Казнь Емельяна Пугачева и последующие распоряжение властей…..
Настало 10 января 1775 года и в Москве на месте нынешней Болотной площади состоялась казнь Е. Пугачева и большинства его «соратников-подельников» и вот как все это описал «гений» российской литературы и собственное один из основоположников русского языка и авторитет у российского народа А. Пушкин
«Наконец Пугачева отправили в Москву, где участь его должна была решиться.
Его везли в зимней кибитке на переменных обывательских лошадях; гвардии капитан Галахов и капитан Повало-Швейковский, несколько месяцев пред сим бывший в плену у самозванца, сопровождали его.
Он был в оковах. Солдаты кормили его из своих рук и говорили детям, которые теснились около его кибитки: «Помните, дети, что вы видели Пугачева».
Старые люди еще рассказывают о его смелых ответах на вопросы проезжих господ.
Во всю дорогу он был весел и спокоен.
В Москве встречен он был многочисленным народом, недавно ожидавшим его с нетерпением и едва усмиренным поимкою грозного злодея.
Он был посажен на Монетный двор, где с утра до ночи, в течение двух месяцев, любопытные могли видеть славного мятежника, прикованного к стене и еще страшного в самом бессилии.
Рассказывают, что многие женщины падали в обморок от его огненного взора и грозного голоса. Перед судом он оказал неожиданную слабость дух.
Принуждены были постепенно приготовить его к услышанию смертного приговора.
Пугачев и Перфильев приговорены были к четвертованию; Чика — к отсечению головы; Шигаев, Падуров и Торнов — к виселице; осьмнадцать человек — к наказанию кнутом и к ссылке на каторжную работу.
— Казнь Пугачева и его сообщников совершилась в Москве 10 января 1775 года.
С утра бесчисленное множество народа столпилось на Болоте, где воздвигнут был высокий намост.
На нем сидели палачи и пили вино в ожидании жертв.
Около намоста стояли три виселицы. Кругом выстроены были пехотные полки.
Офицеры были в шубах по причине жестокого мороза. Кровли домов и лавок усеяны были людьми; низкая площадь и ближние улицы заставлены каретами и колясками. Вдруг все заколебалось и зашумело; закричали: «Везут, везут!»
Вслед за отрядом кирасир ехали сани с высоким амвоном. На нем с открытою головою сидел Пугачев, насупротив его духовник.
Тут же находился чиновник Тайной экспедиции. Пугачев, пока его везли, кланялся на обе стороны.
За санями следовала еще конница и шла толпа прочих осужденных. Очевидец (в то время едва вышедший из отрочества, ныне старец, увенчанный славою поэта и государственного мужа) описывает следующим образом кровавое позорище:
«Сани остановились против крыльца лобного места. Пугачев и любимец его Перфильев в препровождении духовника и двух чиновников едва взошли на эшафот, раздалось повелительное слово: на караул, и один из чиновников начал читать манифест.
Почти каждое слово до меня доходило.
При произнесении чтецом имени и прозвища главного злодея, также и станицы, где он родился, обер-полицеймейстер спрашивал его громко:
«Ты ли донской казак, Емелька Пугачев?»
Он столь же громко ответствовал:
«Так, государь, я донской казак, Зимовейской станицы, Емелька Пугачев».
Потом, во все продолжение чтения манифеста, он, глядя на собор, часто крестился, между тем как сподвижник его Перфильев, немалого роста, сутулый, рябой и свиреповидный, стоял неподвижно, потупя глаза в землю.
По прочтении манифеста духовник сказал им несколько слов, благословил их и пошел с эшафота.
Читавший манифест последовал за ним.
Тогда Пугачев сделал с крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам, потом с уторопленным видом стал прощаться с народом; кланялся во все стороны, говоря прерывающимся голосом:
«Прости, народ православный; отпусти мне, в чем я согрубил пред тобою... прости, народ православный!»
При сем слове экзекутор дал знак: палачи бросились раздевать его; сорвали белый бараний тулуп; стали раздирать рукава шелкового малинового полукафтанья.
Тогда он сплеснул руками, повалился навзничь, и в миг окровавленная голова уже висела в воздухе...
Палач имел тайное повеление сократить мучения преступников. У трупа отрезали руки и ноги, палачи разнесли их по четырем углам эшафота, голову показали уже потом и воткнули на высокий кол.
Перфильев, перекрестясь, простерся ниц и остался недвижим.
Палачи его подняли и казнили так же, как и Пугачева.
Между тем Шигаев, Падуров и Торнов уже висели в последних содроганиях...
В сие время зазвенел колокольчик; Чику повезли в Уфу, где казнь его должна была совершиться.
Тогда начались торговые казни; народ разошелся: осталась малая кучка любопытных около столба, к которому, один после другого, привязывались преступники, присужденные к кнуту.
Отрубленные члены четвертованных мятежников были разнесены по московским заставам и несколько дней после сожжены вместе с телами.
Палачи развеяли пепел. Помилованные мятежники были на другой день казней приведены пред Грановитою палату. Им объявили прощение и при всем народе сняли с них оковы.
Так кончился мятеж, начатый горстию непослушных казаков, усилившийся по непростительному нерадению начальства и поколебавший государство от Сибири до Москвы и от Кубани до Муромских лесов.
Совершенное спокойствие долго еще не водворялось.
Панин и Суворов целый год оставались в усмиренных губерниях, утверждая в них ослабленное правление, возобновляя города и крепости и искореняя последние отрасли пресеченного бунта.
В конце 1775 года обнародовано было общее прощение и повелено все дело предать вечному забвению. Екатерина, желая истребить воспоминание об ужасной эпохе, уничтожила древнее название реки, коей берега были первыми свидетелями возмущения.
Яицкие казаки переименованы были в уральские, а городок их назвался сим же именем. Но имя страшного бунтовщика гремит еще в краях, где он свирепствовал.
Народ живо еще помнит кровавую пору, которую — так выразительно — прозвал он пугачевщиною.
Вот так видел и понимал эту историю А. Пушкин. Но уважаемый читатель он действительно схалтурил не рассказав в своей «Истории Пугачевского бунта» и 10 процентов правды. Да и сама казнь Е. Пугачева им описаны совершено не правильно! Но, как фальсификатор российской истории А. Пушкин до сих пор в «почете и славе» российских властей!
Хоть и очень зря. Сделанные им мимолетные правдивые замечания могут стать и пророческими…Но, о них мы поговорим далее…
А в «Приговоре» - СЕНТЕНЦИИ - как вы уважаемый читатель помните было прямо предписано:
“Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь”.
Из числа других подсудимых А.П. Перфильев был приговорен к четвертованию, И.Н. Зарубин — к отсечению головы в Уфе, М. г. Шигаев, Т.И. Подуров и В.И. Торнов — к повешению, 8 человек — к наказанию кнутом и каторжной работе, 10 человек — к наказанию кнутом и ссылке на поселение, 3 человека — к наказанию кнутом, один — к наказанию плетьми и т. д.
И тут снова должен упрекнуть российских историков советского периода за чрезмерную любовь к «народному герою» Пугачёву, что мол почему не помиловали….
Вот нечто писали некоторые из них:
«Лицемерную позицию на этом заседании заняли судьи из духовенства.
Как лица духовного сана, они из “христианского милосердия” отказались подписать приговор, в котором шестерым обвиняемым объявлялась смертная казнь, но в то же время фактически соглашались с этим приговором.
В заявлении, поданном ими суду, они писали:
“Слушав в собрании следствие злодейских дел Емельки Пугачева и его сообщников и видя собственное их во всем признание, согласуемся, что Пугачев с своими злодейскими сообщниками достойны жесточайшей казни, а, следовательно, какая заключена будет сентенция, от оной не отрицаемся, но, поелику мы духовного чина, то к подписанию сентенции приступить не можем”.
А теперь посмотрим та тайную сторону судебного процесса Е.Пугачева и еще раз убедимся, что никто в России не мог помиловать Пугачева потому что этого не хотела и императрица.
5 января Екатерина II ознакомилась с проектом сентенции (приговором) и в тот же день отправила ее в Москву к Вяземскому, известив его, что она полностью одобряет приговор.
Она не пожелала воспользоваться высшим правом, принадлежавшим ей как правительнице государства, — правом помилования подданных или смягчения приговора, оставив его без каких-либо изменений.
9 января 1775 г. в 9 часов утра судьи собрались для формального подписания сентенции.
Они были осведомлены о том, что Екатерина II “соизволила” одобрить приговор и ждет скорейшего завершения “пугачевского дела”.
Сентенцию (приговор) подписали все судьи, за исключением представителей от Синода. И тогда же Суд принял решение совершить казнь в 11 часов в субботу 10 января 1775 г. на Болотной площади в Москве.
Так же надо сказать что «смягчение» печальной участи со стороны Екатерины Второй все же было допущено, но не гласно!
Ведь еще на декабрьском совещании в Петербурге, Екатерина II договорилась с Вяземским и Потемкиным о казни над Пугачевым, было решено, что Вяземский через московского обер-полицмейстера Архарова на словах передаст палачу секретнейшее приказание (не упоминая при этом, что оно исходит лично от императрицы) об изменении традиционного обряда казни четвертованием: палач должен сначала отрубить голову Пугачеву и лишь после этого — руки и ноги.
И раз мы упомнили новое историческое лицо важное для нашего повествования то я вынужден и представить его читателя надлежащим образом.
Тем более, что его жизнь и деятельность типичный образец карьеры сотрудника правоохранительных органов в России.
Во все времена и при любых ее наименованиях как империй.
Итак, Николай Петрович Архаров, появился на свет седьмого (20) мая 1742 года в русской дворянской семье.
Воспитывался по тогдашнему обычаю дома, учился не много и немногому.
Начало военной службы.
В 1754 году в 13-й год благополучного Царствования Государыни Императрицы Елизаветы I Петровны (1709-1762) 12-летний Николай Архаров зачислен был в доблестную российскую гвардию. С 16-ти лет, в самый разгар Семилетней войны 1756-1762 гг. будущий кавалер зачислен был нижним чином в славный Лейб-Гвардии Преображенский полк.
В офицеры Николай Петрович Архаров Высочайше произведен был в 1761 году 19-ти лет от роду, продолжая службу в Лейб-Гвардии Преображенском полку.
Первое назначение.
В несчастный для России 1771 год осенью, когда в Москве свирепствовала моровая язва, Николай Петрович Архаров Высочайше послан был к несчастным под начальство графа и Андреевского кавалера Григория Григорьевича Орлова (1734-1783). Обстоятельства эти были следующими.
Заболевания чумой обнаружились в Москве в декабре 1770 года в самой отдаленной части города, в Лефортове, в сухопутном госпитале.
Пока штаб-доктор А. Шафонский и штат-физик Риндер при участии всех медицинских знаменитостей Москвы вели ученый спор о характере болезни, зараза появилась на суконном дворе за Москвой-рекой, откуда разбежавшимися рабочими разнесена по всему городу. Быстро увеличивавшаяся смертность к середине года достигла громадной цифры – 700-900 человек в день! Горожан охватил панический страх, "в присутственных местах все дела остановились", все, что могло, бежало из Москвы. Сами власти не знали, принимать ли меры предосторожности или считать их вредными.
"Видя прежалостное состояние Москвы и что великое число народа мрет от прилипчивых болезней", Государыня Императрица Екатерина I Алексеевна Высочайшим Манифестом 21 сентября (4 октября) 1771 г. объявила о посылке в Москву "персоны, от нас поверенной", графа Григория Григорьевича Орлова, избранного "по довольно известному его усердию и верности к нам и Отечеству".
Графу Орлову давалась "полная мочь", ему должны были повиноваться все учреждения, он "имел вход" в московские департаменты, и главное – знал волю Императрицы, "чтоб прекратить, колико смертных сил достанет, погибель рода человеческого"...
В день издания Манифеста Григорий Григорьевич Орлов выехал в Москву и, несмотря на распутицу, 26 сентября (9 октября) был уже там.
Все меры, принятые графом Орловым и Николаем Петровичем Архаровым, отличались благоразумием и целесообразностью, а главное, тем спокойствием и уверенностью, которые так благотворно действуют на умы. Ими были учреждены Комиссии предохранительная и исполнительная; доктора начали собираться и объявлять результаты своих совещаний – "как всякий предохранить сам себя и пользовать может". Увеличено было в Москве число карантинов и больниц, причем граф Орлов отдал под больницу свой родовой дом на Вознесенской улице. Учреждены были на казенный счет дома для воспитания многочисленных сирот.
Граф Орлов лично не жалел средств для организации борьбы с заразой: докторам дано сверх двойного жалованья ежемесячное содержание с обещанием в случае смерти значительной пенсии их семействам; больничным служителям обещана по окончании их службы вольность. Кроме того, зная, что русский человек больше самой болезни боится больниц, граф Орлов разрешил лечение на дому; выходившим же из больниц велел давать вознаграждение от 5 до 10 руб.
Умерших хоронили на особых кладбищах особые служители и арестанты; кроме одежды и содержания последним давалось обещание прощения.
Граф Орлов считал необходимым дать заработок нуждавшимся: насыпали землю на кладбищах, копали камер-коллежский ров, исправляли дороги и т. п. Москва должна была хоть несколько очиститься от грязи, всякой "рухляди", таившей в себе заразу, и бродячих собак. Государыня Императрица из сообщений графа Григория Орлова узнавала то, что едва ли узнала бы от других. Он был того мнения, что в Москве "трудно завести дисциплину полицейскую, трудно различить: что Москва, а что деревня, и на каких кто правах живет, особливо слободы"... Здесь-то граф и кавалер и обратил внимание на Николая Петровича Архарова как наиболее подходящую кандидатуру на пост обер-полицмейстера и губернатора Москвы.
В начале ноября 1771 года чума значительно ослабела, и граф Григорий Григорьевич Орлов стал ждать своего отозвания в столицу Российской Империи. 21 ноября (4 декабря) 1771 года Григорий Григорьевич выехал в Санкт-Петербург, причем ему предстояло еще выдержать почти двухмесячный карантин перед въездом в столицу.
Государыня Екатерина II Алексеевна, однако, собственноручным письмом разрешила ему и сопровождавшим его лицам в числе которых был и Николай Петрович Архаров, ехать прямо в Санкт-Петербург.
Здесь ожидала их торжественная встреча: в Царском Селе, по дороге в Гатчину были воздвигнуты деревянные ворота с надписью, изображавшей подвиг графа Григория Орлова, и со стихом поэта В. И. Майкова: "Орловым от беды избавлена Москва". В честь графа выбита была медаль.
Обер-полицмейстер и губернатор Москвы.
За энергичную и распорядительную деятельность Николай Петрович, что видно из отзывов о нем графа и кавалера Григория Григорьевича Орлова, Высочайше пожалован был Государыней Императрицей Екатериной II чином армии полковника и Высочайше назначен был обер-полицмейстером Москвы, а с 1782 года – губернатором первопрестольной.
В 1773 году Николай Петрович Архаров пользовался особым доверием Императрицы и в 1774 употреблен был Государыней в розыске по делу о Пугачевском бунте.
В 1776 году, во время торжества в Москве по поводу окончания первой Русско-турецкой войны и заключения Кучук-Кайнарджийского мира, отделившего полуостров Крым от Османской Порты, Николай Петрович Высочайше произведен был в бригадиры.
Деятельность Николая Петровича как Московского обер-полицмейстера до сих пор еще живет в памяти москвичей.
Обладая большою проницательностью, Николай Петрович при помощи полицмейстера Шварца – одно имя которого держало в страхе всю Москву – знал до мельчайших подробностей все, что делается в первопрестольной.
А потому с изумительной быстротой отыскивались в Москве всевозможные пропажи. Николай Петрович Архаров умел читать на лицах людей и нередко, взглянув на подозреваемого, решал его правоту или виновность.
Средства, к которым прибегал Николай Петрович для открытия самых сокровенных преступлений, нередко отличались удивительною оригинальностью, дав канву многочисленным анекдотам о нем. Сартин – знаменитый парижский полицмейстер короля Людовика XV (1710-1774) – писал Николаю Петровичу Архарову, что "уведомляясь о некоторых его действиях, не может довольно надивиться ему".
Служа престолу и России.
Служба Николая Петровича Богу, Царю и Отечеству не раз Высочайше пожалована была милостями Государыни. Службу свою закончил он кавалером всех Российских орденов.
В 1777 году Николай Петрович Высочайше произведен был в генерал-майоры.
В 1783 году Государыня Высочайше пожаловала ему чин генерал-поручика.
В 1784 году Николай Петрович исполнял должность генерал-губернатора Новгородского и Тверского наместничеств, нося в то же время звание "директора водяной комуникации".
В 1788-89 гг., в эпоху Русско-шведской войны 1788-1790 гг., Николай Петрович Архаров, желая помочь Правительству в изыскании средств защитить открытую русскую границу со стороны Финляндии, предложил организовать военную силу посредством набора мелкопоместных дворян, управляемых им Тверского и Новгородского наместничеств, что особым Указом Русского Правительства приведено было в исполнение.
За эту услугу Николай Петрович Высочайше пожалован в 1790 году лентой Императорского ордена Святого равноапостольного Великого Князя Владимира.
Особое поручение.
Шестого (19) ноября 1796 года в день кончины Государыни Императрицы Екатерины II Алексеевны (1729-1796) и воцарения Государя Императора Павла I Петровича Николай Петрович Архаров в Царствующем граде Санкт-Петербурге по Высочайшему повелению вместе с графом и будущим Андреевским кавалером Федором Васильевичем Ростопчиным (1763-1826) приводил к присяге в его же доме графа, генерал-аншефа и Андреевского кавалера Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского (1735-1807), с которым Николай Петрович был дружен много лет, поскольку граф и генерал-аншеф жил в Нескучном, около Донского монастыря, где с особенным увлечением занимался своим конным заводом, который скоро приобрел заслуженную известность.
В этом заводе, в Острове, находились в числе прочих арабских лошадей, приобретенных графом Орловым на Востоке, и те два знаменитых жеребца, которые считаются родоначальниками орловских рысистых и верховых лошадей.
Граф Алексей Григорьевич Орлов не обнаружив "ни малейшего движения трусости или подлости", присягнул Императору Павлу I Петровичу, а при перевозе праха Августейшего родителя Императора Павла I – Государя Петра III Феодоровича (1728-1762) из Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры в Зимний дворец – нес императорскую корону. Во время торжественной и скорбной церемонии совместного погребения Императора Петра III и Императрицы Екатерины II граф Алексей Григорьевич Орлов был "дежурным при гробах".
Высочайшая награда.
Девятого (22) ноября 1796 года Николай Петрович Высочайше произведен был Государем Павлом I Петровичем в генералы от инфантерии и пожалован Императорским орденом Святого Апостола Андрея Первозванного.
При этом Император Павел I Петрович снял с себя Андреевскую ленту и, возложив ее на Николая Петровича Архарова, велел быть вторым, после наследника престола, генерал-губернатором Санкт-Петербурга.
При Николае Петровиче в Санкт-Петербурге начато строительство Михайловского замка, на главных улицах устроены первые тротуары. Первого (14) июня 1797 года издан Высочайший Указ о трактовом сообщении между Санкт-Петербургом и Вяткой и учреждены Приорства.
Последняя милость.
В незабываемый День Священного Миропомазания и Коронования на Царство Русское Императора Павла I Петровича пятого (18) апреля 1797 года Николаю Петровичу Архарову Высочайше пожаловано было 2000 душ крестьян, а вслед за тем Высочайше повелено было отправиться в свои тамбовские имения и пребывать там безвыездно до особого распоряжения Императора.
Три года в своем богатом Рассказове Николай Петрович Архаров со своим братом делил изгнание, когда в 1800 году, незадолго до мученической кончины Государя Императора, получил дозволение поселиться в Москве, где долго еще очаровывал москвичей своим широким радушием и гостеприимством.
Кончина кавалера.
Незадолго до событий 1812 года Николай Петрович покинул Москву и поселился в своем родовом имении Рассказов. Здесь и окончились его земные дни в январе 1814 года на 73-м году от рождения.
Ну все эти почести и испытания у Н.Архарова еще были ему не ведьмы и их предстояло еще и ДОСТИЧЬ, а вот отправляя 2 января 1775 г. Екатерине II на утверждение сентенцию, Вяземский извещал ее о том, что необходимые распоряжения о казни Пугачева вскоре будут переданы им Архарову:
“Как в сентенции сказано, глухо, чтоб четвертовать, следовательно, и намерен я секретно сказать Архарову, чтоб он прежде приказал отсечь голову, а потом уже остальное, сказав после, ежели бы кто ево о сем стал спрашивать, что как в сентенции о том ничего не сказано, примеров же такому наказанию еще не было, следовательно, ежели и есть ошибка, оная извинительна быть может.
А как Архаров, сколько я наслышался, да и сам приметить мог, человек весьма усердный, расторопный и в городе любим, то все сие тем удобнее сделано быть может, иначе, по незнанию и не проворству тех людей, коим бы производить следовало, или очень явно или же, чего я более опасаюсь, докончено не будет и тогда только человечество (гуманизм- автор) постраждет”
Сама Екатерина II, отвечая 6 марта 1775 г. на вопрос своей приятельницы Бьелке, предположившей, что “промах” палача при казни Пугачева был вызван соответствующими указаниями императрицы, писала:
“Сказать вам правду, вы верно отгадали относительно промаха палача при казни Пугачева.
Я думаю, что генерал-прокурор и обер-полицмейстер помогли случиться этому промаху, потому что когда первый из них уезжал из Петербурга для производства суда, я сказала ему шутя:
“Никогда больше не попадайтесь мне на глаза, если вы допустите малейшее мнение, что заставили кого бы то ни было претерпеть мучения”, и я вижу, что он принял это к сведению” .
В полдень 9 января, сразу же после подписания сентенции членами суда, на Монетный двор прибыли Вяземский, Волконский и Шешковский.
Объявив Пугачеву о назначенной на завтра казни, они оставили его наедине с протоиереем кремлевского Архангельского собора Петром Алексеевым для последней исповеди.
Пугачев, давно ожидавший смерти, не потерял присутствия духа и в эту минуту.
С видимым равнодушием принял он весть о скором конце.
Протоиерей Петр Алексеев, передавая результаты беседы с Пугачевым, в рапорте к Крутицкому епископу Самуилу от 10 января 1775 г. писал, что он увещевал Пугачева, приводил его “в истинное признание и раскаяние”, и что он “с сокрушением сердечным покаялся в своих согрешениях перед Богом”.
Исполняя поручение Синода, протоиерей освободил Пугачева от анафемы как “раскаявшегося грешника”.
Тот же обряд он совершил и над другими узниками Монетного двора: М. г. Шигаевым, И.Н. Зарубиным, Т.И. Подуровым и В.И. Торновым, осужденными на смерть.
Лишь один из смертников — А.П. Перфильев, фанатичный раскольник, отказался исповедоваться у священника-никонианина: “...по раскольнической своей закоснелости он не восхотел исповедоваться и принять божественного причастия” и по своему упорству был оставлен навек преданным анафеме.
Днем 9 января Вяземский вызвал к себе обер-полицмейстера Архарова ( это наверно после него полицейских в народе прозвали «архаровцами» - АРХА́РОВЕЦ, архаровца, муж. (разг., бран.). Хулиган, озорник, отчаянный. (первонач. сыщик, агент Архарова, московского обер-полицмейстера,)!?) и вручил ему сенатский указ о назначении казни и экзекуции, приговоренным по делу Пугачева, приказав срочно приготовить к завтрашнему утру эшафот и виселицы на Болотной площади и оповестить москвичей через полицию и печатные объявления о предстоящей казни.
Так в Москве на Болотной площади» и прошел первый народный митинг!
Правда еще санкционированный властями!
Но ведь почин был положен!!!
И власти, как говорил мудрый Черномырдин «хотели, как лучше, а получилось как всегда…» в связи с чем, то место где публично был убит Е. Пугачев по-прежнему служит в новейшей истории уже «Путинской России» в умах всех россиян основной болевой точкой, и я бы даже тут немного пофантазировав и взяв на вооружение астрономический термин сказал, что оно есть той «черной дырой» - главной болевой точкой где постепенно возникают искры новой пугачевщины.
И тут самое время припомнить слова Пушкина: «Палачи развеяли пепел» (казненных на Болотной площади) А ведь есть почти пророческое хотя и искательное утверждение, что этого категорически нельзя делать поскольку этот есть самый верный способ напоминания будущим поколениям людей, о погибших и призывом к их отмщению!
И в доказательство этой мысли приведу один литературный хорошо все известный пример из взятый из книги «Легенда об Уленшпигеле» (1867) бельгийского писателя Шарля Де Костера (1827—1879). Фон, на котором развертываются главные события книги (первый русский перевод 1915), — борьба гёзов, нидерландских патриотов, с испанскими захватчиками. Юный Тиль становится гёзом после того, как испанская инквизиция сожгла его отца — Клааса.
На следующий день после гибели Клааса его вдова и сын поднимаются на выгоревший костер и берут немного пепла с места казни. Дома мать Тиля из черного и красного кусочков ткани шьет мешочек, наполняет его прахом казненного и вешает на шею сыну со словами: «Пусть этот пепел, который был сердцем моего мужа, в красном, подобном его крови, и в черном, подобном нашей скорби, будет вечно на твоей груди, как пламя мести его палачам».
Частица праха отца дает Тилю силу бороться с врагами за свободу родной Фландрии. Всякий раз перед ответственным шагом он повторяет: «Пепел Клааса стучит в мое сердце».
Не думаю, что скоро придёт такое время, когда на Болотной площади в Москве состоится публичная казнь Владимира Путина.
Уж слишком вырос в сравнении с временами Екатерины Второй в мире идеи «гуманизма», но в то же время никто не отменял и «беспощадный и бессмысленный российский бунт» и поэтому без нескольких публичных казней на Болотной площади после падения нынешнего российского диктаторского режима все же не обойдется…
Вопрос, о том, когда это может произойти –риторический вопрос. Но, если учитывать цикличность российской истории и ее привязанность в грядущих катаклизмах к юбилейным датам прежних катаклизмов, то январь 2015 года с его 240 датой убийства Емельяна Пугачева можно условно и взять за точку отсчета….
А вот в январе 1775 года Вяземский передал Архарову все тайные распоряжение Екатерины II о ритуале казни Пугачева.
И тот имея уже большой опыт в организации подобных мероприятий развил активную деятельность!
С вечера на Болотной площади разожгли огромные костры.
Они горели всю ночь, освещая место, где плотники под присмотром обер-полицмейстера сколачивали эшафот, устанавливали виселицы.
Чтобы зрители видели все подробности казни Пугачева, эшафот был построен высотой в четыре аршина с обширным помостом, окруженным балюстрадой.
Посреди помоста был воздвигнут высокий столб с надетым на него колесом, увенчанный стальной спицей; рядом со столбом установили дубовую плаху. Поодаль от эшафота — в двадцати саженях — были поставлены три виселицы. К рассвету все приготовления были закончены.
Утром 10 января в камеру Пугачева явился протопоп Казанского собора Феодор и наскоро сподобил смертника “святых Христовых тайн”.
Конвойные солдаты вывели Пугачева во двор, не снимая кандалов.
Запряженные четверкой коней сани с высоким помостом ждали его у крыльца.
На заднюю скамью саней рядом с Пугачевым сел начальник конвоя Галахов, напротив, лицом к ним, поместились Два священника, которые на всем пути к месту казни должны были увещевать Пугачева к раскаянию.
Сани тронулись, выбрались на улицу, оцепленную конной полицией.
Уже на рассвете на Болотной площади стали собираться москвичи, подъезжали из окрестных деревень крестьяне с товарами (день был субботний, торговый).
К тому времени Архаров вывел к эшафоту полицейские части, усиленные гарнизонными пехотными полками, и оцепил ими место предстоящей казни.
Люди заполнили всю площадь, прилегающие к ней улицы, переулки и Большой Каменный мост; многие забрались на крыши домов, лавок, на кровли церквей.
Войска с трудом сдерживали напор толпы, пропуская через оцепление лишь дворян, офицеров и чиновников.
Очевидец этого события А.Т. Болотов писал, что эшафот
“окружен был сомкнутым тесно фрунтом войск, поставленных тут с заряженными ружьями, и внутрь сего обширного круга не пропускаемо никого из подлого народа... а дворян и господ пропускали всех без остановки; и как их набралось тут превеликое множество, то, судя по тому, что Пугачев наиболее против их восставал, то и можно было происшествие и зрелище тогдашнее почесть и назвать истинным торжеством дворян над сим общим их врагом и злодеем.
Сани с Пугачевым медленно продвигались к месту казни, сопровождаемые конным конвоем; вслед за ними следовали сани с другими осужденными.
Когда процессия проехала Воскресенский мост через Неглинную, Пугачев, вставши во весь рост, кланялся, прощаясь с народом, пришедшим проводить его в последний путь.
Очевидец казни поэт И.И. Дмитриев так описал это шествие к Болотной площади:
“Вдруг все восколебалось, и с шумом заговорило: “Везут, везут!”
Вскоре появился отряд кирасир, за ними необыкновенной величины сани, и в них сидел Пугачев.
За санями следовал еще отряд конницы. Пугачев, с непокрытой головою, кланялся на обе стороны, пока везли его.
Я не заметил в лице его ничего свирепого. На взгляд он был сорока лет, роста среднего, лицом смугл и бледен, глаза его сверкали; нос имел кругловатый, волосы, помнится, черные, и небольшую бородку клином” .
Когда сани подъехали к эшафоту, конвойные вместе с Пугачевым и Перфильевым поднялись по крутой лесенке на помост.
Туда же проследовали духовники Пугачева, судейские чиновники, палачи, приставы.
Других осужденных к смерти поставили у плах и виселиц, а приговоренных к экзекуции — у деревянных перекладин.
Судейский чиновник развернул тетрадь с сентенцией.
Площадь стихла, вслушиваясь в чтение, которое “продлилось очень долго”.
Пугачев при чтении приговора “стоял... почти в онемении и сам вне себя и только что крестился и молился”
По прочтении сентенции священник сказал несколько ободряющих слов Пугачеву, благословил его и пошел с эшафота вместе с судейскими чиновниками.
“Тогда Пугачев сделал с крестным знаменем несколько земных поклонов, обратясь к соборам, потом с уторопленным видом стал прощаться с народом; кланялся на все стороны, говоря прерывающимся голосом:
“Прости, народ православный; отпусти мне, в чем я согрубил перед тобою; прости, народ православный!”
По сигналу обер-полицмейстера Архарова, который находился с ординарцами близ эшафота, палачи сняли с Пугачева оковы и “бросились раздевать его: сорвали белый тулуп; стали раздирать рукава шелкового малинового полукафтана.
Тогда он всплеснул рукавами, опрокинулся навзничь, и вмиг окровавленная голова уже висела в воздухе; палач взмахнул ее за волосы”.
По словам А.Т. Болотова, среди простого народа “были многие, которые думали, что не воспоследует ли милостивого указа и ему (Пугачеву) прощение, и бездельники того желали, а все добрые того опасались”.
Но милостивого указа не последовало. Пугачев и четверо его товарищей — Перфильев, Шигаев, Подуров и Торнов — были казнены, а остальные осужденные подвергнуты экзекуции.
После казни, когда палач показывал народу голову Пугачева, разыгрался последний фарс, заранее задуманный на совещании Екатерины II с Вяземским и Потемкиным в Петербурге.
Обер-полицмейстер Архаров с видимым негодованием набросился на палача и стал выговаривать ему за “самовольное” изменение обряда казни.
А вот показания прямого очевидца этого события: Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Т.3. М., 1993. С.185-191
«Мы нашли уже всю площадь на Болоте и всю дорогу на неё, от Каменного моста, установленные бесчисленным множеством народа.
И мы вскоре за сим увидели молодца, везомого на превысокой колеснице в сопровождении многочисленного конвоя из конных войск. Сидел он с кем-то рядом, а против него сидел поп. Повозка была совсем открытая, дабы весь народ мог злодея видеть. Все смотрели на него с пожирающими глазами, и тихий шепот и гул раздавался в народе.
Весь (эшафот) в некотором и нарочито великом отдалении окружен был сомкнутым фронтом войск, поставленных тут с заряженными ружьями, и внутрь сего обширного круга не пускаемо было никого из подлого народа, а дворян пропускали всех без остановки; и как их набралось тут превеликое множество, то судя по тому, что Пугачев наиболее против них восставал, то и можно было зрелище тогдашнее назвать торжеством дворян над общим их врагом.
Эшафот воздвигнут был четырёхсторонний, вышиною аршин четырёх и обитый снаружи со всех сторон тесом и с довольно просторным наверху помостом, окружённым балюстрадой.
Посреди моста воздвигнут был столб с воздетым на нем колесом, а на конце утвержденною на него железною острою спицею.
Вокруг эшафота сего в расстоянии сажен на двадцать поставлено было кругом несколько виселиц, не выше также аршин четырех, с висящими на них петлями и приставленными лесенками. Мы увидели подле каждой из них палачей и самых узников, назначенных для казни, держимых тут стражами
Не успела колесница подъехать с злодеем к эшафоту, как схватили его и, взведя по лестнице наверх, поставили на краю восточного его бока. В один миг наполнился тогда весь помост множеством палачей, узников и к ним приставов, ибо все наилучшие его наперсники и друзья долженствовали жизнь свою кончить вместе с ним на эшафоте, почему и приготовлены были на всех углах оного плахи с топорами.
Подле самого ж Емельки Пугачева явился тотчас секретарь, с сенатским определением в руках, а пред ним, на лошади верхом, бывший тогда обер -полицеймейстером г-н Архаров.
Как скоро все установилось, то и началось чтение сентенции (приговора).
Но нас занимало не столько слышание читаемого, как самое зрелище на осужденного злодея. Он стоял в длинном нагольном овчинном тулупе почти в онемении и сам вне себя и только что крестился и молился.
Вид и образ его показался мне совсем не соответствующим таким деянием, какие производил сей изверг.
Он походил не столько на зверообразного какого-нибудь лютого разбойника, как на какого-либо маркитантишка или харчевника плюгавого.
Бородка небольшая, волосы всклокоченные, и весь вид ничего не значащий и столь мало похожий на покойного императора Петра Третьего. “…” Как скоро окончили чтение, то тотчас сдернули с осужденного на смерть злодея его тулуп и все с него платье и стали класть на плаху для обрубания, в силу сентенции, наперед у него рук и ног, а потом и головы.
Были многие в народе, которые думали, что не воспоследствует ли милостивого указа и ему прощения, и бездельники того желали, а все добрые того опасались. Но опасение сие было напрасно: преступление его было не так мало, чтоб достоин он был помилования.
Со всем тем, произошло при казни его нечто странное и неожиданное, и вместо того, чтоб, в силу сентенции, наперед его четвертовать и отрубить ему руки и ноги, палач вдруг отрубил ему прежде всего голову, и Богу уже известно, каким образом это сделалось: не то палач был к тому от злодеев подкуплен, чтоб он не дал ему долго мучиться, не то произошло от действительной ошибки и смятения палача.
В тот момент пошла стукотня и на прочих плахах, и вмиг после того очутилась голова Пугачева взоткнутая на железную спицу на верху столба, а отрубленные его члены и кровавый труп лежащими на колесе.
А в самую ту ж минуту столкнуты были с лестниц и все висельники, так что мы, оглянувшись, увидели их всех висящими и лестницы, отнятые прочь. Превеликий гул от аханья и восклицания раздался тогда по всему множеству народа.
Надлежало потом все части трупа сего изверга развозить по разным частям города и там сжигать их на местах назначенных, а потом прах рассеивать по воздуху.»
“Со всем тем произошло при казни его нечто странное и неожиданное, — писал А.Т. Болотов, — и вместо того, чтоб в силу сентенции, наперед его четвертовать и отрубить ему руки и ноги, палач вдруг отрубил ему голову, и богу уже известно, каким образом это сделалось, ни то палач был к тому от злодея подкуплен, чтоб он не дал ему долго мучиться, ни то произошло от действительной ошибки и смятения палача, никогда еще в жизнь свою смертной казни не производившего, но как бы то ни было, мы услышали только, что стоявший там подле самого его какой-то чиновник вдруг на палача с сердцем закричал:
“Ах, сукин сын! Что ты это сделал!”
И потом:
“Ну, скорее — руки и ноги”.
В самый тот момент пошла стукотня и на прочих плахах, и вмиг после того очутилась голова Пугачева, воткнутая на железную спицу, на верху столба, а отрубленные его члены и кровавый труп, лежащие на колесе”.
На следующий день, 11 января, Вяземский уведомил фаворита императрицы генерал-адъютанта г.А. Потемкина о совершившейся накануне казни, заведомо зная, что сообщаемые им сведения будут доведены до Екатерины II:
“Вчерашнего числа в одиннадцать часов утра [сентенция] действительно исполнена.
Пугачев был в великом раскаянии, а Перфильев и Шигаев толиким суеверием и злобою заражены, что и после увещевания от священника не согласились приобщиться. Перфильев же и во время экзекуции глубоким молчанием доказывал злость свою.
Однако, увидев казнь Пугачева, смутился и оторопел.
Таким образом совершилась казнь злодеям и завтрашнего дня как тела, так и сани, на коих везен был Пугачев, и эшафот — все будет сожжено”.
А в постскриптуме к письму, явно подыгрывая ожиданиям императрицы, он добавил, что народ, собравшийся на казнь, был “весьма тих и сожалелыциков никого не примечено”, что ожидали большего числа осужденных к смерти, и будто бы “даже сама чернь” при казни Пугачева восклицала: “Вот тебе корона, вот престол”
Если и были злорадные высказывания такого рода, они звучали в толпе торжествующих дворян, окружавших эшафот. И тут надо прямо сказать, что участники восстания Пугачева убили около 1600 дворян, причем почти половину из них составляли женщины, и дети!
11 января обер-полицмейстер Архаров рапортовал Сенату о сожжении останков Пугачева вместе с эшафотом и санями, на которых его доставили к месту казни.
В тот же день Вяземский “припадая к высочайшим стопам”, всеподданнейше доносил Екатерине II об окончании “Пугачевского” дела в Москве.
В последующие дни Тайная экспедиция Сената занималась отправлением из Москвы конвоев с осужденными в места, назначенные к отбыванию каторги и ссылки.
На каторжные работы в Балтийский порт (ныне г.Палдиски в Эстонии) были отправлены И.Я. Почиталин, М.Д. Горшков, И.И. Ульянов, Канзафар Усаев, А.Т. Долгополов, Д.К. Караваев, В.Я. Плотников и г.М. Закладнов.
На поселение в Кольский острог сослали Т. г. Мясникова, М.А. Кожевникова, П.Т. Кочурова, П.П. Толкачева, И.С. Харчева, Т.И. Скачкова, С.М. Оболяева, И.П. Горшенина, П.Л. Ягунова и А.С. Чучкова.
В Кексгольм для содержания в крепости выслали семью Пугачева (первую жену Софью Дмитриевну и детей Трофима, Аграфену и Христину, а также вторую жену Устинью Петровну)
Казачьих старшин, выдавших Пугачева властям (И.А. Творогова, Ф.Ф. Чумакова, И.С. Бурнова, И.П. Федулева), а также П.А. Пустобаева, В.С. Коновалова, И.Я. Почиталина и К.Т. Кочурова отправили на поселение в Прибалтику, а подпоручика М.А. Шванвича — в Сибирь
Около 20 человек были отпущены из Тайной экспедиции в связи с тем, что в ходе следствия не подтвердились ранее выдвинутые против них обвинения в сообщничестве с Пугачевым.
При освобождении они обязывались, “о чем в Тайной экспедиции спрашиваны и что показали, о том никогда, ни с кем, ни под каким видом разговоров и разглашения не чинить, а содержать то секретно до кончины”; виновные же в нарушении этого запрета подлежали смертной казни.
Кстати подобная подписка о «неразглашении» и до сих пор широко применяется в России и не Сталин с Берией ее изобрели как оказывается….
Так завершилось громкое “пугачевское” дело — следствие и судебный процесс над Пугачевым и ближайшими его сподвижниками
Теперь что до жалоб А. Пушкина что ему не дали ознакомится с делом Е. Пугачева. Он отчасти прав, но только отчасти.
Ведь и он сам не ставил категорического требования дать ему право на ознакомления с делом Пугачева!
В 1775 г. вскоре после завершения следствия и суда над Пугачевым и его ближайшими сподвижниками трехтомное следственное дело было перевезено из Москвы в Петербург, запечатано печатью генерал-прокурора Вяземского и сдано на секретное хранение в архив Тайной экспедиции Сената.
В 1810 г. несколько лет спустя после упразднения Тайной экспедиции (1801 г.), ее архив в полном составе поступил в Санкт-петербургский государственный архив старых дел.
В 1835 г. следственное дело Пугачева из этого хранилища было изъято и передано в Государственный Санкт-петербургский архив Министерства иностранных дел, где сосредоточивались документы, освещающие политическую историю страны и прежде всего историю народных движений и развитие передовой общественной мысли.
В течение почти целого столетия материалы следственного дела Пугачева не были доступны исследователям.
Чтобы истребить всякую память о Пугачеве, Зимовейская станица, где он родился, была переименована в Потемкинскую, Яицкие казаки переименованы в Уральских, река Яик — в Урал….
А последнюю точку в своем повествовании я хочу закончить и парой слов о самой «Больной площади» и ее негативном значении на российской истории. Ведь история площади, где намечены самые массовые в истории России акции оппозиции и недовольных граждан тоже своеобразна.
Так с 1962 до 1993 года она носила название площадь Репина. Причём тут Репин? Может через его картину «Утро стрелецкой казни»?
Ведь в XV-XVII веках Болотная площадь была местом народных развлечений и кулачных боев.
Как и на всякой торговой площади, на ней проводилось публичное наказание преступников и даже смертные казни.
Так, в 1691 году «был сожжен на Болоте Андрюшка Ильин Безобразов за умысел на Государево здоровье».
Последняя публичная смертная казнь на Болотной площади состоялась 10 января 1775 года, когда был казнен Емельян Пугачёв, предводитель крестьянского восстания.
А вот уже в сентябре 2001 года власть предержащие в России решили, как бы с нивелировать негативную историю этого места и в восточной части площади установили скульптурную композицию одного из известных российских художников Михаила Шемякина «Дети — жертвы пороков взрослых».
«Композиция задумывалась и осуществлялась мною, как символ и призыв к борьбе за спасение сегодняшнего и будущего поколений… Я, как художник, этим произведением призываю оглянуться вокруг, услышать и узреть то, что происходит. И пока не поздно, здравомыслящим и честным людям надо задуматься», - сказал Мастер на открытии композиции...
Но композиция ДРЯНЬ, хотя не совсем. Ведь там есть одна из скульптур носящих очень правильное название "Беспамятство" в том смысле что нынешнее поколение РООСИЯ поражены БЕСПЯМЯТСТВОМ своей истории.
И мой рассказ о Пугачеве как политическом авантюристе ставшего ко всем своим преступлениям еще и серийным маньяком- убийцей, насильником, клятвопреступника, грабителем православных церквей и убийством священников в России считают «НАРОДНЫМ ГЕРОЕМ, устанавливают ему памятники и воспитывают на его ПРИМЕРЕ! ПОДРАСТАЮЩЕЕ ПОКОЛЕНИЕ!!!!