Завещание (Рассказ)

ЗАВЕЩАНИЕ
«Да, погода не шепчет», - безрадостно отметила про себя Марина Антоновна, выйдя из метро и посмотрев на небо в надежде увидеть наверху хоть немного солнца. Вопреки всем надеждам небесная сфера представляла собой сплошной сгусток грязно-серых облаков, плотно, словно мусорная пробка, забивших дорогу к свету. Бесконечность пространства, о которой вдруг вспомнила Марина Антоновна, предполагала наличие света и тепла где-то там за пределами возможностей её органов зрения, однако, в данный момент она могла вызвать и то и другое только усилием собственного воображения. Но для этого священнодействия у неё вот уже несколько дней не было ни сил, ни желания, ни настроения.
А дело было в следующем. Извечный для других семей конфликт отцов и детей неизбежной штормовой волной докатился до её дома. Волна оказалось разрушительной  силы и, что самое обидное, абсолютно неожиданной. Накрыв убитую горем и неблагодарностью собственного отпрыска несчастную женщину, она  в одночасье смыла все доброе и хорошее, что накапливалось годами с первых минут жизни её ребенка и до  момента ужасной истины, когда ей сказали, что её больше не существует. Во всяком случае, в жизни родного чада. Обожаемое матерью дитя сообщило ей об этом с отсутствующим выражением на лице  и объявило бойкот и голодовку. В отличие от небезызвестной буфетчицы из «Полосатого рейса», классики советского кинематографа, голодовка не предполагала даже получение обычного компота и булочки из рук матери. Марина Антоновна, опухшая от слез, продолжала еще какое-то время по инерции готовить еду для заблудшего, по ее мнению, сына, всякий раз оповещая его об этом и пытаясь привлечь ароматом жареных котлет, наваристого борща со сметаной и других аппетитных блюд домашней кухни. Но в тот день, когда ей прямо в лицо сообщили об отсутствии необходимости в её услугах, она совсем сникла. И, как ни странно, быстро успокоилась. Спокойствие это было отнюдь не благостным и щемящим чувством блаженства, а скорее гробовым спокойствием усопшего не по своей воле. Это было смирение, принятие, как  неизбежности, происходящего со всей материнской мудростью, на которую Марина Антоновна была способна в ту минуту.
Как всякая нормальная мать, отвергнутая ребенком, она потеряла на некоторое время смысл в жизни, но особой вины за собой не чувствовала, а потому вскоре, убедившись в тщетности всех своих попыток восстановить прежние отношения, стала потихоньку тратить освободившиеся силы и энергию на свои дела, которых у неё оказалось предостаточно. Жизнь продолжалась и была наполнена новым, совсем другим и потому неожиданным смыслом. Работа, друзья и разнообразные культурные мероприятия скрасили печаль и разочарование, постигшие Марину Антоновну так некстати. И только подленькая тайная мыслишка нет-нет и нашептывала ей о необходимости нанести ответный удар по сыновей неблагодарности. Капая на мозги день за днем, она, в конце концов, добилась своей гнусной цели и материализовалась в самой неожиданной для Марины Антоновны форме – она решила написать завещание. Это было, по сути, не что иное, как акт возмездия за непослушание. Когда неясные чувства и мысли приобрели законченную форму, бедная женщина пришла в ужас от самой себя, но мыслишка не отпускала её ни на минуту, занудно и настойчиво призывая не отказываться от  пришедшего в голову решения.
И Марина Антоновна дала слабину. Подобный шаг изначально должен был сопровождаться квалифицированным советом юриста, который она незамедлительно получила у подруги своей подруги – известного в городе адвоката. Та, будучи в свою очередь, женщиной и матерью, не сразу поняла суть происходящего, но когда до неё дошло, что Марину Антоновну, как говорится, понесло, согласилась помочь ей в постигшем её горе исключительно с целью смягчения разрушительных последствий самой обиды. На самом деле, все прекрасно понимали, что происходит, и успокаивали Марину Антоновну на все лады, давая один и тот же совет: повременить с завещанием и подождать, когда все само собой рассосется. Но Марина Антоновна ждать не могла. Она искренне полагала, что, лишив сына наследства, она снимет тяжесть с души и сердца, и душащее её могильное спокойствие уйдет навсегда вместе с поставленной на документе последней точкой. Блажен, кто верует…
… Посмотрев еще раз теперь уже без особой надежды на мрачное небо, Марина Антоновна тяжело и устало двинулась в сторону дома, сожалея о том, что её работа находится на другом конце города, и от всего сердца порадовалась за тех, кто ходит на свою работу пешком. «Красота», - думала она, механически переставляя отекшие за день ноги по мокрому и покрытому грязной жижей асфальту. «Прогулка и свежий воздух до и после работы. Легкая физическая нагрузка – вот, чего так не хватает современной женщине в городе для поддержания формы и хорошего самочувствия. Дела, сплошные дела дома и на работе. Крутимся, как белки в колесе  и никто тебе «спасибо» не скажет, как будто мы пришли в этот мир работать до изнеможения. Нет, мы – женщины, чудные мгновенья любви, нежности и счастья. Мы та самая красота, которая спасет мир. Мы умные, чуткие, добрые и великодушные», - продолжала неожиданно родившийся экспромт Марина Антоновна, упиваясь своей биологической принадлежностью ко всему вышеупомянутому. «Да, что мужчины без нас? Грубые плотские инстинкты, умноженные на эгоизм и самовосхваление. Кто, как не мы, придаем им силы в трудные минуты, подставляя свои хрупкие плечи под их широкие спины. И все во имя любви к ним ужасным», - закончила она свой внезапный патетический внутренний монолог.
За поворотом показался бело-голубой торец её дома, и она с удовольствием представила, что через несколько минут расстегнет молнию на  сапогах, оставит их лежать на полу в прихожей и сунет ноги в мягкие и податливые домашние тапочки, которые незамедлительно примут их форму и принесут облегчение после трудового дня. Комфорт и покой уже довольно давно были определяющими факторами в её жизни. Вот почему всякие катаклизмы незамедлительно выбивали Марину Антоновну из привычной колеи и грубо нарушали её душевное спокойствие.
Проходя мимо киоска с кондитерскими изделиями, она остановила свой взгляд на изумительных на вид ореховых трубочках, призывно лежащих на самом видном месте среди всевозможных сладостей, которые, несомненно, портили фигуру, но при этом доставляли столько удовольствия, что не купить их было просто невозможно. Плюсы от удовольствия явно перевешивали минусы от избыточных калорий, и, не в силах больше сопротивляться здравому смыслу, Марина Антоновна пошла на поводу у своей самой большой слабости – любви к сладкому.
Спустя четверть часа она уже наливала в чашку душистый чай у себя на кухне, чтобы запить им только что купленный кондитерский деликатес и, откусив маленький кусочек от трубочки и тщательно его разжевав, сделала глотательное движение, запивая сладкую хрустящую массу горячим напитком, как вдруг поняла, что эта масса не понятно от чего встала у неё поперек горла, перекрыв намертво дыхательные пути. Внутри все застыло от ужаса и невозможности втянуть в легкие столь необходимый для жизни  воздух. Отчаянные попытки проглотить застрявший в горле кусок ни к чему не приводили. Казалось, он остался там навсегда. Отчаянно замахав руками, Марина Антоновна поняла, что задыхается, и холод пополз снизу по ногам в область паха, лишая нижние конечности чувствительности. Сознание уже покидало её, застилая глаза темной пеленой, когда она в отчаянии скорее рефлекторно, чем осознанно, схватила чашку с чаем и сделала несколько маленьких и частых глотков. В горле что-то булькнуло, и в легкие устремился поток воздуха, проветривая затуманенное сознание Марины Антоновны, как душную комнату, после бурной ночи.   Громкий кашель помог завершить процесс очищения, и счастливая, но еще напуганная и бледная Марина Антоновна глубоко и свободно вздохнула всей грудью.
На столе все так же стояло блюдце с остатками недоеденной ореховой палочки и пустая чайная чашка с остатками заварки на самом дне.
«А, действительно, не все ли равно, кому все достанется, когда я умру», - неожиданно подумала Марина Антоновна, благополучно прокашлявшись, и налила себе в чашку новую порцию чая.