Когда я сбегал на безвестные станции
И в сельских церквушках стоял на коленях;
Когда я корпел над второй диссертацией,
Зарывшись в архивы музейных коллекций;
Когда я спускался в подвалы богемные –
Вещать им о чести в хипповой футболке;
Когда я к стране прикипал всеми генами,
Как мать-героиня к чужому ребенку;
Когда постигал философские плоскости,
Когда графомана считал «недобитым»;
Когда со студенткой стоял я на площади,
Когда инвалида спасал от дубинки;
Когда попадал я, − то в хоспис, то в госпиталь,
Глотая любимых последние вздохи –
Я верил,
Я знал,
Что пишу я о Господе −
Живым языком постмодерной эпохи.
Но как-то, присыпанный северным инеем
И вряд ли слыхавший о Клайде и Бонни,
Пришёл человек (говорят, что из Индии)
И грустно сказал мне, что я – не о Боге.
И стало золой достославное детище,
И вены горячие сделались тише…
В советском Херсоне буддийская девочка,
Забыв о стихах, сочиняла детишек.
Но ближе к утру, когда плакал я, скорченный,
Десятым бычком согреваясь на кухне, −
Явился мне Дух во фланелевой кофточке,
Принёс мою старую детскую куклу,
И стало понятно, что в этой обители
Я тупо не нужен −
Ни папе,
Ни маме.
А Тот, кто важнее всего, – даже Индии –
Ведёт меня к свету и плачет стихами.
21 декабря 2013 г.