1
Присмотрись – улыбается ангел тебе. Прислушайся – подло шипит на ухо черт.
Но белый – цвет, в котором, на первый взгляд, нет места ничему, кроме самого его – белого. Черный же – хаос, объединяющий все в роскошный, глубокий узор.
Так неинтересен порой свет. Так притягательна тьма. Быстро сгнивающие, но веками тлеющие духи прошлого дают тебе больше, чем яростное и прямое красноречие настоящего. Наивность и искренность – пугают и раздражают, привлекают лишь измена, страсть и интрига. Симфония цветка и меча, предрассветной нежности и запаха свежей крови.
Ты ступил на платформу, и время словно закружилось вокруг тебя, в безумном и порочном танце. Поезда, свистя, фыркая, стояли, прижатые к рельсам. В ожидании тебя.
Ты ступил на платформу, и на какой-то миг забыл, зачем пришел сюда – слишком много энергии было на вокзале. Слишком много черного.
Ты ступил на платформу, и она сжала твою руку, она крикнула «Побежали!». Она вытирала слезы на бегу, тыльной стороной указательного пальца, и старалась не отстать от тебя. Она пыталась смеяться, ты – смеялся.
Когда ты зашел в вагон, ты словно зашел в другой мир, обожаемый и ненавистный тобою мир – мир сквозняков, мир мелькающих лесов, мир глубокого, непредвзятого, первозданного одиночества, мир твоей романтики. Твоей жестокой романтики. Жестокой, как ты сам.
Ты не знаешь, что было дальше, с теми, кто остался. А она смотрела на поезд, всхлипывая и размазывая по грязным, соленым щекам надоевшие слезы, долго еще. Все ее друзья, те, кто был с ней, стояли, будто не вправе пошевельнуться. Даже поезд стоял.
А потом она вдруг упала на платформу, без сознания. Кто-то из друзей, наверно, вскрикнул, сестра – наверняка.
- Вы хоть оттащите ее от края платформы, мало ли… - проводница и не на такое насмотрелась, на её-то работе.
Друзья привели ее в чувство, поставили на ноги. Один из них взял ее за руку и быстрым шагом повел по перрону, дальше, дальше от этого места. Он говорил: «Пойдем, пойдем, он уехал, он уже спит наверняка, ему все равно, пойдем». Потом сказал: «Расскажи мне. Что с тобой?». В этот момент поезд тронулся, и она невольно обернулась. Фыркая, свистя, гремя – проносились вагоны.
Будто угасало лето, неразумно истраченной свечой. Будто умирала любовь – не успев дожить и до отрочества.
Детская такая, неокрашенная и необитаемая, но уже освященная, любовь. Нахуй.
2
Поцелуй дьявола, так уютно прикорнувшего на твоем плече. Плюнь ангелу в лицо – он так надоедлив порой, со своей моралью! И черный станет тебе ближе, и черный станет твоим домом. И ты растворишься в черном.
Прижми к сердцу свой последний разрушенный храм – почувствуй, как по всему телу разливается тепло, от его гнилого запаха, мертвого дыхания и глухого загробного кашля.
Она хотела не тела, а твоего тепла. Она любила больше прикосновения взгляда, чем рук. Она мечтала принадлежать тебе без остатка. Она была готова раствориться в тебе – в своем белом. В своем черном. И она не могла найти слов, чтобы объяснить тебе это.
Иногда она хотела отдаться тебе, хотя бы просто для того, чтобы дать тебе то, что было тебе нужно. Ты ведь все сказал прямо.
Потом она не чувствовала ни гордости за то, что ты ее не добился, ни моральной удовлетворенности, ни злорадства. Вообще ничего. Ей просто было больно оттого, что ты уехал. Страшно, что ты никогда не вернешься. Страшно, что ты забудешь ее.
И тогда она захотела получить черный. Таким, каким он являлся для нее до того, как она встретила тебя. Обаятельным, увлекающим, безумным.
Послать все к дьяволу. Послать тебя к дьяволу. Послать себя к дьяволу.
Но не вышло.
3
Что для тебя «хлопок одной ладони» - шутка? Тишина? Одиночество?
О, ты прекрасно знаешь, что это все такое.
Твой черный заберет у тебя все и не даст ничего взамен.
Твой белый будет ждать тебя всегда – чтобы отдать все тебе.
4
Легонько дотронься до ангела и посмотри, как он медленно растворяется в желтовато-синем осеннем небе +16, как он пропадает в дымке последнего смога.
Столкни черта с утеса и посмотри, как он взмоет над беспокойной землей, внемля голосам гор и туманов.
Белый всегда будет куда более хрупким, чем черный.
Ты забудешь ее взгляд исподлобья, когда она удивлена. Ты забудешь, как она хмурит брови, когда судорожно пытается принять какое-то решение. Ты забудешь, как она рассеянно улыбается, если ваши взгляды вдруг пересекаются в душном летнем воздухе. Ты забудешь запах ее волос. Ты забудешь предательскую слабость ее губ. Ты забудешь, как дрожал ее голос, когда она пела в последний вечер.
Но ты будешь помнить код ее подъезда.
август 2007 г.