Валентин Букин
Тёплый августовский денёк неспешно катился к вечеру. В голубом небе плыли стайки белых облаков. Старый парк, окружавший Дом ветеранов сцены, чем-то напоминал райский сад, каким его воображают знающие Библию люди. С реки Невки налетал свежий ветер и, пошумев в кронах высоких деревьев – мчался вниз к яблоням, где отрясал с отяжелевших веток зрелые плоды. Падая вниз, яблоки глухо ударялись о землю, пугая снующих в траве птиц.
У парадного входа в ДВС, лаял на чужих пёс Дружок, пытаясь снять лапой намордник, одетый на него, чтобы пёс не покусал ветеранок, допекавших Дружка чрезмерной любовью.
Возле свежеокрашенных скамеек, в тени деревьев куражился пьяный в доску, слепой ветеран Гусев. Рядом, две поддатые старушки, одна из которых была жена Гусева, пытались увести его домой. Но слепой крепко держался рукой за ствол дерева, и легко отбивался от старушек, покрывая грязной лексикой, чистую благодать райского сада.
Гусев жил с актёрами, не имея к искусству Мельпомены никакого отношения. Тем ни менее, он мог легко научить дряхлеющих тут Отелло, как им душить жён, требуя от них вместо платка - бутылку водки - это и делал слепой Гусев со своей терпеливой женой, принуждая её бегать в магазин.
Правда, среди ветеранов ходили слухи, что Гусев всё же имел отношение к искусству, и даже очень близкое. Лет 30 назад, молодой и не пьющий коммунист Гусев был в Москве на знаменитой выставке художников нонконформистов. Её раздавили бульдозерами у станции метро «Беляево». Гусев был водителем одного из этих бульдозеров, и давил железным конём картины, чуждых его пролетарскому духу художников нонконформистов!
Позже в отечество нежданно нагрянула свобода, как пьяная баба на весёлую попойку! И те же коммунисты, отдававшие Гусеву приказ давить нонконформистов, все вдруг стали либералами и, ошалев от необъятных просторов всемирного бытия, осудили своего бывшего товарища Гусева за тоталитарные замашки.
Под натиском демократических перемен Гусев потерял ориентиры в жизни и, как ум нестойкий стал выпивать, и вселился в Дом ветеранов очень пьющим и уже слепым. Живя тут, Гусев поколачивал бедолагу жену, вымещая на ней горести своей незрячей жизни.
2
Начальство Дома ветеранов не раз пугало слепого буяна выселением и Гусев струсив, выпадал в осадок. Но отстоявшись, вновь мутил чистую воду ветеранской жизни, приводя в трепет дряхлеющих актёров своим, якобы чекистским прошлым. И снова гонял жёнку в магазин за водкой.
Когда-то в Доме ветеранов жили в основном актёры и господ вроде Гусева, сюда не брали. Но, нынче и актёры стали господами, и кое-кто из них, возглавив СТД, так лихо распорядился богатством бывшего ВТО, что сегодня на ремонт этого актёрского убежища денег нет, как нет их у большинства актёров! И основанный для них дом, стал многим актёрам не по карману.
Но Рынок скалит зубки и, чтобы выжить Дому ветеранов, начальство вынуждено заселять его на коммерческой основе разношерстной публикой, вроде Гусева, который уже заскучал под деревом, пока мы отвлеклись на эту грустную тему.
А из Дома ветеранов выходила экскурсия, ведомая строгой и интеллигентной актрисой Романовой. Бывшая курганская героиня, она водила иногда эти случайные экскурсии, интересно рассказывая об истории Дома ветеранов, и его основательнице Марии Савиной. Вот и сейчас Романова заканчивала свой рассказ привычной фразой:
- Наши ветераны с благодарностью помнят великую русскую актрису Марию Гавриловну.
- Имел я вашу Гавриловну во все доступные места! – весело крикнул под деревом пьяный ветеран Гусев.
Это вызвало смущение юных и возмущение зрелых экскурсанток. Единственный там мужчина, сын Романовой - он привёл своих сослуживиц на экскурсию к маме, сделал решительный шаг к оскорбителю великой основательницы! Но дремавший пёс «Дружок» вдруг проснулся и кинулся с лаем на чужака, защищая слепого Гусева. Пса успокоили, но увы, радужный финал экскурсии был испорчен.
Романова, пытаясь замять конфуз, показала экскурсии на живописный подвальчик с белыми колонками, и возвышенно произнесла:
- Перед вами старинный подвал? Раньше его заполняли льдом для хранения продуктов. В далёком 1916 году, там, – она показала на мост через Невку, – был сброшен в реку недобитый Гришка Распутин!
Голос Романовой трагически дрогнул:
- Тело царского любимца три дня лежало на льду нашего подвала, а его дух ещё долгие годы витал над этими местами.
- И витал здеся Гришка до самой перестройки! – дополнил её легенду всё тот же Гусев, – Пока наш дорогой и любимый, Михаил Сергеич Ельцин, не свернул Россию на единственно верный путь!
- Не Михал Сергеич Ельцин, а Леонид Ильич Горбачёв! – поправила Гусева подруга его жены, старушка Галя с синяком под глазом.
3
- Тихо вы, а то вас посадят в ПТУ! – шепнул Гале, сидевший тут же на скамейке, ветеран Океанов, профессор, работавший когда-то на Космос, куда нынче и поехала «крыша», всеми уважаемого профессора.
- Сажают не в ПТУ, а в ФЗО! – убеждённо поправил профессора Гусев и уронил с глаз в траву свои чёрные очки. Без них он стал похож на слепого Дон Кихота.
Актриса Романова вздохнула и увидела подошедшего к лавочке полноватого дядю в спортивных штанах с оттянутыми коленками.
- О-о! Это наш ветеран! – радостно сказала экскурсии Романова, увидев его трезвым. – Он известный актёр, снимается в сериалах. Правда, я забыла его фамилию, – простодушно призналась Романова, и строго глянула на затихшего под деревом Гусева.
От слепого отцепилась старушка Галя с подбитым глазом и нетвёрдым шагом направилась к экскурсанткам, которые окружили участника сериалов, и даже пытались вспомнить его.
- Вроде, лицо известное, – шепнула одна экскурсантка. – По ящику видела, а где, не вспомню?
- Сколько добра-то, сливают по каналам, разве всё упомнишь! – ответила ей подруга.
- А это никому не известная актриса! – сказал не узнанный участник сериалов, указав на старушку Галю с синяком под глазом.
Экскурсантки оживились – с синяком всё было узнаваемо.
- Она у нас гримёр, а это образец! – резвился сериальный артист, глядя на подбитый Галин глаз. – Уроки у неё можете… брать по гриму.
- Братья Грим здесь не причём! – не расслышал глуховатый Гусев и, упав под дерево, сразу уснул.
Пёс «Дружок» подошёл к Гусеву и лёг на расстоянии алкогольного запаха от слепого.
А старушка Галя весело общалась с экскурсией:
- Фингал мне зазвездила кастрюлей ветеранка Катер! – показала она на синяк, – Я хотела подать на Катер в суд и вызвала мента. А он мне сказал: "Ну, посадим мы её в тюрьму, а 80 - ти летняя ветеранка там не выживет?» Жалко мне стало Катер, твою матерь! Я её и простила. Бывает и на старуху – проруха!
Экскурсантки сочувствовали Гале и она интимно прожурчала:
- Когда, я, работала помрежем в Александринке, у нас два актёра, любили одну гримёршу, так их в театре называли: "Братья Грим"!
Экскурсантки засмеялись, а строгая артистка Романова повела их от греха подальше с ветеранского двора.
- Ты, видела по телику встречу нашего Президента с питерской интеллигенцией? – спросила подругу одна из экскурсанток.
4
- Это где твоему любимому артисту Калягину, он сделал замечание за неудачное сравнение с Курильскими островами? – уточнила подруга.
- Ой, про Калягина, ты, лучше молчи. Видела его недавно в спектакле "Король Убю". Бегал по сцене как Чебурашка, только уши меньше, и ещё ругался матом!
- Что же, вы, хотите от пьяненького ветерана? – заметила пожилая экскурсантка - Если у них начальство, на сцене матерится! И вот этих актёров, наш Президент защищал по телевизору перед всей страной?
Услышав это, огорчённая Романова возразила:
- В нашем Доме очень много хорошего и не стоит обращать внимания
на недоразумения. И Президент у нас очень хороший! Просто о - о - отличный! А те, - Романова кивнула в сторону слепого Гусева, – вообще не актёры!
- А я вот, актёр! – раздался сзади мощный голос. – И не стыжусь этого.
Все оглянулись и увидели солидного, но помятого господина с орлиным взором. Он был в шлёпанцах на босу ногу и задрав бутылку донышком в небо, неспешно пил из неё портвейн. «Горнист эпохи» – так звали в эпоху развитого социализма, этих пьющих из «горла» мужичков. Помятый господин, видимо не забывал славных советских традиций.
Допив вино, «горнист» аккуратно сунул пустую бутылку за ворота ограды, и притушив свой орлиный взор, отставил левую ногу и ловко поклонился дамам. Лёгкий треск раздался в его позвонках и суставах, но «горнист» выпрямился, взлохматил седые волосы и, приложив руку к сердцу представился:
- Храполюк-Познанский, актёр драмы и кино! Герой - любовник из Белгорода. Разумеется, бывший. Если мы вам понравились, милостивые государыни, то прошу пожаловать к нам ещё раз!
Экскурсантки завибрировали от его низкого, чуть треснутого от портвейна, бархатного голоса! Но брюки бывшего героя любовника, много раз обмоченные, издавали такой терпкий аромат, что экскурсантки быстро сели в автобус и уехали.
Интеллигентной Романовой захотелось скинуть бывшего любовника с моста в реку! Но, вспомнив дух Гришки Распутина, который так долго витал вокруг, она передумала мочить Храполюка, полагая, что уж его-то духа, ветераны не вынесут!
И с этой мыслью, бывшая курганская героиня, уныло поплелась в свою скромную ветеранскую обитель.
А «горнист» ушедшей эпохи был сегодня отпущен из психоневрологического диспансера, а проще говоря, из дурдома, куда его поместили, забрав на цветочной клумбе у магазина «Пиво – воды». Привычно окосев от любимого портвейна, «горнист эпохи» мирно спал среди хризантем, пока его не разбудил бдительный милицейский патруль.
5
- Ты кто, отец? – спросили его менты.
- Я, герой-любовник, из Белгорода! – гордо ответил Храполюк.
- Понятно, – сказали менты и отвезли его в дурдом.
Там его подлечили, и сегодня утром выпустили на свободу. После скудной дурдомовской пайки, Храполюк сытно пообедал в ветеранской столовой и тут же сбегал в магазин, где мигом устранил двухнедельную паузу от портвейна, выпив первую бутылку за углом магазина, а вторую же добавил здесь, у ворот родного Дома ветеранов!
Опьянев, Храполюк вспомнил о клятве «больше не пить», даваемую много раз ветеранам, и особенно их терпеливому директору Ефиму Львовичу.
- В огне страстей все клятвы, как солома! – процитировал Храполюк, пришедшего на память Шекспира. И безжалостно задавив свои угрызения совести, счастливый и коммуникабельный, он вошёл во двор Дома ветеранов!
Увидев лежащего в кустах Гусева, Храполюк поднял его, заботливо отряхнул, и осторожно повёл вглубь райского сада. Там они сели на заветную скамеечку под яблонями.
- Хреново мне! – пожаловался слепой. – И лучше уже не будет?
- Всем лучше никогда не будет, – успокоил его зрячий. – Одним станет лучше, а другим будет хуже! Это, как маятник у часов, этакое колебание нашей радости и печали – вот единственная на земле гармония. Иной и не ждите...
Эту развесистую фразу, Храполюк вспомнил из какой-то своей давней роли и возбудившись, стал жечь глаголом холодное сердце слепого! Зрячий поведал ему про райскую благодать сада, про увесистые плоды, которые покраснели в саду к яблочному спасу! И ещё про многое другое, о чём могут рассказать, понимающие друг друга, мужчины.
На душе у обоих было светло и покойно. Правда, иногда им хотелось помочиться, что они легко и делали, не вставая со скамейки, и даже не расстегивая штанов. Так они сидели и мурлыкали, как будто две мужские кошки, пока солнце не исчезло за горизонтом.
А из тёмных окон актёрского убежища, имени великой русской артистки Марии Савиной, смотрели на них с пониманием и завистью, догорающие, словно свечи, одинокие ветераны.
«Господи, спаси их всех на земле, и сподобь всех нас чистым сердцем!»
август 2009г.