В дому не тесном.
Ах, горько ль, сладко ль,
Нам неизвестно
Сама босая, в искристой шали,
То звезды в плечи ее дышали –
Себя не видя, но зная дело,
Рубахи шила слепая дева.
Как будто с мужем, породы черной:
Со взглядом ушлым, с ухмылкой вздорной
(Не только феи, но даже гидры
В его ладонях тяжелых гибли).
И к ней он рвался жестоко пьяным,
И услаждался тревожным станом.
Она же слова его хотела,
И задыхалось - без слова - тело…
Знать, понапрасну - она прекрасна
И отчего-то на все согласна…
В прожилках руки, прозрачны веки,
И складки платья текут как реки.
Так что же – крикнуть, а может, стихнуть –
И осторожно ее окликнуть?
«Бросай же зверя, почувствуй двери…
Иди скорее. Гони скорее…»
Но только скажет, улыбкой грея:
«Наверно, встану… когда прозрею.
Когда прозрею… и постарею.»
