(Ольге Прохоровой)
Вовчик в детстве обладал воробьиной неприметностью. На свет появился доношенным, в полной семье, ровно через девять месяцев после первой брачной ночи. Родители его познакомились на танцах, кажется в Сокольниках. Папа работал мастером на заводе, мама учительницей младших классов. Они не были ровесниками, и в тоже время брак их назвать неравным не представляется возможным. Ибо папа был всё-таки на три с половиной года постарше мамы. Словом всё как положено.
Изгоем в дворовых играх Вовчик не был, равно как и лидером. То есть в войнушку его брали рядовым, а «В четыре танкиста и собаку» - даже и собакой.
Единственный изъян у Вовчика приключился, который он скрывал самыми разнообразными ухищрениями.
Не научился мальчик к своим двенадцати годам кататься на двухколёсном велосипеде. Как-то не купили ему родители железного друга. Хотя просил, конечно, он их неоднократно. Когда счастливые обладатели великов тусовались во дворе и ездили на дальние улицы и даже к лесу, то Вовке, приходилось уклоняться от предложений прокатиться. Справедливости ради надо сказать, что предложения случались нечасто. Но всё-таки случались. Вовка изобрёл несколько благовидных предлогов. Типа: «родители за хлебом послали», «ногу подвернул, когда вчера с гаража прыгал» и т.д.
Наконец предки сподобились, в июне, на окончание шестого класса без троек - подарили. Период широкошинных «Дружков», от которых, по мере взросления владельца, отвинчивались два карликовых страховочных колёсика; равно как период «школьниково-орлёнковый», Вовчик пролетел фанеркой. Стал он в почтенном, уже отроческом возрасте, обладателем травянисто-зелёной «Десны». Когда родители преподнесли презентик, Вовчик, не знал, плакать ему или смеяться.
Но в тот же вечер возник план. Вовчик осторожно, часа в три ночи выволок велосипед на улицу и дал себе установку: «Или ты сейчас же научишься ездить, или хана тебе, Вован». Мальчик остановил время, потому как летняя ночь коротка, и его (времени) могло не хватить. Падать с «Десны» в дневном свете, при большом стечении народа, не хотелось. Вовчик частенько прокручивал в мозгах как теоретически нужно удержаться в седле. Первый блин, как положено, вышел комом. То есть сам Вовчик щуплым комом грохнулся оземь, но небольно. Вторая попытка принесла несколько метров зыбкого вихляния, приведшего к тому же. Но с третьего раза он уже поехал гораздо уверенней и даже успел разогнаться. Радость защемила нутро, но третье падение, закончилось разбитыми в кровь коленями. Советские джинсы с вышитым изображением волка из мультфильма «Ну погоди!» быстро пропитались кровью. Но Вовчик не Бог, троица попыток его не удовлетворила, посему, стараясь не обращать внимания, на неприятно холодящие и мокрые штаны, он взгромоздился на «Десну» четвёртый раз и понёсся, словно это занятие практиковал давно и успешно. Когда Вовчик подрулил к родному подъезду, начало светать.
Обучался он по ощущениям часов восемь-десять. Впрочем, так оно и было, ведь Вовчик остановил время. Коленки перестали кровить. В мозгу посвистывали приятные воспоминания о летнем ночном ветерке. Вовчик втащил велик на третий этаж хрущобы, тихонько поставил «Десну» в коридоре и незамеченный и неуслышанный проник в ванную. Там он снял заскорузлые нупогодишные джинсы, засунул их под ванну («Потом отстираю»), помыл коленки, смазал их зубной пастой «Поморин» (А почему нет? Если она предохраняет от микробов зубы, то коленки тоже предохранит!). Ранки защипало. Вовка мужественно смахнул навернувшуюся слезу, прокрался к себе в комнату, и заснул исполненный благодати.
Вскоре он записался в секцию велоспорта в ближнем Доме Пионеров, а потом получил первый юношеский разряд. И к концу школы, тренер Андрей Илларионович начал готовить Вовчика в Институт Физкультуры.
Майские праздники в десятом классе, они с одноклассниками решили провести на природе. Предполагалось устроить репетицию выпускного. Погодка стояла шашлычная. На великах до леса рукой подать. Девок и снедь с выпивкой - на багажники. Развели костерок. Мальчики занялись шашлыками, все стали выпивать. А Вовка никогда раньше не выпивал, - спортсмен как никак. Он не понял тогда, что дебютное принятие алкоголя, как и первая поездка на велосипеде требует некоторой подготовки. Он не помнил, как ехал домой. Как упал, тоже не помнил.
Очнулся уже в больнице. Помимо сотрясения мозга, он сломал обе ноги. Одну сложно. Делали какую-то операцию, вставляли спицу.
Короче выпускной он провалялся в больнице. От экзаменов освободили. Но аттестат выдали. В буквальном смысле хороший аттестат, одни четвёрки. И пятёрка по физкультуре.
А что толку оттого? Тот институт, о котором Вовчик так мечтал, накрылся навсегда. В армию не хотелось. Хоть и имелась пока отсрочка по травме. Но куда-то надо было идти. Блата не было. С репетиторами он не занимался. То есть занимался, но с тренером Андреем Илларионовичем, который даже ни разу не навестил Вовчика в больнице... И зачем, теперь, какой из Вовчика профессиональный спортсмен?
Серёга Курочкин, с которым Вовчик сидел за одной партой, например, поступал в МИФИ. К физике Серёга относился также как Вовчик к велосипеду. Трепетно, уважительно, но по-родственному тепло. Вовчик решил, что всё равно терять ему нечего. Дороги ни какому институту (исключая, разумеется, физкультурный, который теперь был нереальней космоса) Вовчик не знал. А так они поехали за компанию с Курочкиным и подали документы.
Так получилось, что Курочкин схватил банан на первом же экзамене, а Вовчик сдал всё на четыре четвёрки и с удивлением обнаружил себя в списке зачисленных.
Курочкин рвал, метал, пил портвейн «Три Семёрки» и порывался набить Вовчику морду. Серёга очутился в том состоянии, в котором Вовчик, побывал немного раньше. Курочкин пока не мог понять, что мечта, как любимая женщина, может предать в разгар взаимной страсти, и что пристанище и утешение находишь в объятиях совершенно чужих, нелюбимых и даже казалось бы несколько враждебных.
Почти сразу после распределения Вовчика в НИИ, началась перестройка. Денег платили мало, физику он так и не полюбил. Но она обитала в нём. Вовчик не сумел понять, что физика приняла его в число избранных, когда ему удалось победить течение времени. Помните велосипед «Десна» и короткую летнюю ночь, длящуюся на протяжении всего Вовчикого обучения? Поэтому его поступление в МИФИ, строго говоря, не было неожиданностью. У Вовчика была очень сильная покровительница, о которой он и не подозревал.
Вовчиковы родители после перестройки совершенно утратили обыденность. Отец стал ежедневно пить, а мама начала возить из Турции огромные сумки в псевдошотландскую клетку.
В какой-то момент Вовчик подсознательно врубил способность изменять время. Оно скукожилось и десять лет выпали из Вовчиковой жизни.
Он не придал значения, тому, что живёт в другой стране. Путчи, митинги, развал империи и прочие политические передряги прошли мимо него. Иногда он вроде как включался и обнаруживал себя в самых странных местах и ситуациях.: то в непомерной очереди за спиртным с какими-то талонами, зажатыми в потной ладони и с авоськой пустых бутылок; то в толпе, вернее в кольце взявшихся за руки людей, в плеске бело-сине-красных флажков; то разгружающим из маминой (именно маминой!) красной девятки яркие пакеты с памперсами и ещё чем-то непонятным; то таскающим на третий этаж своей хрущобы рулоны обоев. Однажды Вовчик пришёл в себя, когда вел отца к целителю - кодировать от алкоголя.
Потом отец стал личным маминым водителем и сразу после дефолта родители Вовчика погибли в автокатастрофе. Мама к счастью так и не осознала, что потеряла всё состояние, заработанное за десять лет и что папа опять начал пить.
В этот момент Вовчиков мозг пустил время с обычной скоростью.
Вовчик устроился в мебельный магазин грузчиком. Работал через день. Курочкин отдал Вовчику подрощенного щенка немецкой овчарки. У Серёгиного третьего ребёнка, как выяснилось, была аллергия на собачью шерсть.
Курочкин завёл собаку именно этой породы, потому что в детстве его, в отличие от Вовчика, не брали играть «В четыре танкиста и собаку», а фильм Курочкину очень нравился.
Щенка-подростка звали Кюри. И был он девочкой. Вовчик полюбил Кюришу. Однажды Кюриша проснулась с загноившимися глазками, из носа текло. Её вырвало. Вовчик завернул собаку в старую мамину шаль, поймал тачку и повёз к ветеринару. По дороге у Кюриши случились судороги. Ветеринар выписал лекарства, но сказал, что надежды почти нет: чумка. Вовчик плакал. Дома он открыл бутылку водки и, выпив стопарик, намочил в огненной воде чистую марлечку и стал по чуточке капать Кюришке в пасть. Она сначала слабо противилась, потом смирилась. На следующий день Кюришка выздоровела, правда обрела тягу к алкоголю.
С тех пор они с Вовчиком частенько по вечерам садились за стол. Вовчик сооружал простенькую закусочку, доставал стопочку для себя и хрустальную розетку для Кирюши. В эти розетки Вовчикова мама когда-то раскладывала самодельное крыжовенное варенье. Но мамы не стало, варенья тоже, а если сказать честно, Вовчик и не любил варенье-то. Из розетки Кюрише было удобнее лакать водку. Они немного выпивали и разговаривали.
Вовчик чувствовал в себе некоторую необычность, но сформулировать её не мог, поэтому занимался лжеизысканиями, являющимися тупиковым путём. Например, своё амплуа грузчика, Вовчик обозначил как пауэрлифт. И вся деятельность по подъёму и доставке мебели не от вовчиковой никчёмности и невозможности заработать другим путём, а напротив полезный тренинг. И когда-нибудь Вовчик станет выступающим пауэрлифтером и победит на международных соревнованиях.
Ещё Вовчик причислял себя к гедонистам. Ибо работу свою, как мы знаем, считал концептуальной, попить-поесть любил, равно как и женщин.
Правда трудновато было убедить себя, что яичница с салом - вершина гурманства, водка «Флагман» преподносит изысканный букет ароматов в миг послевкусия, а хохлушка Оксана...
На хохлушке Оксане можно остановиться поподробнее. Вовчик уже почти убедил себя за три года, что любит ренуаровских женщин, молниеносно стремящихся к габаритам рубенсовских. Целлюлит стараниями аутотренинга превращался в ямочки, не в меру выраженную курносость, Вовчик окрестил вздёрнутостью. Кроме того, внушил себе Вовчик, что блондинки – пошлость, ибо Оксанина шевелюра напоминала об Африке и бананах. Собственно и была хохлушка продавщицей этих самых бананов, киви, грейпфрутов и прочей фруктово-овощной снеди. Работала она на улице, в дождь и снег под полосатым тентом, (сама Оксана величала тент парасолькой) окружённая ящиками. На шатком раскладном столике, вровень с богатырской грудью, у Оксаны имелись весы. С весами девушка была запанибрата и их электронные мозги, показывали только те цифры, которые выгодны хозяйке. Обширным лексиконом и сильным интеллектом Оксана не отличалась, что собственно было и ни чему в постельных утехах. Что касается этих самых утех, когда-то Вовчик предпочитал доминировать, но знойная девушка из Украины, признавала только позу наездницы. Вовчиковы кости трещали под почти семипудовым грузом, он вначале кряхтел, а потом свыкся.
До того, а в глубине души и теперь, он предпочитал длинноногих белокурых созданий, которые почему-то прошли мимо Вовчика.
Имидж выступающего, в будущем, а ныне тренирующегося, пауэрлифтера и гедониста придавал Вовчику вес в собственном сознании.
***
Вовчик проснулся рано, ибо нужно было успеть, перед работой, погулять с Кюришей. Кюриша давно умела пользоваться унитазом, но предпочитала это делать в отсутствии хозяина, чтобы тот не заподозрил в собаке никаких аномальностей. Посему Кюриша, на призыв Вовчика:
-Гулять!- покорно подставила холку. Вовчик надел на Кюришу ошейник, и они тронулись на улицу.
Спустившись на пролёт вниз, Вовчик узрел сидящего на ступенях, подпухшего соседа снизу Костика Цанади. Накануне вечером из нижней квартиры неслись песни Розенбаума. Вовчик различал два голоса: Костин и Костиной жены Нади.
-Вован! Здорово! Дай сто рублей! Я от Надьки ушёл. - Сказал Костик.
-Прости, Костян - не дам, - ответил Вовчик и они с Кюришей проследовали на прогулку. Кюрише не хотелось во двор, потому как цвели тополицы и пух стремился залезть в глаза, уши, пасть, а главное в нос, бедной собаки. Но Кюриша не хотела обижать хозяина. Она присела у чахлой приподъезной берёзки и выдавила пару капель мочи. Пройдя несколько шагов, Кюриша схоронилась за гаражом-ракушкой и, сделав вид, что сходила по большой нужде, потянула Вовчика домой.
- Может, ещё прогуляемся? - спросил хозяин.
Но Кюриша посчитала, что она соблюла приличия, пойдя у Вовчика на поводу в прямом и в переносном смысле.
Цанади сидел на прежнем месте.
-Дай сто рублей, Вован. Я от жены ушёл, - заученно повторил Костик.
-Не дам!- ответил Вовчик.
Он завёл Кюришу домой. Она с удовольствием потрясла головой, когда хозяин снял ненавистный ошейник.
-Пока, девочка моя! - сказал Вовчик и поцеловал Кюришу в нос.
«Au revoir, mon amour!»-молча ответила Кюриша и лизнула Вовчика в колючую щёку, - «Не побрился, может сегодня эта une grosse marchande не придёт!»
Вовчик пошёл в тренажёрку. Так он называл свою работу. По пути он отметил, что Костик ломится в свою дверь, но Надька не открывает. Вовчик проскользнул вниз.
До работы было недалеко. Вовчик подошёл к администраторше Лене, та выдала заказы на доставку. В это время подтянулись напарник Вовчика - Юрасик Парк, названный так за двухметровую фигуру, увенчанную крошечной черепной коробкой, и шофёр Михал Михалыч. Закипела обыденная работа. Склад-погрузка-выезд к клиенту-загрузка-доставка до места. Первый же заказ - огромный диван из оливковой кожи не вошёл в хрущобу, ибо хоть в квартире и был евроремонт, в подъезде такового не было. Пришлось поднимать громоздкого красавца, с применением прочных верёвок через балкон пятого этажа. Охающая хозяйка выдала дополнительные чаевые. Юрасик остался доволен. Его профессиональная болезнь - пояснично-крестцовый радикулит исцелялась только от хруста нежданных купюр.
Вовчик же радовался в основном в случаях, когда мебель не входила в лифт. А грузовой или не работал, или его вовсе не было. И чтоб этаж повыше. Тогда тренировка получалась эффективней. Выполнив доставку, Вовчик, в отличие от Юрасика не маялся спиной, а ощущал, светлую силу и радость мускулов. Словно бы он ещё на один шаг приближался к мечте.
Обедал Вовчик всегда дома. Ибо ему, как пауэрлифтеру, полагалось двести пятьдесят грамм чистого белка, который содержался в курином филе. Оно было простым в приготовлении и недорогим. А, кроме того, за половину смены он успевал соскучиться по Кюрише.
Утренние заказы были выполнены, и Михал Михалыч подбросил Вовчика прямо к дому. Домофон вновь не работал, в пролёте между вторым и третьим этажом, на ступеньках дремал Костя Цанади.
Вовчик поднялся выше, открыл свою дверь. Кюриша уже ждала, она пыталась сохранить достоинство, не скулила, не бросалась хозяину на плечи, но с хвостом ничего поделать не могла. Он вилял, сильно ударяя Кирюшу по бокам.
-Здравствуй, девочка моя! Рад тебя видеть! Ты похорошела!
Кирюша улыбнулась. Как все нормальные женщины, она не думала о том, правдивы ли комплименты.
Вовчик пошёл на кухню жарить куриное филе. Свои двести пятьдесят и Кюрише-остальное. Ему было отчего-то стыдно харчевать Кюришу собачьим кормом. Они пообедали. И тут Кюриша с ужасом заметила, что Вовчик идёт в ванную бриться.
Собака, сразу позабыв об изысках французского языка, подумала: «Он приведёт вечером эту хохляцкую блядь». Пока Вовчик брился, Кюриша вытирала слёзы о кресло с голубой мяконькой обивкой. Сидельное место досталось Вовчику на прошлый Новый Год от работы. В качестве премии за ударный труд. Словом какой-то брак обнаружился в этом кресле. А не кондицию (конечно, ту, которую устранить не удаётся) продавали со скидкой или по закупке работникам, иногда же, как в случае с Вовчиком и вовсе дарили.
Когда Вовчик побрился и вышел из ванной, Кюриша уже была в норме. Но заставить себя безудержно вилять хвостом и повесить улыбку на морду ей не удалось.
-Пока, девочка моя! До вечера! - сказал Вовчик и нагнулся, чтобы поцеловать Кюришу, она с отвращением почувствовала гладкость его щеки и резкий запах лосьона после бритья, но морду вежливо подставила.
Костя всё так же дремал, прислонившись к стенке правой стороной лица, отчего был хорошо виден его совсем не античный профиль. Нос-бульбочка, приоткрытый рот с вытекающей оттуда слюной... Вовчику подумалось: «Ну, какой из него эллин? Хоть тысячу раз напиши в паспорте в графе национальность «грек»...» Костя как-то предъявлял Вовчику паспорт как аргумент принадлежности к потомкам великого народа. Впрочем, то был ещё советский паспорт. В российских национальности уже не было, и Вовчик, совершенно утратил интерес к нижнему соседу. Хотя одно время фамилия Цанади будоражила Вовчика, как археолога черепок керамики, изготовленной до Нашей Эры.
По пути к мебельному он решил позвонить на мобилу Оксане.
-Привет, это я,- сказал Вовчик.
-Трошки попозжее...- раздалось в ответ и пошли отбойные гудки.
Вовчик пожал плечами и засунул телефон в нагрудный карман старенькой джинсовой куртки.
На работе его ждало неприятное известие. Вместо погрузок Вовчику предстояло заниматься сборкой мебели, - хозяева решили заменить выставочный образец кухни. Ибо пришла новая модель, и нужно было показать свежий товар во всей красе. Для Вовчика это значило, что тренировка по пауэрлифту отменяется.
Они втроём, Вовчик, Юра и шофёр Михал Михалыч, принялись придавать дээспешным панелям, завёрнутым в серо-бежевую бумагу и фурнитуре в холщовых мешочках вид жилого помещения.
Юрасик радовался как ребёнок, играющий в конструктор, Михал Михалыч тихонько матерился, потому как непросто было стыковать якобы итальянские детали кухонной мебели, к тому же в фурнитурных мешочках частенько обнаруживалась недостача,- то тебе петель не хватает, то накладочек, то ручек.
Вовчик относился к монтажу мебели как к досадному недоразумению, помешавшему полезному и спокойному ходу жизни.
Позвонил мобильник. Вовчик глянул на дисплей: Оксана, - тем не менее, приложив трубку к уху, он спросил:
-Это ты?
-А то хто ж?
- Может, встретимся сегодня?
-Та ни...
-А что так?
-У менэ червоный дэнь. Вчастно. Мог бы и помнить И ваще... Об чём ты думаешь? Об лягаты со мною в постелю и усё? Ох, и обрыдло мне гавкотню Куркину слухать... Зустричатыся? Та що це таке?.. Не можу так! Обрыдло! Йому гарно-дывытися!...А дивчина...Када подумаешь об жениться на менэ - приду...Ось как!
Оксана говорила на дикой смеси украинского и русского, который и суржиком-то назвать было бы грехом.
-Ну, как хочешь,- сказал Вовчик,
Оксане видно послышалась обида в его голосе, потому что она ответила:
- Ну и до побачення, москаль недоторканый!
Раздался гудок отбоя. Перезванивать Вовчик не стал.
К концу смены кухонный интерьер в магазине был собран. Шкафчики наживую прикручены к стенам, и даже некоторые дверцы открывались.
Вовчик не присоединился к Юрасику с Михал Михалычем, которые пошли пить пиво, а прямиком отравился домой.
На ступенях в подъезде сидел проспавшийся Цанади.
-Вов! Привет! Дай сто рублей. Я от жены ушёл.
«Недалеко же ты от неё ушёл» - подумал Вовчик, глядя на Костину дверь, расположенную в двух шагах, вслух же автоматически ответил:
-Не дам!
-Ладно, - неожиданно легко согласился Костя,- Я к тебе пойду!
Вовчик вздохнул, но Цанади уже следовал за ним. Вовчику пришлось вспомнить поговорку: «Жадность фраера сгубила».
Бороться с идеей Цанади у Вовчика не было сил. Кюриша, ещё до того, как открылась дверь, поняла, что Вовчик не один. Но ненавистного запаха cerruti, запаха мёртвых деревьев и цветов, запаха une grosse marchande –не ощущалось. Поэтому Кюриша встретила и хозяина и соседа с радостью.
Вовчик не стал разуваться и сказал Косте:
- Ты проходи, а мы с Кюришей погуляем.
Когда они вернулись, Костя уже жарил яичницу. После этого Цанади и Вовчик поужинали, выпили водки. Надо сказать, что Кюришу Вовчик тоже накормил. Правда, водки не передоложил. Но Кюриша не обиделась, у них с хозяином был мысленный договор об алкогольном тет-а-тете. Костя довольно быстро заснул на неразложенном Вовчиковом диване. Вовчик, вздохнул, но от греха подальше, будить соседа не стал, а достал с балкона раскладушку и уснул, прикрывшись пледом.
Проснулся Костя первым и сразу захлопотал в кухне. На аромат неизменной яичницы подтянулись Вовчик и Кюриша.
-Доброе утро! - сказал уже опохмелённый Цанади.
Вовчик в ответ кивнул, Кюриша вежливо вильнула хвостом. Костик разделил на троих яичницу. Во время завтрака он спросил:
- Вован, а чего мне теперь делать? Я ушёл от жены...
Вовчик вздохнул и пошёл выгуливать Кюришу. Она тоже этого ждала, так как боялась ночью в туалете столкнуться с Костиком.
Когда они вернулись, было уже одиннадцать. Цанади сидел за столом и плакал. Рядом стояла почти пустая бутылка «Флагмана».
-Вован! У меня же там коты!
-Какие коты, Костя? - терпеливо спросил Вовчик.
-Ну, ты же знаешь... Проктор и Гэмбл. Один сиамский - Проша, второй беспородный: Генка...
-Да, Костя, я в курсе, но при чём тут это?
- Вовчик! Я же тебе в которой раз говорю: я ушёл от жены... А там коты! И конопля!
- Какая ещё конопля, Кость?
- Какая-какая... Канабис! На балконе. В горшках!
- Ну и...?
- Надька не знает, что котов нельзя на балкон пускать!
- Я тут при чём, Костя?
- Бля, Вова! Ну, позвони ей, пусть дверь мне откроет!
- Сам звони,- злобно сказал Вовчик, - Давай-ка домой, Костя! Я не хочу весь выходной просидеть с тобой на кухне!
-Вова! Ну, ты пойми же! Надька трубку вешает, когда мой голос слышит. А там коты! И конопля на балконе!
Тут раздался телефонный звонок. Это была лёгкая на помине Наденька.
-Надь! Забирай своего мужа. Достал!
-Срочно спускайтесь ко мне. Оба. У меня тут такое творится! - сообщила Надя менторским, но очень испуганным голосом.
-Что там у тебя? - спросил Вовчик.
Но трубка уже исходила короткими гудками.
- Собирайся! Надежда звонила.
Костя поспешно проглотил остатки водки, приговаривая: «На посошок!». Кюриша тревожно заскулила. Цанади и Вовчик побежали вниз.
Из-за двери доносились душераздирающие звуки. Надя открыла. Вид у неё, такой обычно аккуратной и собранной, был помятым. Волосы растрёпаны. На выпученно-базедовых голубых глазах слёзы. В руках Наденька сжимала огромную мокрую тряпку. Коей тут же огрела, не успевшего прикрыться Костю, по морде, приговаривая:
-Сам скотина, и коты твои скоты!
В квартире нестерпимо воняло кошачьей мочой. Повсюду валялись посудные черепки.
-Надь! Что происходит-то? - с ужасом спросил Вовчик.
- Что-что!!!! Этот мудак, - опять последовал шлепок тряпкой по Костику, впрочем, на этот раз ему почти удалось увернуться, - посадил анашу на балконе, а эти распиздяи её сожрали!
Посредине комнаты, задрав вверх лапы, лежал сиамец Проша. Лапы подрагивали в такт и нечеловеческому, и уж конечно не звериному хохоту, исходившему откуда-то из кошачьего брюха. Голова при этом мотылялась из стороны в сторону, и когда она падала на правое ухо, была видна Прошина морда в фас. На шоколадном фейсе застыла сказочная чеширская улыбка. Казалось, кошачья морда вот-вот треснет.
Второго зверюгу, беспородного Геночку видимо пробило на хавчик. Огромный серо-полосатый, Геночка сидел около холодильника и орал. Периодически он бросался на холодильник, но не мог уцепиться за полированную поверхность и падал. На линолеуме в кухне валялась алюминиевая кастрюля. Надя подняла посудину и, предъявляя её Вовчику, сообщила:
-Это Генка сожрал целую кастрюлю пустой гречки! Она на плите стояла...
-Надь! Я всё уберу! Честное слово! - тихонечко сказал Костик, за что и был третий раз наказан тряпкой.
Кажется ситуация начала выправляться.
Во всяком случае, Вовчику всё надоело, и он поднялся к себе. Кюриша вопросительно смотрела на него, виляя хвостом.
-Ты представляешь, Костины котяры нажрались конопли... Ну и такой бардак там устроили. Я еле вырвался!.. Пойдём-ка гулять, девочка моя. Побегаем!
Кюриша знала, что Вовчик имеет в виду. Она весело подбежала к травянисто-зелёному велосипеду, стоящему в коридоре. Велик был старенький, в нескольких местах поржавевший. «Он не брился! - думала Кюриша, - Значит une grosse marchande сегодня не придёт. И ещё... Мы пойдём гулять без поводка и ошейника. Гулять! А не справлять нужду!»
Они вышли на улицу. Кюриша без упряжи и Вовчик с «Десной». Хозяин поехал, стараясь не сильно набирать скорость, собака неспешно трусила рядом. Они гуляли по ближнему леску. Тополиный пух не лез в нос Кюрише, поэтому она ощущала разноцветные ароматы цветов и деревьев. Живых цветов и живых деревьев. Совсем не таких, как вонь Черутти, которыми пользовалась une grosse marchande. Втягивая влажными ноздрями растительные ароматы, Кюриша испытывала щеняче-щемящий восторг. Запахи разнофлорья текли по жилкам, смешивались с кровью и в собачьей душе пробивались бутоны неизбывного счастья. И солнце блестело на спицах старенькой «Десны», а пятна ржавчины казались золотыми.
Вовчик же думал о том, как много лет назад, в десятом классе по пути из этого леска он сломал обе ноги, и карьера профессионального спортсмена рассыпалась в прах. Но он нисколько не жалел об этом. Потому что, наверняка бы он бы уже ушёл из спорта. Сейчас же он, в силу обстоятельств, тренирующийся и выступающий (пусть и в будущем) пауэрлифтер! И есть у него любимая (да любимая!) девушка с которой он конечно со временем заведёт детей. И дети будут здоровыми и крепкими, не то, что от какой-нибудь худосочной блондинки. И собака у него есть, лучшая в мире Кюриша. И бежит она рядом. И никто никогда не разлучит их. И ещё Кюрише никогда не придёт в голову валяться по полу в истерике или жрать пустую гречку кастрюлями и ссать по углам квартиры. Потому что она собака, а не кот и еще, потому что ему, Вовчику в дурном сне не приснилось бы посадить на балконе коноплю.
После прогулки Кюриша с Вовчиком вернулись домой, пожарили куриного филе, так необходимого для белкового рациона пауэрлифтеров и такого вкусного для собак. Потом Вовчик достал из заначки бутылку «Флагмана». (Не догадался Костик залезть в морозилку!). Вовчик налил водки: в стопку себе и в розетку для крыжовенного варенья Кюрише. Они выпили, поговорили. И Вовчик заснул на неразложенном диване, на том самом, который на прошлую ночь арендовал Цанади.
Снились Вовчику красивые античные люди и разнокалиберные физические частицы.
Кюриша сидела рядышком и ультразвуковым голосом транслировала Вовчику стихи греческого поэта Кавафиса на языке оригинала. Стихи о бесповоротном отлучении от мира, об отсутствии окон, кои нельзя отворить и о царе-отроке Кесарионе, сыне Клеопатры, казнённом Октавианом. Об отроке, о котором почти никто не помнит и не знает.
Кроме того, Кюрише приходилось изредка нежно щёлкать зубами в поредевших Вовчиковых волосах. Со стороны казалось, что она ловила блох у хозяина. На самом деле это были нейтрино и кварки, выпрыгивающие из Вовчиковых снов.
