(Так может уходить опомнившийся лишний
Свидетель вскрытого нечаянно стыда.
Так могут уходить рассветы – в никуда.
Так может спать ребёнок, отболев.
Так, голод утолив, уходит в дебри лев
Бесшумной поступью - лишь чуть дрожат растенья.
Так молкнет соловей, к утру устав от пенья.
Так тягостный паром, гружёный сонным людом,
Без выкриков «прощай!» идёт в туман, откуда
Он привезёт других таких же тяжко сонных.
Так мелочь отдают для нищих и бездомных.
Так забывают тех, чей безразличен вид)…
И что за этим днём мне в жизни предстоит,
Последним днём любви, вчера вспорхнувшей просто
К безжалостной Луне - копилке Ариосто?
Коль умерла б любовь в огне внезапной порчи,
Лишившись сил в агонии и корче,
Разбила кулаки, стучась в глухую стену,
Скатилась бы в обман, предательство, измену,
Покрылась плесенью в супружестве тупом,
Чтоб стать уверенно предательством потом.
Но нет, последний день прошёл как бы и не был.
Иной бы принялся судиться с божьим небом
И жёг себя, как жгут вонючий трут.
Но лучше помогает глупый труд,
И чем сей труд глупей, темней и безысходней,
Тем легче сбросить в воду и концы, и сходни,
И, стоя на ветру на мостике парома,
Смотреть в слепую даль, спокойствием Харона
Своих попутчиков то в ужас приводя,
То к мысли о безумии вождя.
Они ещё несут в себе бесцельной жизни узы,
А он уже взглянул в зрачок Медузы.
