой-то неглубокой канавке, в снегу, я увидел вдруг абсолютно такую же купюру, так что не нужно бояться делать добро, оно к вам обязательно вернётся.
Вышеизложенное – это предисловие, не буду называть присказкой, чтобы не подумали, будто всё дальнейшее – сказка, ведь иногда бывает трудно поверить, что существуют люди, подобные «герою» моего рассказа.
Он был не по годам в свои двадцать восемь лет брюхатый, если воткнуть сзади - куда получится – пропеллер: вылитый «живущий на крыше» Карлссон. Впрочем, иметь такие «пивные животики», в моё время считающиеся делом позорным или, в крайнем случае, признаком неизлечимой болезни, стали среди нынешней молодёжи почти нормой и приехавший ему на смену оператор носил впереди, пожалуй, ещё более объёмный «кухтыль» (поплавок достаточно больших размеров шарообразной формы, прим. авт.). Лицом он был поразительно похож на другого, уже вполне реального скандинава, практически своего тёзку, Андерса Брейвика и обычное выражение у него было в точности, как у Андерса на суде, доброе-доброе, иногда только становящееся вдруг злобным и свирепым, какое было, наверное, у того же Брейвика, когда тот расстреливал десятки безоружных молодых людей.
По приезде на месторождение вдруг выяснилось, что наш «герой» «поиздержался в пути» и располагает всего одной тысячей рублей ассигнациями, которые он, на словах, собирается растянуть на полтора месяца вахты, питаясь, очевидно, по нормам блокадного Ленинграда, только хлебом и водой и, не имея никаких запасов, даже курить сигареты, отнюдь не махорочные самокрутки. Ему, конечно, полезна была бы такая диета, сбросил бы лишних килограммов пятнадцать, но к сему он явно не стремился, своим животом был чрезвычайно доволен. Очень скоро, однако, он всё-таки завёл речь о займе, а я ведь был единственно возможным кредитором в данной ситуации,- долг де будет возвращён в ближайшее время: оставшаяся в городе его жена, не выходя даже из своего дома, тотчас переведёт их на мой счёт.
Если бы я знакомился с трудами И.Сталина, то обратил бы, наверное, внимание на такое его простенькое изречение: «Никому на слово, товарищи, верить нельзя...». На счёт «никому» я бы с вождём поспорил, без ложной скромности себя бы привёл в пример, - абсолютно не верю, что являюсь исключением, только подтверждающим выше изречённое Иосифом Виссарионовичем правило. А вот мой напарник в самом конце вахты таки проговорился: то, что он говорит и что думает, это «две большие разницы», признался, в общем, в своей лживости. Речь тогда, правда, о другом шла.
С возвратом долга он как-то не торопился, отодвинув его на следующую зарплату, мотивируя острой нехваткой зачисленных к тому времени средств на его карточку (сейчас, даже находясь в тундре, можно узнать эту радостную весть, была бы только сотовая связь, – вот ведь техника шагнула!) - в десять раз, однако, бОльших, самого долга, - и команду жене на перечисление денег не давал. Потом-то понял, что он с самого начала не собирался этого делать, поскольку я ещё раньше твёрдо заявил, что это моя последняя вахта, увольняюсь де, он сразу смекнул, что шансов нам встретиться уже практически не оставалось, если только случайно, по принципу «мир – тесен». Ну, а слово…, его же ведь можно и не держать, когда это финансово выгодно. Только вот мужиком себя после этого можешь более не считать, - так, гнусной лживой бабой в штанах, не более того.
Вернувшись домой, – с месторождения мы выезжали вместе, заехав по пути в офис фирмы, где он задержался для дописывания отчёта, я же свою, геологическую часть, сделал ещё до отъезда, главное ведь не запускать работу, не тратить время на бесконечную переписку с виртуальными собеседниками, - и дождавшись перевода новой зарплаты (вспомнив, что мой должник абсолютно не заинтересовался той бумажкой, на которой я записал для него номер своей банковской карточки, она так и пролежала месяц невостребованной на полочке над моим столом), чтобы облегчить пересылку долга, снять, так сказать, « тяжесть с души», «в контакте» я написал такое сообщение: «Андрей, привет! … Деньги уже перечислили, напоминаю счёт моей карточки… Будь здоров!» Здесь опять сужу по себе, - возвращаясь к «тяжести» на душе, - ведь когда-то давно я сам возвращался домой с долгами (см. рассказ «Не циррусом единым», например), и первое, что делал: расплачивался с ними тогда ещё почтовыми переводами.
Хотя сообщение было написано в дружелюбном тоне, вон даже здоровья я ему пожелал, но впечатление от совместной работы с этим напарником у меня было самое негативное. Когда он вдруг узнал, что его назначили старшим по смене, - это являлось обычной практикой, ведь он был оператором, якобы за что-то отвечающим (на деле всё ограничивалось составлением одной бумажки в месяц, акта выполненных работ, на что уходило минут двадцать, но даже с этим он справиться не смог, оба акта мне пришлось переделывать, а ведь он получал довольно крупную ежедневную доплату за эту должность, практически ни за что), - он вдруг почувствовал себя большим начальником и иногда позволял себе довольно хамское поведение.
Не знаю, правду ли говорил, теперь-то можно было сомневаться в любом исходившим от него утверждении, но он, якобы, имел высшее юридическое образование и даже какое-то время был старшим лейтенантом прокуратуры, следователем, «постеснявшись» сообщить, за что его оттуда «вычистили». Если оно действительно так, то его поведение вполне объяснимо, ведь судя по фильмам, как в армии, так и в милиции хамство по отношению к нижестоящему по должности у нас в стране - обычное дело и разница в возрасте тут никакой роли не играет.
Порой мне с огромным трудом приходилось сдерживаться, чтобы хотя бы в четверть своей силы не применить к нему приём мае-гери, не руки же об него сбивать, ногой-то оно сподручнее будет. Этот удар эффективен даже в тесноте вагончика, места вполне достаточно, а в такой большой живот трудно промахнуться. Если бы не хватило, можно было ещё сокуто-гери добавить, но там был риск на лице наследить, без парочки зубов оставить. Всего этого, конечно, позволить себе не мог, - до известных пределов, конечно, - оставалась только перебранка, едва ли не ежедневная, «плохой мир», который всё-таки значительно лучше «хорошей войны», поэтому к концу вахты устал я от общения с ним неимоверно.
Тем не менее, при долгожданном с ним расставании, в офисе, руки мы друг другу пожали, полтора месяца всё-таки под одной крышей прожили. Тогда же, при многочисленных свидетелях, он снова сказал, что долг свой он тотчас же вышлет по очередному переводу на мою банковскую карточку, будто он от зарплаты до зарплаты с трудом дотягивал, словно пенсионер до пенсии, его приезд на вахту практически без денег тоже вроде бы об этом свидетельствовал. В несоответствии с таким положением была, правда, сумма начисленной, но ещё не перечисленной зарплаты за очередной месяц, расчётки на неё прислали нам из бухгалтерии одним документом: она была в два с половиной раза больше моей.
… Сообщение адресатом было прочитано практически мгновенно, «вконтакте» этого не скроешь. Тем не менее, ответа он не написал ни сразу (там ещё вопрос был), ни через неделю, а набирал ведь он тексты на компьютере со скоростью профессиональной секретарши, поэтому я так и называл его про себя: «машинистка», ещё и потому, что кроме первичных половых признаков: периодически сбриваемой бородёнки, чего-то, видимо, ещё, о чём свидетельствовало наличие у него жены и дочери (их совместный портрет он выложил на рабочий стол операторского компьютера, так что при встрече легко, наверное, узнаю), - от мужика у него, как внешне, так и внутренне – по интересам и по поведению – абсолютно ничего не было.
Примерно такого развития, вернее неразвития, событий я и ждал, поэтому спустя неделю о неоплаченном долге я написал его жене с прекрасным русским именем Маша, - благодаря ежедневному лицезрению её портрета на экране соседнего компьютера она стала мне практически, как родная и уж, конечно, знал, как её найти в том же «контакте». Вот она-то ответила сразу, привожу её ответ дословно, без купюр и редактирования: «Добрый день. Ну то что про моего мужа открываются все новые и новые факты для меня это не новость (((. Долг я за него отдам в ближайшее время, номер карты у меня теперь есть».
Ещё более новый факт я узнал потом из телефонного разговора с Виталием, теперь уже бывшим работником «Геоконтроля»: «псевдо-Брейвик» сбежал с буровой, не расплатившись со столовой, не нашёл он, видимо, «дибила» (так он назвал меня потом в одной из своих гадких писулек, и это было единственное цензурное слово в них), который, поверив на слово этому подлому прохиндею, дал бы ему в долг несколько тысяч рублей. Это ж надо так любить деньги, чтобы столь дёшево поганить свою репутацию и чернить свою совесть!
Нет, вспомнил: в его пасквилях было ещё одно вполне литературное слово - трус. Это, типа, я – трус. Как и все остальные гадкие эпитеты, этот я получил впервые в жизни, и от кого? Мы стояли за билетами на станции Коротчаево, наш поезд должен был вот-вот подойти, когда вдруг в обход очереди начал ломиться какой-то пьяный мужик. Народ, как говорится в «Борисе Годунове» поэта Пушкина, безмолвствовал, помалкивал и наш «герой», и только я подошёл и отвёл наглеца от окошечка кассы в конец очереди. Так меня наложивший в штаны храбрец выговорил после этого, зачем, дескать, я вмешивался, а если бы он меня ударил с разворота (не ножичком ли?). Правда, с заботой о себе, любимом, на меня в другой ситуации ему было бы глубоко наплевать, здоров ли я, или болен: что бы он, мол, со мной делал в таком случае (уж не с моим ли трупом?).
Ему было как-то невдомёк, что я уже не ребёнок, который не знает, что огонь горячий и его нельзя трогать ручками, бо-бо будет. Почему-то он не подумал, что на самом деле я не боюсь «ударов с разворота», всегда готов к ним: прошёл хорошую школу у чернокожего Мастера Руфена, как он просил себя называть, из Нигерии, тренера школы карате стиля Вадо-рю и хоть давно это было, навыков не утратил, – он и сам ведь должен был видеть, что я ежевечерне уходил куда-то со своим эспандером лыжника, заодно там и удары тренировал. А трусом для него я стал, видимо, потому, что так ни разу и не дал ему по зубам, сколько он ни напрашивался, не поддался на его подленькие провокации.
Напрямую мне не приходилось сталкиваться с лагерными урками, но в точности такими, по литературе, я их и представляю и считаю: когда наш герой сядет (выполнив, наконец, свою очередную угрозу поджечь кого-нибудь, - из проживающих в частном секторе, очевидно, - или закопать, он раздаёт их направо и налево, в чём мне в самом начале знакомства признавался, но забыв об этом, потом, на безопасном расстоянии в тысячу километров, письменно, обещал меня положить, видимо, в могилу - за «выдачу» жене), то среди своих ему будет легко и приятно. Хотя, конечно, всё это – дешёвые «понты», если он и сядет, то лишь за мошенничество или хищение в любых размерах, только на это он и способен.
... Никаких денег Мария, конечно, не прислала, она явно прежде проконсультировалась по этому вопросу с мужем, - представляю, как вопила эта баба в штанах, когда узнала от жены, что та собирается вернуть долг, ведь на глазах рушились её планы, уплывали деньги, которые «машинистка» уже считала навсегда своими.
И вот тут-то он мне ответил: я раньше и представить себе не мог, - а ведь прожил немало, - сколько гнили может содержаться в одном человеке! Я был вдвое с лишним старше него, помог ему с деньгами, когда он попросил, едва ли не каждое утро носил ему, попутно, позавтракав сам, из столовой жратву: он натягивал на себя маску «доброго Брейвика» и, произнеся волшебное слово «пожалуйста», всучивал мне свой пластиковый «тормозок»: ему очень не хотелось отрывать свой зад от табуретки перед компьютером.А в итоге ведь получилось, что на свои деньги, то есть кормил его с рук.
Теперь-то у него, конечно, появилась «уважительная причина» не отдавать долг, а мне уже ничего от него и не надо было, тем более вскоре он вернулся в восьмикратном размере, другие отдали, причём я никому должен не стал, - добро ведь возвращается! А вот на нём он так и остался! Ничего, как-нибудь по-другому отдаст, или за него отдадут, но не мне, как раз мне ничего от этой жалкой попрошайки и халявщика уже не надо.
В заключение своего рассказа хочу всё-таки немного изменить формулировку поверья, с которого он начат: «Хочешь нажить врага – одолжи деньги подонку».