Сны из дома тревожат реже:
клином - клин.
По версте – верстой
ностальгию слоями режу
вдоль Арбата, да по Тверской.
Невидимкой в толпе прохожих,
постигаю прозрачность лиц
и молчанье скворцов. Я тоже
из таких перелётных птиц.
Клин усталых пятиэтажек
исчезает в глухой дали…
Там забудут меня. Я даже
не услышу, как отболит.
Затяну поясок потуже,
чтоб свободней и шире шаг,
и бульвары пройду по лужам,
упоительно не спеша…
А когда ляжет небо ниже –
промокашкой на купола, -
оглянусь
и свой дом увижу,
потому что Москва мала.
(10.2014)
***
Под заснеженными ресницами
фонари глядят отрешённо,
как в сугробах бредут безлицые
узколобые капюшоны.
Длиннополые шубы съёжены,
красноносые всхлипы жалки.
На ветру задрожали – ожили –
палантины и полушалки.
Друг за другом – тире да точками -
санки, валенки и ботинки.
Продвигаются одиночками
разобщённые половинки.
Вторя городу нелюдимому,
заглушают шаги ушанки...
Так становятся невидимками
горожане и горожанки.
(10.2014)
***
Над Полянкой светит звезда полей...
Оттого, наверно, в плену ресниц
то ли пух исчезнувших тополей,
то ли просто тени забытых лиц.
А быть может, это бредут ордой
от Ордынки беженцы по полям,
за Москва-реку, за живой водой,
по дороге кланяясь куполам,
и чернеет заревом хохлома,
где меж двух соборов на сто свечей
переулок Хохловский бежит в холмах
по следам потеряных москвичей.
(08.2014)
***
Моё окно… Моя Москва
соседским голосом шумит,
что здесь давно Резиностан
с нахальным запахом шаурмы.
Что коренных – дворовый кот
и дед-пропойца из восьмой,
да брат ли, сват его - но тот,
поди, не вспомнит, что он свой…
И я - чужая, не своя –
из тех, что взяли на постой...
Мой дед со взводом так стоял
под осаждённою Москвой.
Тогда не спрашивали, чей,
и из каких пришёл болот,
но может, город москвичей,
благодаря ему, живёт…
В моём окне - моя Москва,
мы друг у друга за стеной,
хоть ей до лампы - хоть до ста -
и я, и кот мой, коренной.
(05.2014)
***
москва и в африке москва
куда ни глянь как ни крути
три колокольни два моста
да коробейник на пути
из понаехавших толпа
из коренных дворовый кот
и если ты здесь не пропал
с пустыней точно повезёт
(03.2014)
***
Три вороны, монах и звонница -
вот и выпал «вечерний звон»,
приснопамятный… Он как водится,
раздаётся со всех сторон -
бьётся в форточку на Елоховском,
на Крутицком стучится в дверь,
утешает, зовёт и охает
во спасение - верь, не верь,
но стоишь перед ним вороною...
А пред Богом предстал монах
и тревожит округу звонами –
бубенцами на проводах.
(02.2014)
***
Всё суета, мой дорогой, всё суета…
Твой город – странный, неулыбчивый, и всё ж,
он открывается, когда ты занята –
несёшь свой крест, и что попало, – всё несёшь.
Он принимает. Забирает и даёт –
всё как обычно, дорогой. Но иногда,
кружа Бульварным, вдруг услышишь, как поёт
о чём-то дальнем свиристель на проводах.
И чемодан-верблюд услужливо горбат -
привык летать. Такой вот выдался Пегас…
Везде Арбат, мой дорогой. Везде Арбат -
его штампуют замечательно, на «раз».
И что ни город, – всё один торговый ряд
и небоскрёбы – от велика до мала…
А на Полянке удивительно звонят
колокола, мой дорогой… Колокола.
(11.2013)
***
Спит Сиреневый бульвар –
детки, мамки на скамейке…
Миг – и дворник в тюбетейке
на метле прогарцевал.
А за ним пошли толпой -
и не тени, и не люди:
каждый третий ликом чуден,
а второй – хорош собой.
Не по-здешнему галдят.
Рассчитались… Ворон смотрит
на идущих строем по три,
серых в яблоки галчат.
Чёрный ворон. Вороной.
Прошагал неторопливо.
Облака пошли с отрывом
черепаховой волной...
Три синицы, пять грачей
пронеслись чудной когортой,
во главе - сорока гордо.
Всё всерьёз, без мелочей…
Лишь бродяга воробей,
необъезженный немного,
ковылял ни с кем не в ногу
и разглядывал людей.
И конечно, проморгал –
прозевал и прочирикал,
как пронёсся дворник с криком,
всех размёл и разогнал.
(11.2013)
***
Левее от фонарного столба
и справа от бочонка с рыжим квасом
свернуть туда, где не слышна толпа
и сытый дух московский, дух колбасный.
Вперёд, пока есть силы… Там, пыля,
девчушка жмёт размеренно педали...
А дальше - лес и поле… Нет, поля –
куда ни посмотреть: поля и дали.
И бабушкин, на пять окошек, дом.
А может быть, - всех бабушек на свете…
Там дед стучит усердно молотком –
как все деды, за каждый гвоздь в ответе.
Там всё взаправду, и наоборот,
и есть чулан, где прячутся потери...
Там домовой за печкою живёт.
Он, может быть, сейчас в меня не верит.
(10.2013)
***
У ночи не хватает нот на фугу -
бессонницей приблизилась к лицу
и бросилась по замкнутому кругу –
по транспортному третьему кольцу.
По городу, из города, изломом
изогнутого струнами моста.
Прощалась с этим городом, но словно
держал, не отпуская, нотный стан,
огнями габаритными запутав
и дальними - разнузданно кружа…
Выстраивал по-своему, как будто
по нотам остриём карандаша.
Не вырваться… Бессонница кругами
петляет, повторяя пару нот,
и главных не хватает в этой гамме,
и круг не разорвать своими… Но
московской вечной песне "было-стало"
неважно, кто поёт... В конце концов,
ленивым воркованьем с пьедесталов
откроется Бульварное кольцо.
(07.2013)
.
