А начинался тот мой полусостоявшийся поход просто волшебно. Пройдя мимо «Чёртова пальца», - видимо среднего, оскорбительно для нас, людей, торчащего из воды, тогда как вся остальная рука оставалась ниже уровня моря, - на первом же привале в устье небольшой речки я захотел поймать рыбки на уху. На Курилах речки некрупные, им негде разбежаться, - только она началась, а через десяток-другой километров уже в солёный океан или море, если побережье западное, впадать приходится. Забросил спиннинг в надежде, что за блесну зацепится кунжа или голец, сопровождающие пришедшую на икромёт горбушу и не брезгующие мелкой рыбёшкой, но сразу же получил «бороду» из спутавшейся лески.
Пока соображал, как же теперь к ней подступиться, со стороны спокойного доселе океана вдруг пришла волна и аккуратно положила к моим ногам серебристую горбушу. Она лежала на песке, безмолвно открывая рот, как будто хотела мне что-то поведать. Всё выглядело настолько сказочно, что я даже поднёс рыбину к уху в надежде услышать её просьбу отпустить обратно в синее море с твёрдыми обещаниями выполнять мои «хотения». Тогда, правда, я совершенно не знал, что мне пожелать, ведь в мои двадцать пять лет, у меня было всё: здоровье, удача, хорошее настроение, - не деньги же выпрашивать (хотя они бы очень даже не помешали) у красной рыбки, подрывая её веру в человечество.
Туристические ботинки покрепче, впрочем, попросить следовало бы, ведь мои уже стали требовать у меня каши. Только прожив ещё несколько лет, я понял, что мне тогда необходимо было пожелать у рыбки: сделать так, чтобы судьба никогда не сводила меня с людьми, способными на предательство и подлость. Выполнение этого «хотения» уже на следующий год пригодилось бы мне чрезвычайно. Выброшенная океаном горбуша, увы, оказалось простой рыбой. Зато из неё получилась великолепная уха и целая кружка икры.
На другой день я дошёл до речки Филатовки. На ней стояла артель рыбаков, среди которых и затесались два переодетых офицера-пограничника. Проверив мои документы, они убедились, что я представляю собой нарушителя границы и, как уже было сказано, был доставлен в Южно-Курильск для дальнейшего разбирательства. Кто его знает, возможно, те пограничники спасли тогда мою молодую жизнь, ведь намерение покорить вулкан у меня было твёрдое, а в одиночку в такой маршрут идти было крайне нежелательно, тем более что уже через день, когда я, наверное, был бы близок к вершине, Кунашир накрыл мощный тайфун.
Из-за этих досадных осложнений с пограничниками потом я так и не решился воспользоваться приглашением весьма симпатичной и интеллигентной, больше похожей на учительницу, рыбачки, своей землячки из Казани, с которой познакомился на пирсе в Южно-Курильском порту при отправлении с Кунашира, - погостить у неё в Крабозаводске на Шикотане. К тому времени, правда, у меня были проблемы с деньгами, - их оставалось ровно на билет до Владивостока, - но они, эти проблемы, были вполне решаемы, и только конфликт с пограничниками остановил меня от того, чтобы я ринулся в гущу новых приключений, теперь уже на Малой Курильской гряде, поэтому я лишь помахал своей новой знакомой рукой сверху с палубы, когда тёмной ночью за ней и другими шикотанцами пришёл плашкоут.
Утром следующего дня заглянул в ресторан. Деньги на еду у меня ещё оставались, - с самого начала, ещё собираясь всё-таки высадиться на Шикотане, я взял билет только до этого острова, сэкономив, таким образом, значительную по тем временам сумму. Остальной путь в так называемом "авиасалоне", где никто билетов не проверял, я благополучно преодолел "зайцем"- жить три дня до Владивостока без приёма пищи мне совсем не хотелось. Увидев, что ресторан полон, вышел на палубу и, облокотившись на поручни, стал наблюдать, как океанские волны стремительно убегают назад. Вдруг меня несильно ударили по плечу, я обернулся … и сразу попал в объятия здорового бородатого мужика.
Он хлопал меня по спине, только что не целовал, как генерал Чернота - Михаил Ульянов в «Беге» в сцене его встречи с банкиром Корзухиным - Евгением Евстигнеевым, и мне ничего не оставалось, как делать то же самое. Позади него приветливо улыбалась молодая женщина, и в голове мелькнула приятная мысль, что после того, как я закончу обниматься с бородачом, мне предстоят объятия и с ней тоже. Потом он всё же оторвался от меня и радостно завопил: «Ты давно с Итурупа, бродяга?!».
На «бродягу» я не обиделся, - тут он попал в самую точку, но вынужден был признаться, что на Итурупе пока ещё ни разу не побывал, хотя и собирался. Бородач отпрянул от меня в изумлении, взглянул внимательнее и произнёс с чувством, обращаясь одновременно ко мне и продолжающей улыбаться женщине, до объятий с которой дело у меня, к сожалению, так и не дошло: «Но как же похож!». Мы посмеялись вместе, и они ушли, оглядываясь и улыбаясь. Было необыкновенно приятно, что я похож на неизвестного мне человека, встрече с которым так радовались эти симпатичные люди.
Возвращаясь же к факту «узнавания» меня незнакомым человеком хочется добавить, что в том году оно уже было вторым по счёту. Первое состоялось на противоположном конце Союза, в Закарпатье, где в качестве руководителя я путешествовал с группой студентов, использующих свои зимние каникулы для повышения своего профессионального уровня. Такие поездки всегда практиковались на геофаке МГУ, - студентом я проехал по месторождениям и городам Урала, Кавказа, Кольского полуострова и Карелии, а аспирантом, уже в качестве руководителя, – по Западной Украине и Средней Азии.
После посещения Львова, месторождений серы в Новом Роздоле и калийных солей в Стебнике, перевалив через Карпаты, мы спускались тогда в Солотвино, на месторождение каменной соли. Предыдущая ночевка на вокзале в Яремче у нас была бессонной, поэтому я задремал на своем сидении в уютном «ПАЗике». Остальное мне поведали студенты.
Вдруг, - рассказывали они, - меня стал расталкивать какой-то усатый мужик деревенского вида. Стерегущие мой сон студенты спросили, что ему от меня надо, на что он ответил, что я из его деревни и у него ко мне важное дело. Надо здесь сказать, что тогда я носил длинные обвислые усы, поэтому не удивительно, что в Закарпатье меня часто признавали своим, иногда приходилось говорить обратившимся ко мне людям, что я их не понимаю. Лишь после данного мужику объяснения, что я никакой не гуцульский крестьянин, а аспирант геологического факультета МГУ, он, присмотревшись, только с западно-украинским акцентом, произнёс ту же фразу: «Но как же похож!».
Забавно, что пообниматься вскоре с незнакомой девушкой, и довольно длительное время, – да, практически всю следующую ночь, – мне все-таки довелось, когда меня снова приняли за другого. Происходило это так... Пройдя через пролив Екатерины, где я впервые в своей жизни ощутил признаки морской болезни (некоторые пассажиры, не стесняясь, перегибались через борт и опорожняли свои желудки прямо в океан, – так нас беспощадно качало), полюбовавшись на вулканы Берутарубе, Львиная Пасть и сказочно красивый Атсонопури (Тятя-Яма, как обычно, стыдливо спрятался в облаках и нам так и не показался) к ночи мы подошли к Курильску на Итурупе, «охраняемому» сразу двумя вулканами – Чирипом и Богданом Хмельницким. Смотреть во тьме было не на что, поэтому я расстелил свой спальник прямо на полу в конце «авиасалона», лег поверх него – было тепло – и сразу уснул.
Сквозь сон слышал, как салон заполняют пропахшие рыбой возвращающиеся с путины студенты, только что поднявшиеся на борт нашей «Любови Орловой». При очередном пробуждении под мерное гудение двигающегося теплохода я вдруг обнаружил, что лежу рядом с весьма симпатичной девушкой, – она безмятежно спала, доверчиво положив руку на мое плечо. По другую сторону от нее спал бородатый, как и я, парень, и, очевидно, именно ему предназначалась эта доверчивость и нежность. «Ладно, – подумал я, – вы первые начали», и тоже положил свою руку, тоже якобы во сне, якобы совершенно того не желая, но уже на ее талию, после чего она прижалась ко мне еще теснее.
Поиспытывав с полчаса вполне естественное волнение, я снова уснул, а когда утром пробудился, то уже никого рядом не обнаружил, – все студенты уже сидели в креслах. Свою ночную соседку я потом увидел рядом с ее другом, – она иногда посматривала на меня, улыбаясь совсем, как Джоконда. Вполне вероятно, что она тоже думала: «Ну как же похож!» Я тоже улыбался ей, не знаю уж как кто, – со стороны было бы виднее, но себя в таком ракурсе я не имел возможности лицезреть.