Свинина (Рассказ)

Адольф отодвинул шторку со стены, за которой скрывалась карта России, и стал внимательно всматриваться в Уральские горы. Красным маленьким флажком на иголке он водил вокруг города Магнитогорска, все расширяя и расширяя круги, но Париж так и не нашел. В дверь кабинета постучали, и, разозлившись, что его так беспардонно отвлекают, он с силой саданул иголкой восточнее Магнитогорска и рывком закрыл шторку. В кабинет вошел пузатый офицер с сержантскими лычками, цокнул каблуками сапог и, выставив руку вперед, гаркнул:
– Хайль, мой фюрер! – потом улыбнулся одними огромными рыжими усами, и уже тише спросил: – Ввести задержанного хлопца?
Адольф фыркнул:
– Тарас, фашистский крест тебе в зад, ну шо, опять? Еще раз назовешь фюрером, пристрелю, як псину!
– Так я ж не со зла, Адольф Самуилович. Ну, заводить или где?
– Пока не заводи енту срамоту, дай проснуца.
Оперуполномоченный Адольф Самуилович Пе-пе-петров подошел к столу и повесил китель на спинку стула, но китель сполз на пол.
– Шоб тебя по шву разорвало! – интеллигентно выругался Адольф и одним ловким движением носка кирзового сапога отправил непоседливый китель в дальний угол кабинета, где он зацепился погоном за ржавый гвоздь на стене и замер, как испуганный зверек. Вообще-то Адольф не должен носить форму, как опер, но как участковый и начальник УВД города Парижу просто обязан. Городок маленький, и поэтому штат ментов, ой, простите, милиции маленький. Ни много ни мало два сотрудника: Пе-пе-петров, как я уже сказал – участковый, опер и начальник УВД и Тарас Степанович Куцко – дежурный, начальник вытрезвителя и ОМОН. Тарас был маститным западенским бандеровцем, хоть и жил на Урале почти всю жизнь, но традиции предков блюл со всей ответственностью и рьяно стремился доказать всему миру, что Украина – «ПУП ЗЕМНОЙ» и т. д. и т. п., в таком же националистическом духе. Ну да бог с ним. О нем чуть позже.
Утро было ранее, так что можно было еще попить кофа. Адольф подошел к окну, открыл форточку и закурил «красный ЛМ».
– Да, задрали енти фанатики, и до нашего Парижу добралася ента зараза. Да исчо как удумали называть-то себя – «казуалы»! Слово-то какое ругательское. Скажешь хде случайно, отхреначат санными вениками.
Огорченно выдохнув дым, он затянулся еще раз и задумчиво посмотрел на улицу, где в теплом весеннем солнышке грелись два воробышка, периодически отнимая друг у друга какую-то какашку, чирикая и ерепеня перья.
Своей странной фамилией Адольф обязан своему деду – Даздрапермаю Иосифовичу Петрову, еврейскому коммунисту Челябинска. На самом деле деда звали Николай, но после «Октябрьской» революции дед не мог стерпеть такого сходства с царем, как имя. И поэтому морозным декабрьским утром 1920 года Николай Иосифович Петров зашел в центральный паспортный стол города Челябинска с решительным намерением поменять свое компрометирующее имя. Но дед был заикой, а паспортистка – сукой. После часа издевок этой «суки» дед так и не смог выговорить имя Ленина и устало показал пальцем на плакат Вождя, на котором красовался лозунг «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПЕРВОЕ МАЯ!». Паспортистка, гоготнув, так и записала в графе имя: «Даздрапермай», а в графе фамилия дословно, под диктовку деда: «Пе-пе-петров», он же заикался. Так и появилось новое родовое древо Пе-пе-петровых. Отец Адольфа – Самуил Даздрапермаевич Пе-пе-петров взглядов был антисоветских и задумал после войны в конце 40-х эмигрировать во Францию, в славный город Париж. Нашел необходимую сумму денег, продав все имущество, договорился с контрабандистами и под покровом ночи вместе с женой Сарой и тещей Розой Абрамовной, со скромным скарбом и с пианино, в товарнике отчалил до Парижу. Контрабандисты оказались людьми честными и благородными, но с челябинским суровым юмором, поэтому новоиспеченных эмигрантов через три дня и четыре ночи транзитом через Уфу, Самару и Оренбург доставили в славный город Париж Нагайбакского района Челябинской области. Возмущению Самуила не было предела, он рвал и метал, рвал предпочтительно волосы у себя на голове и метал их в сторону тогда еще не загнивающего Запада, но делать было нечего, денег не осталось, идти было некуда, да и жить-то тоже негде. Да и, в общем, не город это был, а городок, ну почти что село. Приютил их в итоге школьный учитель, он же директор, он же школьный сторож Степан Митрофанович, добрейшей души человек, кстати. Так и остались они в Париже, отец устроился учителем младших классов, мать пошла дояркой на ферму, а Роза Абрамовна... Нет, нет, не то чтобы она умерла, просто когда контрабандисты высаживали Пе-пе-петровых в Париже, Розочка как-то потерялась, в прямом смысле этого слова. Ну, если уж совсем откровенно, то история была такая.
Самуила предупредили сразу, что в Париже поезд не остановится, а всего лишь замедлит ход и придется прыгать. И отец решился сразу осчастливить себя и Парижем, и потерей горячо любимой тещи. Он незадолго до прибытия привязал ногу спящей Розы Абрамовны к воротам вагона медицинским жгутом и стал ждать сигнала машиниста. Когда прогудели три зеленых свистка, он сбросил чемоданы, нежно и бережно пнул жену Сару с пианино в открытый проем вагона и молча, с криком прыгнул сам. Перекатившись через голову, Самуил уткнулся мордой в щебень, но морду сразу же поднял и посмотрел на уходящий вагон. Из его темного, как уральская ночь, чрева с ревом: «У-УЫ-Ы-Ы-Ы-Ы!» вылетело тело стошестидесятикилограммовой женщины. Расставив руки и ноги для лучшей аэродинамики, тело вылетело из вагона, как реактивный снаряд, но, натянув медицинский жгут как струну от гитары, зависло на несколько секунд в трех метрах от товарняка, двигаясь параллельно с ним, а затем метнулось обратно с такой же скоростью. Бух-тарарах – и из вагона с противоположной стороны вылетела пара досок, потом все затихло, и только мерное постукивание колес по стыкам рельс и удаляющиеся проклятия на древнем иврите. Так отец провожал любимую тещу Розу Абрамовну в долгое путешествие по России, вытирая горькие слезы счастья со своего грязного ободранного лица парижанина. Это потом уже было разочарование о Париже, о честнейших шутниках-контрабандистах, работа в Парижской школе, рождение сына Адольфа, а сейчас сердце переполняло тягучее чувство счастья...
Сигарета больно обожгла пальцы – это огонек уже добежал до фильтра и принялся его скукоживать, пованивая синтетикой.
– Вот срань! Какая зараза! Не могут придумать папиросы, шоб сами тухли, как докуришь.
Раздраженный таким упущением прогресса, Пе-пе-петров бросил бычок в форточку и постучал по столу.
– Хто там? – спросил он раздраженно и, подумав, что это невежливо, пошел открывать дверь кабинета. В коридоре никого не было.
– Мистика какая-то. Т-А-Р-А-С!!! – крикнул он в коридор.
– Шо таке? Хто там заливаеся, аж стины дрожать? – отозвалось в коридоре.
– Тарас! Это я! Тарас!
– Нии! Тарас – це я!
– Тьфу! Тарас, это я, Адольф! Приведи ко мне малого, шо давеча задержали.
– Ну, так би сразу и брякал. Эх, москали!
Кипятильник прыгал в банке, как заводной, вода бурлила и пыталась выпрыгнуть наружу, поваляться на столе. Пе-пе-петров выключил кипятильник и убрал в тумбочку. В кабинет вошел Тарас с задержанным.
– Во, Адольф Самуилович, привел. Сидай, хлопец, не лупи очи.
Хлопец был под два метра ростом и почти столько же в ширину. Табуретка под ним жалобно затрещала дубовыми ножками.
– Все, Тарас, свободен. Ах да, погоди! Мне звонил председатель, ну, Федорович, едрить его за ногу из Брюселю. Ну, вот. У ейного на ферме петинг или митинг, короче, два пьяных в кнут пастуха и пьяный в колесо тракторист закрылись в председательском сарае и выкрикивают порочащие лозунги в адрес мамы председателя. И исчо насчет какой-то там карусели, на хоторой они бы нас всех вертели, шоб они протрезвели, черти полосатые. Федорович просил прислать ОМОН. Короче, слётай к ним на сранчо, пошугай малость. Но шоб не как в прошлый раз, когда устроил ученья гражданской обороны, пригнал пожарную машину и сказал всем, что будешь поливать водой, мол, стихия, мать ее в кедах.
– Так я ж це не специяльно, обшибка вышла! – смутился Тарас.
– Ну, конешно! Рассказывай своей бабушке, шо случайно колодцы перепутал и из шланга вместо воды полилось говно!
– Цэ не говно, а фикали!
– Ладно, ладно! Езжай уж, Фикаль Парижская.
Тарас закрыл за собой дверь, и в кабинете воцарилась тишина, только позвякивание ложки по стакану да кот Моисей вылизывал свои я... ну, в смысле вылизывался своим языком. Вот... Детина шмыгнул носом и спросил, вернее, прогудел, как тепловоз:
– Ну что мент поганый, что смотришь? Я требую адвоката и телефонный звонок.
Пе-пе-петров подошел к задержанному и, наклонившись, посмотрел ему в глаза. Хлопец не отвел взгляда, смотрел нагло, потом в глазах мелькнул страх... Бах! Вспышка и темнота в полной тишине...
Адольф поднял детину с пола и усадил на табурет. Пятикилограммовую гантель убрал обратно в стол. Детина открыл глаза и с непониманием уставился на опера, затем во взгляде медленно проступило узнавание, затем узнавание сменилось страхом.
– Гр-граж-гражданин начальник, что произошло?
– Да, ничо страшного, ножка у стула подломилась, и ты упал.
В глазах страх сменился сомнением.
– А больше не подломится?
– Ну, енто как сидеть будешь. Тебя хоть как звать-то, хлопец?
– Коля.
– Николай, значится. А знаешь ли ты, Коля, почему ты тута? А?
– Не имею представления. Вы меня с кем-то путаете.
– Нет, Коля, мы тебя ни с кем не путаем. Ты Николай Леонидович Небота, проживающий в подмосковном городе Королеве. Ведь так?
– Нет. Я же говорю, вы меня с кем-то путаете...
Кирзовый сапог неожиданно ударил в правое ухо... Грузное тело детины, как мешок с отрубями, полетело на пол. Кровавые слюни и сломанные зубы испачкали пол. Адольф поднял мальца и усадил на табурет. Через минут пятнадцать тот стал подавать признаки жизни. Глаза приоткрылись и стали вращаться, как колеса самосвала. Затем один замер, сфокусировавшись на кончике носа, а второй продолжал вращение. Вскоре и другой поймал фокус на кончике носа.
– Ну, шо? Вспомнил, как звать?
Детина вздрогнул.
– Кого звать? – глаза опять потеряли фокус и стали вращаться. Кирзовый сапог метнулся, как реактивный снаряд, и замер у самого носа. В комнате запахло вареными яйцами. Воздух стал тяжелым и вязким, как кисель. Две мухи, что до этого кружили вокруг лампочки, гоняясь друг за другом, бросили свое занятие и закружились над головой Неботы. Сапог опустился. Коля, заикаясь и запинаясь, медленно заговорил:
– Да! Да! В-все в-вс-вспом-вспомнил. Я-я-я Не-б-б-б-бота, К-к-к-оля Небота.
– Во, и хорошо, шо вспомнил, черт королёвский! Теперь бери ручку и катай явку, если опять в отказку не попрешь.
– Чт-т-т-то писа-са-сать?
– Все! Пиши с самого начала.
Николай взял ручку и пересел за стол, где его уже поджидала стопка чистых листов. Тяжело вздохнув и почесав затылок, приступил:
«Вначале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: «Да будет свет». И стал свет...»
Но свет померк... затем проступила краснота. Краснота собралась в одно пятно на белой бумаге. Коля приподнял голову. На листе остался кровавый отпечаток его лица вперемешку с соплями. Милиционер сидел напротив и ехидно улыбался. Коля отхаркнулся кровью и спросил с натугой:
– Гражданин начальник. Так с какого момента писать?
– Пиши, как Казуалом-то стал, ну, вообще про футбол напиши.
Николай переложил испачканный листок в сторону и начал сосредоточенно выводить символы кириллицы...

Глава 2
Объяснительная

«Это началось примерно пять лет назад. Мой друган Вован заболел футболом, в то время все резко заболели футболом. В каждом дворе, в каждом подъезде поголовно все мальчишки, которые до этого разбирались в футболе на уровне дворовой коробки, стали фанатами. В Москве и Подмосковье подростки, которые раньше махались, сначала двор на двор, затем район на район, затем махались по музыкальным пристрастиям: панки с реперами, рэппера с металлюгами, металлюги с рокерами, а рокеры с панками или в любой другой последовательности. Так вот, эти подростки в один момент разделились на два непримиримых лагеря. Первым лагерем были «Мясо» или «Свинина» – болельщики московского «Спартака». Вторым лагерем были «Кони» и «Мусора», соответственно – болельщики столичного ЦСКА и «Динамо». Особняком от этого кровопролития стояли «Паровозы» – болельщики московского «Локомотива» и «Педо» – болельщики «Торпедо», Москва. Истоки этой войны уходят и теряются на страницах истории СССР, и никто уже с уверенностью не скажет, из-за чего все началось. Как сказал однажды умудренный стаканом «Столичной» бродячий философ-бомж Аркадий: «А хули им не драться, коли сила есть, а ума нет, а сила есть, вот и дерутся!» Так оно, наверное, и есть.
Так вот, Вован стал фанатеть за «Динамо», а я за ЦСКА, по одной только причине: все болеют за «Свиней» – значит мы за «Коней»!
Первым делом, чтобы стать настоящим Фаном, необходимо было иметь две вещи: розу и бомбер».
Опер, читая из-за спины, поинтересовался:
– Шо? Шо за «Помпер»? И «Роза», цветы, шо ли?
– Нет, гражданин начальник, «Роза» – фанатский шарф, а «Бомбер» – это куртка такая.
– Ладно, ладно, не умничай, едрить-гомодрить, калякай дальше. И называй меня по имени и отчеству, чертяга королёвская. А лучше напиши мне сразу на отдельном листке все ваши енти словечки, шоб не искать.
В воздухе на мгновение опять запахло вареными яйцами.
– Хорошо, Адольф Самуилович, – медленно выговорил Небота и взял чистый лист.

Словарь фантика

А
«Абориген» – местный житель какого-либо населенного пункта;
«Акция» – операция, проводимая одной (несколькими) фанатской группировкой против другой (других);
«Аргументы» – камни, бутылки, палки, пряги и прочее;

Б
«Баннер» – транспарант с эмблемой клуба или фанатской группировки;
«Бас» (англ. bus) – автобус;
«Батл» – бутылка;
«Батлхантер» – охотник за бутылками или бомж;
«Бомбер» – куртка-пилот из полиэстера, черная снаружи и морковно-оранжевая изнутри;
«Бритый» – скинхед (англ. skinhead);
«Брызгалка» – специальный водомёт для разгона толпы;
«Бычье» – агрессивный и малообразованный, ничего не понимающий в фанатизме человек;

В
«Валить» – нападать на врага;
«Волки» – контролёры на железнодорожном транспорте;
«Вписка» – проход в вагон поезда или на стадион без билета;
«Выезд» – поездка фанатов в другой город на матч своей команды;
«Выписка» – высаживание с поезда за отсутствие билета или за какую-нибудь провинность;
«Вязалово» – массовый арест фанатов;

Г
«Глума» – активная поддержка команды на трибуне или беспредел;
«Глушить» – перекричать фанатов соперника;
«Гопник» – агрессивный и малообразованный, ничего не понимающий в фанатизме человек;
«Гопота» – гопник или толпа гопников;
«Гроб» – багажное отделение под нижней полкой в поезде;

Д
«Дерби» – встреча двух команд из одного города;
«Дерьмо» – камни, бутылки, палки, пряги и прочее;
«Динамайты», «Динамики» – фанаты «Динамо»;
«Дубьё» – резиновая дубинка;

Ж
«Железо» – то же, что и аргумент;

З
«Загон» – фанаты, оцепленные по периметру милицией;
«Зависнуть» – остаться где-то (например, остаться ночевать в другом населенном пункте;
«Заряд» – речовка;

И
«Измена» – испуг;

К
«Казуал», «Кэшлс» (англ. casuals) – фанат(ы) (отличительным признаком является специфический стиль одежды);
«Карлик» – юный, неопытный фанат;
«Кодла» – толпа гопников или кузьмичей;
«Козёл» – милицейский «уазик»;
«Кони» – болельщики ЦСКА;
«Контра» – контролёр в поезде;
«Космонавт» – омоновец, облачённый в шлем, бронежилет и с дубинкой;
«Кузьмич» – агрессивный и малообразованный, ничего не понимающий в фанатизме человек;

М
«Махач» – драка;
«Менотавр» – конная милиция;
«Моб» (англ. mob) – группировка фанатов;
«Момон» – ОМОН;
«Мусор» – милиционер или фанат «Динамо»;
«Мясо, мясные» – фанаты «Спартака»;

Н
«Нарисоваться» – внезапно появится;
«Наскок» – нападение гопников превосходящим вас числом;

П
«Паровозы» – фанаты «Локомотива»;
«Пердь» (пердяевка) – малопривлекательный, далеко расположенный населенный пункт;
«Перекличка» – скандировние речовок попеременно с противоположной или с соседней трибуной;
«Перемах» – небольшая стычка или драка;
«Песчанка» – Песчаная улица, на ней находится стадион ЦСКА;
«Пионер» – молодой, неопытный болельщик;
«Подрезка» – украсть, отобрать продукты и выпивку по пути в другой город;
«Пресс» – нападение на оцепление;
«Провод» – проводник в поезде;
«Проводы» – нападение одной фанатской группировки на другую во время отправления на выезд;
«Прописаться» – проход в вагон поезда или на стадион без билета;
«Прыжок» – нападение на кого-либо;
«Пряга» – ремень с тяжелой армейской пряжкой, используется как фанатское оружие;

Р
«Рай» – третья багажная полка поезда в купе или в плацкарте;
«Рабы» – иностранные легионеры;
«Ретироваться» – убежать, скрыться из виду врага или милиции;
«Роза» – шарф с атрибутикой клуба;
«Розетка» – то же самое, что и роза;
«Рыло» – одна фанатская единица;
«Рычаг» – рука или нога;

С
«Сарай» – Ледовый дворец спорта;
«Свиньи», «Свинина» – фанаты «Спартака»;
«Серый» – милиционер;
«Сига» – сигарета;
«Скам» (англ. scum) – отстой, дерьмо и тому подобное;
«Скарфер» (англ. scarfer) – болельщик, носящий шарф;
«Скаут» – разведчик;
«Слэм» – куча мала, проводимая на фанатском секторе после гола или как провокация для ментов;
«Собака» – пригородная электричка;
«Стрела» – встреча фанатов враждующих группировок для выяснения отношений;
«Суппортёр» – фанат, прибывший на выезд;

Т
«Тикет» (англ. ticket) – билет на матч или на поезд;
«Торпедоны», «Педо» – фанаты «Торпедо»;
«Торсида» – большая группа фанатов;
«Траблмейкер» – фанаты, которые непосредственно ведут боевые действия (от англ trouble maker);
«Третий тайм» – время после матча на выяснение отношений между фанатами;

У
«Управа» – участок милиции;
«Урел» – агрессивный и малообразованный, ничего не понимающий в фанатизме человек;
«Утка» – кресло на стадионе;

Ф
«Фаер» – факел;
«Фанзин» – печатное издание фанатов;
«Фантик», «Фантом» – то же самое, что и фантомас;
«Фантомас» – молодой, неопытный болельщик;
«Фирма» (англ. firm) – группировка фанатов;

Х
«Хардкор» (англ. hard core) – фанаты, которые непосредственно ведут боевые действия;
«Хулс» – хулиган или хулиганы;

Ц
«Цвета» – клубная атрибутика: шарф, футболка и т. д.;

Ч
«Чел» – человек;

Ш
«Шайба» – хоккей;
«Шедвел» – проникновение фанатов на сектор враждебных фанов с целью драки;
«Шиза» – активная поддержка команды на трибуне или беспредел;
«Шифр» – маскировка, отсутствие любой атрибутики;

Щ
«Щи» – лицо.

– Адольф Самуилович, можно продолжать? – спросил с недоверием Небота и покосился на стол, где была убрана гиря.
– Калякай, едрить тебя три раза, – расплылся Пе-пе-петров, проследив взгляд Неботы.
«Я взял другана Валеру, и мы поехали в Москву в цитадель порока – в «Лужу». Здесь можно было купить все: оружие, наркотики, пиратские диски, китайскую одежду, рабов и обувь из кожи молодого дерматина. Мы прикупили два бомбера, чуть большего размера, чтобы не стесняли движения, и сразу отрезали «жопу негра». Ну, это такая дерматиновая хрень на собачке молнии, это очень важный нюанс, за такой нюанс можно получить по щам даже от своих же Коней. Там же взяли розы и, спрятав их на поясе под бомберы, двинули обратно в Королев, щемясь по углам и дико озираясь, ведь мы теперь ФАНАТЫ.
Вообще образ фанов, в частности московских, сформировался в 96–97-м году двадцатого столетия. Он представлял собой, независимо от клубной принадлежности детину, чаще всего бритого наголо, в черном бомбере, в джинсах, футболке, повязанной на поясе розе (это если для драки, чтоб не задушили) или на шее (чаще на стадионе или около него) и, конечно, в тяжелых гриндах – это такие тяжелые ботинки с металлическим носком и пяткой, фирмы «Гриндерс» или «Доктор Мартин».
Этот образ очень прижился впоследствии у скинов, только скинхеды шнуровали гринды белыми шнурками и закатывали джинсы, чтобы лучше было их видно. Ну и, конечно, носили спущенные подтяжки. Это было очень круто. Но вернемся к повествованию.
Первый матч Кони играли на песчанке с сочинской «Жемчужиной» в конце марта. Для нас это был как первый бой в 1941-м у Брестской крепости. Ясным мартовским днем собака прибыла на Ярославский вокзал в Москву.
Так вот. Два новобранца красно-синей армии сошли на платформу для пригородных электричек. Во внутреннем кармане бомбера, надежно укрытый от глаз посторонних, покоился билет на стадион, купленный вчера в КЛС – в Клубе любителей спорта ЦСКА, который находится во Дворце спорта ЦСКА.
Когда едешь на электричке в деревню или на дачу, то это вполне нормаль, ничего тебя не смущает, ничего не тревожит, потому что это обычный ход событий. Но если ты на собаке с розой под бомбером едешь на матч, то весь окружающий мир настроен против тебя и в каждом встречном фантике ты видишь МЯСО, которое только и замышляет, как бы дать тебе по щам и отобрать розу.
Преодолев получасовую поездку в метро, мы вышли с Валерой на «Соколе» с таким видом, как будто в советской форме прошли незамеченными перед рейхстагом во время выступления Гитлера.
До матча оставалась еще пара часов, и можно было выпить по батлу пива.
Но магазинчики, ларьки и палатки в радиусе одного километра были закрыты, побродив от ларька к ларьку и не найдя ничего горячительного, мы двинулись во дворы, подальше от дороги и от жаркого солнца. Не успели мы прикурить по сиге, как к нам подошли два подозрительных «Кента», наши очки напряглись до предела, но сразу расслабились, как только увидели красно-синие розы. Слово за слово, познакомились, разговорились, они предложили, мы согласились, у них было, на детской площадке ее и порешили...
В легкой эйфории от ста двадцати пяти граммов «Завалинки» мы вчетвером пришли на стадион ровно за пятнадцать минут до начала. Народу было немного, прошли рамку, два раза нас обшмонали, перед рамкой и перед самым сектором, прежде чем подняться на трибуну. Трибуны, рассчитанные тысяч на восемь, заполнены были лишь на треть, когда подул холодный ветер и небо затянули тяжелые свинцовые тучи. Фантики закутались в свои бомберы и то там, то здесь начали разогреваться кричалками, постепенно кричалки начали поддерживать и остальные. Малец на нижнем ряду повернулся к нашему сектору и заорал: «Эй, Кулик, давай забей!»
Трибуна с готовностью заревела в ответ: «Эй, Кулик, давай забей!»
Неожиданно для всех повалил крупный густой снег. Но трибуны только больше воодушевились, а Малец продолжал:
– Пять голов в ворота свиней!
– Пять голов в ворота свиней! – пробасили уже все трибуны.
– И «Торпедо», и «Спартак»!
– И «Торпедо», и «Спартак»!
– Обыграем просто так!
– Обыграем просто так!
За какие-то пятнадцать минут снега навалило сантиметров десять. Матч не начинали, народ скучал все больше и больше.
Вначале полетели отдельные снежки в цепочку космонавтов у бровки поля. Но космонавты закрыли забрала и просто игнорировали фантиков. Это не очень забавляло, но, на радость публике, на поле выехали две снегоуборочные машины и пошли сужающимися кругами чистить поле. Тысячи снежков посыпались на оранжевые бока «сто тридцатых зилков». Водители, наверное, почувствовали себя под огнем моджахедов в Кандагаре. Непрерывный обстрел снежками продолжался два круга, пока машины не отошли на безопасное расстояние к центру поля, и опять народ заскучал. Снежки очередями полетели в соседний сектор, оттуда уже больше. После третьего залпа небо чернело от количества «снарядов», приходилось пригибаться, набирать снег под ногами и ответный залп. Снежки постепенно кончились, но матч еще не начинали, а погода тем временем снова налаживалась.
Трибуны осветило ласковое мартовское солнце, я зажмурился и посмотрел на стадион. Он представлял собой футбольное поле, с двух боковых сторон окаймленное ступенчатыми трибунами, разделенными на сектора разного цвета, красные и синие. За воротами поля ничего, кроме небольшого заборчика, не было. На левой трибуне от входа был отгороженный сектор для фанов гостей. Вот там-то снежный бой продолжался до сих пор. Через двух метровую сетку «Рабица» перелетали вместе со снежками оторванные пластиковые стулья, но миротворческий отряд в черных касках быстро объяснил дубинками правила поведения на стадионе, и, почесывая пристыженные ляжки и жопы, фантики угомонились.
Наконец под музыкальное сопровождение на поле показались футболисты и три судьи. Непродолжительное рукопожатие, жребий, выбор ворот, свисток, и трибуны окутал и заворожил маг и волшебник по имени «ФУТБОЛ». Это не передать на бумаге, не выразить словами, ты просто оказываешься частичкой чего-то целого, следишь не отрываясь за мячом на поле, а вокруг тебя шумит и вздыхает стадион, именно в тот момент, когда вздыхаешь ты. Когда игра становится немного вяловата, сектора начинают скандировать «ЦСКА – ВПЕРЕД!», а если начинается атака на ворота соперника, то все приподнимаются, и ты вместе с ними, и... эх! Мимо ворот.
Больше всего, конечно, запомнился из всего матча забитый мяч армейцев на 38-й минуте. Как только мяч пересек створ ворот соперника, в эту же секунду, даже в эту же миллисекунду, завороженные трибуны просто взорвались. Все прыгнули вверх, хоть и стояли до этого, замахали розами, стали обниматься и все это под общий рев, в котором смешалось: «ГОЛ! ДА-А-А-А!», и в конце «МОЛОДЦЫ!» и аплодисменты. Мы так простояли эти два часа, завороженные происходящим, накричались вдоволь речовок, напелись фанатских песен, это же какой хор был в пять тысяч ртов, никто бы не удержался попеть в таком хоре.
Матч закончился 1:0 в пользу ЦСКА, радости и воодушевлению не было предела. Гудящей толпой мы двинулись в сторону Ленинградского шоссе. Пятитысячная толпа в бомберах и розах галдела, орала кричалки и вытянулась на пару километров, так что ее начало уже спускалось в метро «Сокол», а хвост еще выходил со стадиона. Не доходя до Ленинградки метров двести, нас догнали старые знакомые: Славик и Димон, с которыми мы закорешились до матча во дворах.
– Погнали с мясом махаться, у них завтра матч на «Динамо», а сегодня они билеты там покупают, – предложил Славик, прикуривая сигу.
Мы переглянулись с Валерой и согласились. Вчетвером мы отделились от толпы и свернули на Ленинградке направо, в сторону «Динамо». На первой же остановке нас ждали потенциальные новобранцы для нашей миссии – карлики лет по четырнадцать, их на остановке было человек десять. Славик провел агитационную работу, и наша торсида выросла до дюжины. Из каждого проезжающего троллейбуса мы выцепляли все новых и новых бойцов, правда, возраст их не превышал пятнадцатилетний порог. Когда наш моб набрал человек тридцать, все дружно вломились в подъехавший бас. Это случилось так внезапно, что некоторые даже не успели выбросить прикуренные сигареты. Вот только стояли, курили на остановке, бац, и все стоят и курят в салоне. Через минуту закурили уже все, правда, повысовывались в окошки. Пассажиры хмурились, но молчали.
Дымя и ругаясь отборными словцами изо всех открытых окошек, бас медленно, но верно приближался к стадиону «Динамо». Когда желтое дымящееся чудовище остановилось на остановке, из толпы кто-то крикнул: «Прячься! Запалят!»
Все пригнулись, и салон вмиг опустел, клубился лишь дым сигарет. Представляете такую картину: вы стоите на остановке, подъезжает полный народу бас, хоп – и бас пуст, лишь бабушка с сиденья пучит на вас свои охреневшие глаза да дым из окошек валит, как при пожаре.
Водитель уж было закрыл двери, как опять какая-то падла заорала:
«Выходим!»
Вся фанатская торсида ринулась из баса и по зебре понеслась сломя голову прямо через восемь полос, два трамвайных пути и газон на другую сторону к кассам стадиона.
А в это время мясо спокойно покупало билеты на завтрашний матч с «Ротором». Далее расскажу со слов моего одногруппника по Вертолетостроительному училищу:
«Мы спокойно стоим за билетами, человек сто, очередь аж до самой дороги. Тут, бла, откуда ни возьмись, на нас бежит толпа, человек пятьсот, здоровенных конявых хулсов с аргументом. Все в бомберах, с розами на поясах. Мы, бла, просто обосрались, подумали, что нам тут-то и пиндец. Хотели было принять бой, но штаны так отяжелели, а силы были так неравны, что решили отступить и ретировались в метро».
Когда я ему рассказал, что это была жалкая кучка пионеров и еще мы вчетвером, то он аж в лице переменился, обиделся, плюнул мне в глаз, получил по щам и долго потом со мной не общался».
Так вот. О чем это я? А, ну, значит, бежим мы к кассам, орем, как потерпевшие, а там свинтосы билеты покупают. Нам сыкотно, но мы бежим, а они как нас увидели, так всей толпой, рыл двести, хрюкая и семеня копытцами по асфальту, бросились наутек. Да так быстро, что мы и не поняли, куда они подевались, как будто сквозь землю провалились, лишь два ментенка-курсанта, трясясь и подпирая тощими хребтами кассы, что-то щебетали в рацию. Мы помыкались, помыкались и, довольные собой и удачной вылазкой, пошли пешком до Белорусского вокзала. Перешли мы на середину дороги, там, где трамвайные пути, деревья и заорали нашу песню:
«ОТ ТАЙГИ ДО БРИТАНСКИХ МОРЕЙ КРАСНАЯ АРМИЯ ВСЕХ СИЛЬНЕЙ...»
Не прошло и пяти минут, как неподалеку от нас остановился «ПАЗик» с черными шторками, и из него не торопясь, степенно начал выгружаться отряд космонавтов во главе с дядькой Черномором в краповом берете. Так вот, этот, который Черномор, достает волыну и в воздух: «Бабах!!!» Наша фанрать со скоростью и ловкостью гепарда, не дожидаясь светофора, под бешеный гул клаксонов, охеревших водителей бросилась через четыре полосы на другую сторону Ленинградки. Как никого в этот момент не задавило, остается загадкой. А мы с Валерой, перебежав дорогу, успели запрыгнуть в отъезжающий троллейбус. Подтянув испачканные штаны и пряча розы под куртку, мы затаились в салоне, надеясь, что нас не поймают. В таком мандраже мы добрались до метро и, трясясь, проехали по кольцу до трех вокзалов. До нашей Королёвской собаки оставалось еще минут пятьдесят, и мы решили зайти в рюмочную. Рюмочные на вокзалах – это из той же серии, что и сигареты поштучно в палатках у ПТУ. Рюмочная «Джарджавэлли» находилась среди ларьков в промежутке между станцией метро и Ленинградским вокзалом. Ларьки были выполнены в греческом стиле, не в архитектурном плане, а в плане ассортимента. Чебуреки, шаурма, сигареты, зонты, часы, ножи, пневматика, зажигалки, ремни – это маленькая толика того, что можно купить в этой обители темных сил. Сама рюмочная занимала квадратов десять от силы, но здесь стояли прилавок и шесть стоячих столиков для посетителей.
Сегодня в меню нам предложили:
1) водку-«паленку» в разлив;
на закуску:
2) чебуреки или беляши;
3) томатный сок;
4) ну и, конечно, морковку «по-корейски».
Два раза остограммившись, мы отправились на путь номер три, закурив по сигаретке, стрельнутых еще у «Динамо». На этом наша поездка в Москву закончилась и началась бурная фанатская жизнь».

Опер дочитал листок и причмокнул.
– Знаешь, Коля, для начала очень хорошо. Я думаю, на сегодня хватит.
Адольф встал и подошел к двери.
– Адольф Самуилович, вы меня отпустите? – прогудел жалобно Небота.
– Может быть, едрить-гомодрить, беличьи орешки, но не сегодня, пока посиди-ка в мартышатнике. Пойдем, – опер открыл дверь и сделал приглашающий жест.
Николай поморщился, но с неохотой встал и пошел за Пе-пе-петровым. Камеры находились в подвале отделения, их было две. Мрачные бетонные коробки с решеткой вместо одной стены. Скрипуче лязгнул замок, и по спине Николая пробежал холодок, застряв в волосах на затылке, немного их приподнял, и спустился до пяток. Тусклая лампочка на потолке, очко в углу да пара шконок на стенах. Ужас натянул штаны сзади, и фан остановился во вратах этого «логова Люцифера», машинально разворачиваясь и меняя направление на 180 градусов. Но кирзовый сапог предал телу правильное направление, уложив его прямехонько на левую шконку, одновременно загнав ужас Неботы обратно в зад.
– Все, отбой! – гаркнул Адольф и закрыл камеру на ключ.
Поднявшись к себе в кабинет, он закурил ЛМ и еще раз перечитал листки. Ближе к полуночи, вернулся Тарас с двумя бутылями самогона.
– Ну шо, едрить? Разогнал петинг? – разливая самогон, поинтересовался Адольф
– Як шо! Разим!
– Слыш, Тарас Бандерович. Энтот-то нам сгодится для нашего дела. Можа, шо и получится, как там в письме-то было?
– Як, як? Не бачу! – буркнул Тарас и полез в сейф за приказом министра МВД. Долго там рылся, шебаршил, кряхтел, сопел, наконец вытащил какой-то кулек, развернул, что-то пожевал, сморщился, плюнул на пол и, закрыв сейф, сел на место. Немая сцена длилась минут пять, Пе-пе-петров не выдержал и с размаху саданул кулаком по столу:
– ГДЕ, БЛА, ДЕПЕША, ИРОД?
Тарас аж подскочил от неожиданности.
– Да так вот же в столе, в верхнем ящике лежит, – литературный правильный выговор на чистом русском языке усатого бандеровца лишил опера дара речи. Тарас открыл ящик и достал истрепанный листок бумаги. Повертел его в руках, почмокал, наморщил нос, опять почмокал, откашлялся и только потом зачитал:

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ПРИКАЗ
Начальнику ОВД УВД г. Парижа Челябинской области РФ.
Совершенно секретно.
Лично в руки.
После прочтения уничтожить.
В связи с выходом челябинской команды «Уральский Чугун» в Супер Кубок России по футболу и приездом в Челябинск футбольного клуба «Спартак» Москва на проведение 1/32 финала
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Направить в город Челябинск двух сотрудников МВД на время проведения футбольного матча.
2. Сотрудникам необходимо внедриться в группу фанатов «Спартака» с целью провоцирования конфликтов с сотрудниками милиции.
3. О дате и времени предстоящей операции будет сообщено отдельно.
4. До начала операции необходимо провести подготовку внедряемых сотрудников, а именно:
4.1. Изучить историю фанатского движения в России.
4.2. Изучить иерархию в фанатском движении.
4.3. Изучить жаргон и атрибутику.
5. Для выполнения пункта 4 предлагается задержать одного из фанатов московского ЦСКА, следующих проездом в город Магнитогорск на матч с местным клубом «Стрела».
Глава МВД Челябинской области Коваль В. Ю.

– Ладно, Тарас, не пыжься, тута все яснее не куда, нам надобна быстрей колоть Неботу и топать в Челябинск, – опер закурил еще одну сигарету и посмотрел на сержанта.
– А шо, як що, так сразим ми? Шо поганяти фанатив Челябинська милиция сама не може? – разгоряченно выпалил Тарас.
– Да може, може. Только ейной срани столько припрется, шо им бы на стадионе за порядком уследить, а ты хошь, шоб они в Штирлицев играли. Нее, для ентой цели с областей ментов насобирают, переоденут и на стадион к москалям посадют. Мы там покутим, подебоширим, енто все по телеку покажут, а ейный матч смотреть будут по всей стране нашей голодной, даже енти, как их там – сироты, ну которым все бесплатно машины, квартиры, дачи, которые в белом доме сидят, – Адольф прищурился и начал мучительно вспоминать слово, притом лицо его обезобразилось интеллектом, но ненадолго.
– Психи, шо ли? – с интересом и нарастающим нетерпением спросил Тарас. Пе-пе-петров перевел на него взгляд, лицо снова приняло дебиловатый вид.
– Шо? Точно, ДЕПУТАТЫ! – произнес он по буквам, как для подглуховатых. – Так во, они то, енти сиротки, охренеют от такого беспредела и закон примут, шоб мы могли сажать хулиганьё енто и денег на увеличение штата и сафьяновые сапоги, и каракулевые шапки, и лазерные пистоли, и даже летающие «УАЗики». Ну, с «УАЗиками» я, наверное, переборщил, но все остальное будет, это Коваль обещал. Ты лучше расскажи, как в Брюссель съездил?
Тарас запрокинул стаканищу под усы, вытер рот, достал портсигар, открыл, вытащил оттуда ломоть сала, занюхал, положил сало обратно, убрал портсигар, поудобнее расположился в кресле и начал повествование.

Глава 3
Брюссель

– Поихав, я, значить, в Брюссель на своим «УАЗике»...
Далее, с вашего позволения, я как автор продолжу своими словами, а то одна девушка, прочитав первые десять страниц и приставив ладошку к подбородку, сказала: «Мне эти хохлы вот уже где!»
«УАЗик» разрезал воздух радиаторной решеткой, оставляя за собой облако дорожной пыли. Дорога между Парижем и Брюсселем представляла собой плачевную картину, как и большинство дорог постсоветской России. Десять километров ям, выбоин и канав, слегка окаймленных асфальтом и добротно припорошенных гравием и пылью, вот и все шоссе Париж – Брюссель. Ситуацию немного исправляла зима, когда снегом забивало все ямы и канавы и можно было ехать по дорожному покрытию, а в остальное время – только по обочине.
Тарас познал эту дорогу наизусть, каждая кочка была знакома его заднице не понаслышке, поэтому он вел машину интуитивно, не обращая особого внимания на дорожную ситуацию, и какая там дорожная ситуация? Если и попадется встречная машина или трактор, то она пойдет по своей колее, с другой стороны дороги, а о попутных машинах и говорить не придется. Лысоватая покрышка, раздавив своим профилем двух жуков, четырех гусениц и лапку кроту за последние полчаса, беззаботно крутила «восьмерки», как вдруг неожиданно для всех напоролась на стальной шип. Хлопок, и сразу же второй, на другой колее – это ее напарница – левая покрышка, француженка Michelin, не то что она, «Кама». Но радовало только одно, что конец у них был один – прокол.
Тарас нажал на тормоз в тот самый миг, как только почувствовал хлопки, сканворд и карандаш из рук полетели на пол, а визг тормозов спугнул стайку уток в верстах шести за дальней рощей. «УАЗик» встал как вкопанный, и его догнало и окутало облако дорожной пыли, следовавшее за ним от самого Парижа. Откашлявшись песком и протерев глаза, Тарас вышел и осмотрел колеса, они все еще сдувались, издавая истошное свистящие шипение. Под «УАЗиком» из дороги торчали, зловеще поблескивая остротой, стальные шипы. Поковыряв землю, сержант вытащил из нее доску, в которую были вколочены три заточенных куска арматуры, и вся эта конструкция была установлена в колее. На другой колее была такая же ловушка, все это было очень странно. Пнув по колесу еще разок и убедившись, что оно не надуется, даже если его обидеть, западенский бандеровец, гроза москалей, оглядел окрестности, но, кроме зеленеющей травы на поле, ползущих кустов да далекой рощицы, не увидел ничего. Дорога в обе стороны была пуста и безлюдна. Кусты подбирались все ближе. Тарас достал домкрат и приступил к работе, склонившись над колесом. Куст подполз вплотную и, достав дрын, саданул сержанта меж ушей.
Очнулся Тарас оттого, что его кто-то лобызал. Ему представилось, что это прекрасная обнаженная дева, которая ласкает его могучее тело, щекоча своими локонами его усталое лицо. С трудом подняв веки, как будто крышки канализационных люков, он увидел, что попал в преисподнюю, ведь перед ним был не кто иной, как сам Сатана, с рогами и копытами, медленно пережевывающий, наверняка, души грешников. Чуть не обосравшись, он зажмурился и замер, но по ощущениям вроде как опять незнакомка играется с усами... Очень, очень медленно Тарас приоткрыл один глаз. Перед его лицом стоял черный, как уголь, козел и беспардонно жевал его чапаевские усы.
– Тьфу ты, жопа, – выругался Тарас и пнул козла сапогом в бок. Козел бекнул и сиганул куда-то через голову милиционера. Тарас огляделся. Он находился в каком-то сарае, со связанными руками, лежал на спине и при всем при этом в вонючем сене. Скрипнула воротина, Тарас перевернулся на бок и посмотрел на гостя. В лучах солнца, на фоне белоснежного проема стояла фигура горбатого человечка.
– Хто таке, хер моржоповый? – спросил ласково милиционер.
– Тарас, не серчай, мы тебя оглушили и связали, чтобы все рассказать, а то бы ты и слушать нас не стал, дал бы меж ушей и в бобик, а там бы председателю отдал, но нам к нему нельзя.
– Ах, Игнат, ну, сука, дай мине тильки вибраться, я тибя порву, яки британский флаг.
– Тарас, погоди. Председатель с ума спрыгнул. Он надел кожанку, кепку, нацепил красный шарф и бегает по Брюсселю с дрыном, если кого встречает на улице, кричит: «Смерть коням!» и хрясь меж ушей. Мы с Петром еле ноги унесли, а он гнал нас до самой околицы, чуть не грохнул. Теперь мы прячемся здесь, в сарае, на ферме Гнутого, ну, тракторист который.
– Адольф сказати, ви на председательской ферме, пьяные дебоширите.
– Не, даже и не думали. Мы знали, что он вызовет подмогу, поэтому устроили засаду. Тарас, ты нас прости, мы испугались.
– А ну развязывай давай, я вас рвати зараз буду, а потим вивезу ваши обривки Федоровичу, щоб он вас закопав. Якщо он хоче вас помиж ух дрином, значить так треба, и все. А ну, давай развязывай, пес.
– Не-не, Тарас, полежи, остынь пока.
– Все, смерть ваша пришла, – Тарас заерзал, пытаясь освободиться, но веревки только туже впивались в запястья. – Узел Гнутого?
– Да, он вязал, ты пока побудь здесь, а мы пойдем, к председателю наведаемся.
Тарас опять заерзал, но фигурка горбатого пастуха исчезла в проеме, и ворота закрылись. Минут через тридцать ворота снова открылись, и в проем впорхнуло нежное, веселое создание с крынкой молока и куском каравая. Это была дочка Гнутого – веселая Милка.
– Папа сказал – развязать вас и накормить, – прощебетало нежное создание.
– А тато не сказав, куди они з дядьком Петро и дядьком Игнатом пишли?
– Сказал, они пошли какую-то сволочь сжигать, это, наверное, вредитель, правда, дядя Тарас?
– Точно, шкидник, – пробурчал милиционер, растирая затекшие руки и ноги. – Я пийду, а ти бежи до дому, до мамки.
Тарас понесся через бурьян напрямик к усадьбе председателя, как лось, не обращая внимания на ветки и репьи, норовившие хлестнуть в лицо и запутаться в волосах.
Усадьба находилась в центре Брюсселя и возвышалась над одно- и двухэтажными домишками своими пятью этажами, а вульгарная лепнина и художественная ковка на окнах и заборе возводили хозяина в ранг господ на сером фоне городка. Игнат и Петро стояли перед парадным входом, а на мраморных ступеньках Гнутый связывал распластанное тело председателя своим фирменным узлом.
– Вовремя я, – выдохнул Тарас и сиганул на бегу через клумбу, но споткнулся и грохнулся, перекатившись кубарем, на газон. Петро и Игнат резко обернулись, в их глазах вспыхнул страх.
– Обосрались, москали погани, – прорычал Тарас, поднимаясь на ноги.
– Уходите, я его задержу, – Петро развернулся к Тарасу и выставил перед собой вилы.
Игнат и Гнутый схватили председателя за ноги и поволокли его, как тюк с дерьмом, за угол, обшибая ступеньки мясистой головой угнетателя. Ментяра прыгнул, как барс, сгруппировавшись в полете, он схватил вилы рукой и с размаху засадил кирзачом Петро в живот. Петро отбросило метров на пять, как от взрыва гранаты, тело перевернулось в воздухе два раза и безжизненно шмякнулось на зеленую траву. Тарас отряхнулся, подошел к телу и со смаком харкнул в москальскую харю.
– Ну що, москаль, як тоби? Вот так би сразу.
Тарас пнул разок для надежности под ребра тело пастуха Петро и побежал за упырями. Они уйти далеко не сумели, метрах в ста председателя запихивали в ковш трактора. Игнат оскалился волчьими зубами, упал на четвереньки и начал превращаться в оборотня. Выступила шерсть, руки и ноги стали лапами огромного животного, с когтями, хоть по деревьям лазай. Лицо превратилось в волчью морду с зубами, как ножи. Гнутый в это время скинул одежду, и на месте горба расправил огромные перепончатые крылья, помахал ими немного и взмыл в воздух. Милиционер стоял, завороженный, секунд пять, но опомнился, и рубанул подлетевшего вурдалака Игната мечом от головы до жопы. На землю упали две крылатые половинки и задымились, шипя и конвульсивно дергаясь. Тарас резко обернулся, но оборотня на прежнем месте не было, с правого боку мелькнула тень, и волчара размером к корову прыгнул, повалив милиционера на землю. Зубастая пасть клацала зубами перед лицом, брызжа слюной, норовя отхватить полголовы. Тарас перевернул оборотня на бок и вогнал меч в брюхо твари по рукоять. Волчара захрипел и начал вырываться, но Тарас одной рукой покрепче зажал морду оборотня, а другой крутил меч, пока тварь не затихла. Все кончилось. Милиционер вытер кровь с меча о рукав и подошел к председателю. Освобожденный председатель долго благодарил спасителя: целовал, хлопал по плечу, совал деньги в карманы, даже полцарства обещал в придачу.

– Тарас, подай-ка мне вилку со стола, – попросил Адольф, туша сигаретку в пепелку.
– Це зачим ище? – непонимающе уставился Тарас.
– Да шоб лапшу с ухов поснимать. Я бы исчо поверил, шо ты со своим пузом скакал по лесам и полям, как сайгак, но в упырей, оборотней и вурдалаков. Енто хрень на машинном масле, задери тебя бобер.
– Ну добре, добре. Прикрасив небогато. Все правда до того моменту, коли я до дому председателя дошел. Чуть не помер по дороге, я ж пишком дальши, чим до туалету не хожу, а тут два километри. Коротше, Федорович тожи получил бумагу, як и ми, тольки з райцентру. И давай сразу в образ входити, а народ розбигаеться, не хочи, щоб его меж ух дрином. Вот он нас и кликав, щоб помогли их изловити. Я пока до хаты ейному дошел, так еле отбил ейных пастухив и тракториста у Федоровича. Они хотили его связати, а он их по двору давай ганять оглоблей. Коротше, я его успокоив, ми з ним самогонки випили, так я и приихав. Все, тепер все честно рассказав.
– Во, теперь, похожа. Давай, наливай по полной.
– Адольф Самуилович, пидемо по хаты, жинки заждалися, завтра день важкий.
– Хорошо, тока еще по стопарику, и по хатам.
В ту ночь они так и уснули в кабинете, за столом, не допив вторую пятилитровую бутыль. Последний стопарик был явно лишним, но это они поняли слишком поздно.

Глава 4
Казуалы

Коля лежал на шконке и обдумывал план побега. На потолке тускло светила лампочка, потрескивая вольфрамовой нитью. Через час за ним пришел сержант и отвел в кабинет к Пе-пе-петрову.
– Ну шо, Коля? Как спалось? – спросил помятый и небритый опер.
– Хорошо, Адольф Самуилович, – ответил Небота и присел на краешек табурета.
– Коля, а хто такие «казуалы»?
– Казуалы – это новое веяние в фанатской среде, так сказать, новый формат фанатского движения. Многие фанаты стали организовывать фирмы, ну, или банды по-нашему. И по примеру англинских фанов не захотели выделяться из толпы горожан одеждой и видом. Поэтому на замену бомберам и гриндам пришли клетчатые рубашки, кроссовки, куртки, кепки и бакенбарды. Но в России все не так просто, простые люди в такую одежду не одевались, так как она была дорогой и малодоступной, не говоря уже о бакенбардах, которые не носили уже лет сто. Так что фаны-фирмачи, или казуалы, как они себя сами именовали, выделялись на фоне горожан так же, как и раньше.
– Ну ты как Большая Советская Энциклопедия, едрить-гомодрить. Бля, молодец. Скажи, а махачи как проводют?
– На махачи договориваются отдельно. Договариваются сколько будет народу, где будут махаться, с говном или нет, и махаются.
– Ну в общих чертах понятно, едрить-гомодрить. А вот...
Тут неожиданно зазвонил телефон, опер вытер руки об штаны и поднял трубку.
– Да, да, так точно, выезжаем немедленно. Вставай, Коля, поедешь с нами до Магнитогорска, там мы пересядем на поезд до Челябинска.
– Зачем в Челябинск? Мне в Королев надо, – загудел Небота.
– Успеешь в свой Королев. Ты из нас с Тарасом должен сделать КАЗУАЛОВ!
Дорога до Магнитогорска занимала часа четыре. Рейсовый автобус с кричащим номером 3 собрал на этой дороге все кочки и выбоины, передавая вибрацию от старых покрышек к заднице пассажиров через свой ржавый кузов. К концу четвертого часа задница Неботы стала совсем деревянной, а внутренние органы были изуродованы, как после падения с небоскреба. Но мучения подошли к концу, старый проржавевший ЛиАЗ поравнялся с придорожной вывеской «Добро пожаловать в Магнитогорск» и припиской от руки «СУКИ». На автовокзале вышли два подозрительных типа и поволокли третьего под белы рученьки в направлении центра города, пихая локтями в бока и отвешивая подзатыльники упирающемуся попутчику. Доволочив третьего до рынка «Вьетнамушка», они пропали в его темных рядах.
– Адольф Самуилович, Тарас Бандерович, отпустите меня, – ныл Коля, волоча ноги и вытирая сопли.
– Циц, курва, а ну давай одевай нас фанатами, – прошипел Адольф, остановившись возле вещевого развала.
Два часа потребовалось на покупки и примерку, затем еще час на парикмахера, и вот перед вами жертвы моды и кокетки футбола. Встречайте!
Долговязый дрищ неопределенного возраста, но явно далеко за нцать. Гладко выбрит, как на роже, так и на голове, в синей кепке с сильно скрученным козырьком. Кстати, про козырек – это вообще отдельная история, заслуживающая повествования. Я ее расскажу чуть позже, а пока козырек у дрища будет прямой. Так вот, Гладко выбрит, как на роже, так и на голове, в синей кепке с прямым козырьком, клетчатой рубашке, синей жилетке и серой ветровке. На ногах голубые джинсы и бутсы для мини-футбола, все вещи только марок «Лакоста» и «Умбро», естественно, китайский «Лакост» и турецкий «Умбро». Второй выглядел еще эффектней: он был коротко стрижен, рыжие волосы на голове стояли вертикально и сострижены в ровную площадку, на лице присутствовала легкая небритость, но все равно рожа была практически круглая, и при росте с полтора метра впечатление складывалось такое, как будто колобок вышел на тропу войны. На могучем теле была белая футболка с надписью «A.C.A.B.», что переводится с англидского, как «Все Менты Ублюдки», черный бомбер, черные джинсы с подтяжками, ну и, конечно, гринды.
– Ну, вот примерно так, – причмокнул Небота, – хотя один нюанс. – Небота снял кепку с Адольфа и скрутил козырек в трубочку. – Прямые козырьки носит одна пенсия или дилетанты, настоящие пацаны скручивают козырек, чтобы края смотрели прямо вниз. И скручивать можно по-разному. Если скрутишь по радиусу, то ты репер, и моли бога, чтобы тебя не тронули скины. Потому как козырек надо скручивать буковкой «П» с закруглениями на сгибах, и только так, а не как иначе.
– Шо? – выпучил глазки новоиспеченный фанат, дрищ.
– О, кстати, а погоняла у вас какие будут? – с заинтересованностью спросил Коля.
– Ну, енто, наверное, а ты бы какие дал? – затормозил опер и с надеждой поглядел на Колю.
– Да я даже и не знаю. Наверное, Гитлер и Хохол.
Гриндер незамедлительно дал подсрачник.
– Да пошли вы, – обиженно взвизгнул Коля, почесывая подсрачник.
– Це я-то хохол, москаль погани, – зароптал обиженный Тарас.
– Тарас, хорош, малец истину глаголет, – оборвал его Адольф. – Даже прикольно, так.
– Я вам больше помогать не буду, менты поганые, – обиженно бубнил Коля.
– Ща яки дам по щам за минтови поганих, москальска рожа, – ощетинился Тарас.
– Тише, тише, Бандерович, он же нам помочь хочет, а ты...
– Добре, хлопец, пошли вокзалъ, а?
Небота почесал затылок, вытер сопли и поплелся за фирмачами. У вокзала Коля совершил второй героический поступок в своей жизни. Коля Небота, улучив момент, когда два парижанина жрали шаурму в привокзальной шашлычной, взял руки в ноги и сиганул в поезд дальнего следования Магнитогорск – Москва, прям в последний вагон, прям в окошко проводника, тут его и видели...

Глава 5
Челябинский Чугун

Поезд Магнитогорск – Челябинск с двумя казуалами на борту прибыл на вокзал чугунной столицы Сибири ровно по расписанию. Но на платформе уже творился полный хаос: из московской собаки выходила околофутбольная молодежь с флагами, фанатскими шарфами, трубами и барабанами, вся платформа была заполнена красно-белыми цветами, и конца-края им не было видно. Вся эта масса гудела, как пчелиный улей в августе. На выходе с платформы их уже ожидал кордон из Челябинского ОМОНа и войск МВД. Колонна выходила прямо через центральный выход, где их распихивали по автобусам, любезно предоставленным Первым автобусным парком Челябинска. Автобусы периодически уезжали к стадиону «Борец» и возвращались пустыми за следующей партией охломонов и забияк.
Гитлер и Хохол вышли из поезда и пошли от вокзала, туда, где кончалась платформа, спрыгнули на рельсы и перебрались на пирон к фанатам «Спартака». Там втерлись в их ряды и всей гурьбой отправились на стадион. Автобус следовал без остановок и высадил перед кассами стадиона, где уже стояло оцепление, и выйти из него не представлялось возможным. Отстояв небольшую очередь за билетами, наши герои фан-движения из Парижу двинулись на сам стадион, пробираясь через узкий коридор милиции. На полпути их обыскали и провели через рамку, перед ступеньками на стадион их еще раз досконально обыскали, обыскали досконально и перед самим сектором. Гитлер уже было начал подозревать сотрудников челябинской милиции в гомосексуальных наклонностях, как последний обыскивающий мент спросил: «Оружие, наркотики?»
– Че стоит? – оживился Хохол.
– Щас ты у меня дошутишься, – огрызнулся челябинский милиционер.
– Понял, понял. Покупаешь?
– Ну держись, – милиционер полез за дубинкой.
– Да будет вам, он у нас дурачок, в детстве в лесу потерялся, его сороки воспитывали, вот и трещит всякую белиберду, – примиряюще парировал Гитлер.
– Чо правда? – непонимающе вылупился милиционер.
– У него даже справка есть, тока в гнезде забыл, – расплылся в улыбке Гитлер.
– Ладно, валите, пока не передумал.
Матч еще не начался, а половина пятнадцатитысячного стадиона уже вовсю била в барабаны и скандировала кричалки. Гитлер и Хохол так и замерли, зачарованные происходящим вокруг них. Из состояния ступора их вывел опасный момент, созданный у ворот челябинского «Чугуна», стадион так и взревел, но гола не было.
– Адольф, пора? – толкнул в бок Тарас по кличке Хохол.
Воспользовавшись моментом и всеобщей оживленностью, Гитлер пнул пластиковое сиденье перед собой. Оно слетело с креплений с готовностью, Гитлер подобрал его и с размаху метнул в оцепление ОМОНа внизу сектора, перед самым полем.
События стали разворачиваться по сценарию «Х». Это кресло угодило капитану ОМОНа в голову, единственному из оцепления, который был без каски. Если бы кресло угодило в каску рядового, ничего бы страшного не произошло, подождали бы удобного момента и вывели бы со стадиона, намяв бока и почки дубинками. Но это был капитан, и – команда «ВПЕРЕД!», цепь ОМОНа начала подниматься по сектору вверх, молотя по всем дубинками и кирзовыми сапогами. Еще одно кресло прилетело в голову капитану, Хохол тоже кидает без промаха. Цепь омоновцев поднималась все выше и выше, молотя без разбору всех фанатов подряд, и пощады не ждал никто, ужас и хаос сеяли эти всадники апокалипсиса. Фанаты стали вырывать сиденья и кидать их в ментов, кто-то вступил врукопашную, завязалась потасовка. Омоновцев стали оттеснять вниз, но подоспела подмога, и инициатива перешла опять к ментам. Фанатам ничего не оставалось, как отступать, но отступать было особо некуда, сверху сектора выходов не было, поэтому фанаты перебежали на соседний сектор.
Гитлер взглянул на противоположные трибуны: весь стадион «Борец» охватила битва не на жизнь, а на смерть. Фанаты вырывали сиденья и бросали их в ментов, менты уворачивались и колотили фанатов дубинками и сапогами. Массы народу метались по трибунам от ОМОНа, причем как гости, так и болельщики «Чугуна», даже в ВИП-ложе какой-то пузатый дядька в дорогом костюме не удержался и кинул в милиционеров свой фужер «Бордо».
Эта бойня продолжалась еще минут пятнадцать, сиденья все вырвали, они грудами лежали у кромки поля. Но, как ни странно, менты отступили и встали внизу секторов, зыркая из-под забрал лютыми глазищами.
Матч завершился с разгромным счетом 5:0 в пользу «Спартака», народ направился на выход, и тут все началось... На выходе с трибун фанатов ждал неприятный сюрприз: тут же на лестнице под сектором менты выстроились в узкую колону, так что пройти можно было только по одному. Фанаты почувствовали подвох, но нашлись смельчаки, которые первыми побежали через живой тоннель из внутренних органов. Каждый бегущий получил по голове и по спине резиновой дубинкой от каждого стоящего в колоне, а их было человек тридцать с каждой стороны.
– Ни херась! – пробурчал Гитлер. – Хохол, надо бежать тоже, народ все напирает, исчо завалют и затопчут, яки тараканов, едрить-гомодрить.
– Эх, москалики, а ну дави минтив поганих, шоб им обосралоси! Рви, кусати, царапати их хлопчи! – зарычал Хохол и рванул вперед, фанаты «Спартака» ринулись за ним.
Началась заварушка и неразбериха, все перемешалось в общей дерущейся массе, из толпы то и дело вверх взлетали руки, дубинки, фуражки и розы. Фанаты дрались как настоящие спартанцы, но челябинская милиция оказалась сильней, так сказать, опыт и алкоголизм победил молодость и амбиции.

Глава 6
Заключительная

Гитлер очнулся на лавочке в парке, весь ободранный и с разбитым носом. Над ним склонилось знакомое лицо.
– Здравствуйте, Адольф Самуилович, вот так встреча, – на него с улыбкой смотрел Николай Небота.
– Шо произошло, едрить-гомодрить? Где я? Где Хохол?
– Вы в Центральном парке культуры и отдыха, мы вас сюда притащили. Мы с друганами тоже были на матче, правда, болели за «Чугун», лишь бы за кого, главное – против мяса. Так вот, после матча мы хотели помахаться с Мясом, пришли к вашему выходу с трибун, благо нас никто не охранял, как вас, а тут Куликовская битва. Мы, конечно, не все видели, но вы так махались, что ментов разбрасывало в разные стороны от ваших ударов, вы не жалели ни ментов, ни своих фанатиков, досталось всем, даже Хохлу. Он вас, кстати, и вырубил гриндом по затылку.
– Не можа быть! Шо, прям он? – удивился Гитлер.
– Он, только случайно, он там тоже всех подряд месил, вот и задел. А кончилось все тем, что менты всю вашу пиздобратию разогнали и погнали до самого аж вокзала, а на холодном асфальте остались только десять затоптанных поросят, и вы в том числе. Я вас сразу по кепке узнал и решил оттащить сюда, а то бы вас приняли с остальными.
– А Хохла видел?
– Да, его свои же поросята ментам сдали, пока он там ментов раскидывал, один свинтос притащил дрын и как дал ему промеж ухов, ну, его и повязали.
– А куда повезли? Знаешь?
– Да так в ближайшее отделение и повезли, тут недалеко.
– Его надоть вытащить, едрить-гомодрить, беличьи орешки. Поможешь, Коля? Век не забуду тебя.
– Ну чего не помочь. Хотя после того, что вы со мной делали, не стоило бы, но я незлопамятный. Только дождемся наших, они на вокзал за билетами пошли.
Ко второму отделению милиции центрального округа города Челябинска подошли восемь молодчиков и Гитлер.
– Едрить-гомодрить, у меня здеся сваток работает, Витек, – Гитлер оставил ребят и зашел в здание отделения.
– Товарищ дежурный, здравствуйте. Не будете так любезны подсказать, где сейчас находится Виктор Петрович Пчелкин? – расплылся в улыбке Гитлер, склоняясь в окошко дежурного.
– Чо? – непонимающе уставился на него пузатый дежурный милиционер.
– Буй через плечо! Где начальник, едрить-гомодрить? И ВСТАТЬ, КОГДА С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЕТ СТАРШИЙ ПО ЗВАНИЮ! – заорал Гитлер, как потерпевший, командирский голос он выработал еще в армии, когда на обед всех звал.
Дежурный вскочил, как ошпаренный кипятком, потерял равновесие от резкого движения, грохнулся под стол, долбанулся головой об стол, когда вставал, выпрямился кое-как и вытянулся по швам.
– Начальник отделения у себя в кабинете, на втором этаже, – отчеканил дежурный и вытянулся еще больше, даже живот убрал.
– Вольно, – уже спокойно произнес Гитлер и пошел на второй этаж.
На втором этаже он подошел к двери начальника отделения и рывком открыл дверь. За дубовым полированным столом сидел Пчелкин с занесенным ко рту стаканом водки, и хмурой рожей от такой беспардонности, что даже рука замерла в полете.
– ТЫ, НАВЕРНОЕ, СУКА, БЕССМЕРТНЫЙ... – начал было заводиться он, но в лице появилось узнавание. – Адольф, сука, ты, что ли?
– Витя, пистолет мне в ухо, рад тебя видеть, – Адольф растопырил руки и обнял сватка, – ты стакан-то допей.
– Да ты садись, садись. Какими судьбами? – Виктор опрокинул стакан, занюхал рукавом, налил второй и пододвинул Адольфу.
– Витя, долго объяснять, едрить-гомодрить. Тут у вас Тарас в мартышатнике.
– Как? Почему я не в курсе? Как он попал сюда?
– Мы тут на матче покутили, ментов погоняли, – Адольф запрокинул водочки в рот и закурил ЛМ.
Пчелкин застыл с бутылкой в руке.
– Так это вы были? Вы устроили это на стадионе?
– А то, конечно, мы, едрить-гомодрить, – Адольф наклонил руку Пчелкина в которой он держал бутылку, и, налив себе стакан, сразу его опрокинул.
– Вы что, охренели? Вы понимаете, что натворили? Это же статья. Вас теперь посадят, вы же сотрудники милиции! – Виктор поднес бутылку ко рту и, взболтнув, высосал остатки прямо из горла.
– Витя, погоди горячиться, у нас приказ был секретный.
– Белке в дупло ваш секретный приказ, вы вообще читали его? Вам надо было спровоцировать беспорядки на матче, а не отправлять десять сотрудников милиции в больницу с травмами и не устраивать капитану ОМОНа черепно-мозговую. Вы в своем уме?
– Да ладно тебе, Витя, не горячись, ну, переборщили немного.
– Немного? Да вас посадят, идиоты...
– Вить, выпусти Тараса. А?
Пчелкин открыл шкафчик стола и достал вторую бутылку, начинались переговоры по освобождению заложника.
Ровно через один час двадцать минут на пороге отделения появились Гитлер и Хохол.
– Вы чего так долго? – спросил обеспокоенно Николай.
– Коля, отойди-ка в сторонку, поговорить надо.
Небота и Гитлер отошли в сторонку и присели на лавочку.
– Коля, тут такое дело. Нас теперь ищут, и вам с нами опасно, вы давайте езжайте, а мы тут сами как-нибудь.
– И куда вы теперь? Вас и в Париже найдут.
– Едрить-гомодрить, ты прав, пострел, нам и домой нельзя, за то, что мы натворили, нас посадют, к гадалке не ходи.
– А давайте с нами, в Москву?
– Нам на поезд нельзя, там спалимся, наши рожи теперь у каждого постового.
– Поехали на собаках, с пересадками. Хохлу так рожу наколотили, что его родная мать не опознает, а вам расквасим тоже.
– Ах, беличьи орешки, а давай!

Эпилог

Через шесть месяцев Госдума приняла так называемый «Закон о болельщиках», который регламентирует нормы наказания для футбольных фанатов. МВД и организаторы матчей получили правовые основания не продавать билеты и не пускать на стадион тех фанатов, которые ранее были уличены в противоправных действиях. До сих пор это действительно было проблемой. До этого законы РФ пока не позволяли закрыть турникет перед фанатами, попавшими в черные списки. Но главное, запрещена пиротехника, и это фанатов расстраивает больше всего.
Для того чтобы меры возымели эффект, создается черный список болельщиков. Составляется он МВД. Провинившегося фаната ждет суд, который и принимает решение внести его в данный список, а милиция, осуществляя проход на стадион, должна не допустить его на трибуну. Планируется, что в списках будет полная информация на фаната, включая его фотографии, и этими «досье» МВД обязана будет поделиться с организаторами матчей.
Фанаты крайне недовольны ужесточением режима на трибунах. Им уже пошли на уступки, снизив размеры штрафов (в первоначальной редакции поправок максимальный штраф составлял 1 млн рублей), и, возможно, еще отменят уголовное наказание, оставив только административное. Но все равно болельщики настаивают на том, чтобы изменения коснулись не только их. Фанаты настаивают, чтобы ответственность за свое поведение на стадионах несла еще и милиция, требуют разрешить пиротехнику и неявно грозят шумными акциями протеста. Особенно на фоне протестующих выделяются две околофутбольные группы молодежи, или, как они себя сами называют, «Красно-Синие Юнгеры» под руководством Гитлера и «Москалино» под началом Хохла. Так что когда «Закон о болельщиках» вступит в полную силу, российский футбол ждет несколько сложных месяцев или годов и на трибунах стадионов будет очень неспокойно.

Конец.