Светильник выгорел давно и убраны столы
Допили рыцари вино, а всё не веселы
«Что если завтра Бог судил в бою погибнуть мне, -
Вздохнул сэр Томас, кто тогда весть принесет жене?
Прошу, друг Хьюго, обещай защитником ей быть,
Мои владения храни, а в замке можешь жить,
Ведь леном не владеешь ты, как младший сын в роду»
«Оставь предчувствия, мессир, совсем иного жду,
С победой возвратимся мы в твой замок родовой,-
Смеясь, сэр Хюберт отвечал, - но познакомь с женой.
Ей уваженье оказать сердечно буду рад»
Сказал и замер, онемел, не в силах спрятать взгляд.
Хозяйка замка входит в зал - сэр Хьюго поражен,
В ней ту красавицу узнал, чьей лаской был пленён.
Всё тот же лик и свежесть губ, сиянье глаз и стан,
Но как возможно? Волшебство? Жесток судьбы обман,
Не изменилась… С той поры минуло десять зим!
С улыбкой леди подошла, здоровается с ним.
Не узнаёт, конечно нет, ведь это не она.
Та леди умерла давно, здесь Томаса жена.
За разговором ночь прошла, наутро в дальний путь.
И вновь сэр Томас говорит: «Смотри же не забудь,
Я так решил и станешь ты наследником, как брат»
Воскликнул Хьюго: «Видит Бог, милей мне во сто крат
Погибнуть завтра самому, чтоб ты остался жить,
Но я условие твоё уважу, так и быть»
И день за днем они в боях стоят плечом к плечу,
За совесть бьются, не за страх, доверив жизнь мечу.
Удар от друга отводил сэр Хьюберт много раз,
Но «mia culpa» всё твердил в полночный звездный час,
И к небу взоры обращал, замаливал вину,
За то, что в мыслях пожелал он Томаса жену,
А значит, смерти друга ждал, - вот худшее из зол.
И жгло раскаянье огнём, как будто в Ад сошел.
Открыться Томасу не смел, стал молчалив, угрюм.
Больную совесть излечить не мог от тяжких дум.
Вот возвращаются домой, пришел желанный срок,
Коней пустить готовы вскачь по лучшей из дорог.
Но больше им не быть вдвоём. Печальный жребий слеп
Ждет в замке Томаса не пир – сырой, холодный склеп.
Об этом рыцарь знал давно, предвидел жребий свой,
Судьбой так было решено. Пронзен шальной стрелой
В двух днях пути от замка он и взор уже угас.
С трудом сэр Томас повторил предсмертный свой наказ,
Прибавив: «Хьюго, поклянись спасением души,
Что всё исполнишь…друг прощай…ты к леди поспеши…»
«Клянусь, - сэр Хьюберт отвечал, - о том спокоен будь.
И с телом друга продолжал он к замку скорбный путь.
Всё так же леди хороша, в слезах ещё милей.
Трепещет рыцаря душа в смятенье перед ней.
Но голос тверд. Не пряча взгляд, сэр Хьюго говорит:
«В лесу соседнем твой супруг разбойником убит,
Без покаяния предстал пред Высшим он судьёй,
И ты должна ему помочь вновь обрести покой.
Раздай всё нищим и ступай молиться за него.
С собой не сможешь унести в могилу ничего,
Душе чертог на небесах, всё в мире прах и тлен.
Тебя охотно провожу до монастырских стен»
Из кельи виден дальний лес, дорога до холмов.
Исполнен Божий мир чудес, молитв, заветных слов.
Но леди день и ночь в слезах, покоя сердцу нет,
Всё шепчет, глядя на холмы: «Постыл мне белый свет,
Пусть сэра Хьюберта душа горит огнём в Аду.
За то, что в четырёх стенах его всё жду и жду…»
