Берёзовый Дионис возвращался с мировой войны,
на костылях, в побитой, солдатской шинели.
У него не хватало удобной, левой ноги
и пальцы на правой, полезной руке онемели.
Берёзовый Дионис прыгал тягостно к себе домой,
за плечами его шевелилась худая гармошка.
Из Мазурских болот возвращался Дионис живой.
Воробьи, обнаглев, его тело клевали по крошкам.
После долгой разлуки, он приближался к деревне своей,
а навстречу ему выбегали прокисшие конопатые дети.
Родина, как же ты постарела. На солнечных лицах детей,
под глазами морщинки смеялись от треснувшей смерти.
У каждого встречного дома стояла пустая жена -
терпеливо солдатки своих ожидали военных супругов.
На Диониса мрачно, из выбитых окон, глядела страна.
И молочные железы женщин под платьем шатались упруго.
Шкандыбая, Дионис подходит к кривому плетню:
ну, что же вы, бабоньки, так приуныли - Дионис вернулся.
Я вижу дриаду и нимфу в каждой подруге люблю,
как будто в земле, в них шевелятся корни искусства.
Берёзовый Дионис тут же бросает свои костыли
и выворачивает музыкальный инструмент себе на пузо.
Он исполняет грешный бесподобный гимн любви,
о женщине, что может быть любовницей и музой.
Пляшите телесные девы - ну, что вам страдать.
Вас годы бесполой войны отбросили в морок забвенья.
Сегодня ты дева, а завтра уже напряжённая мать.
Растёт молоко на груди вашей, словно растенье.
В это время по жизни весёленькой шёл комиссар,
ведя под ручку белую расхристанную Ариадну.
Диониса увидев, он, молча, потерял свой дар,
но ловко вынул из-за пазухи наган шестизарядный.
Он выстрелил, и безошибочная пуля просвистела вдаль,
пробив оглохшие меха, она вцепилась крепко в сердце.
Глаза Диониса наполнила кромешная печаль
и, вскрикнув, он упал на руки кожаных красноармейцев.
Обмыв, солдатки положили его в тесный гроб,
крестьяне, на ходу сморкаясь, понесли куда-то в степь глухую.
Красноармейцы трижды открывали громкий рот
и звёздный комиссар салютовал ему, пуская в небо пулю.
На погребении его звучал эллинистичный хор,
как будто сам Дионис растягивал себе меха из гроба.
За гробом шёл священник, рядом скользкий вор,
пробитый царь с царицею хромали следом, оба.
Священный Троцкий над могилой жадно речь сказал,
запели басом мужики, антично загудели бабы.
Диониса зарыли в вечность - он сам туда упал.
Он под землёй лежал, как будто в мавзолее Ленин слабый.
Диониса уж нет, но люди по домам не разошлись,
чтоб помянуть его, они собрались для съедобной пьянки.
Словно сатиры, мужики хватали молодух за жизнь
и бабы верещали, словно толстые вакханки.
Дионис, спи спокойно - пусть превратится в пух земля.
Пусть колосятся на тебе колхозные, густые всходы.
Культура умерла, но жизнь, ура, жива.
Справляют вакханалии разгульные, советские народы.
Пляшите люди тела, бейте в животный там-там,
гармошке кислой шире, шире раздвигайте шкуру.
Берёзовый Дионис мёртв, но ни один наган,
не выбьет солнце из небес и не убьёт лазури.