Копроэпопея
(Начало см. здесь )
(Предупреждение от издателя: чтение этого произведения может быть опасно для жизни!)
Я почти всегда чувствую себя среди людей так, как чувствовал себя Иисус из Назарета, взывая к своим спящим ученикам.
Артур Шопенгауэр. Афоризмы и максимы
…Ну и что же ты всё-таки доказал?.. Они были свиньями и до нас, и после нас они останутся свиньями. Мы можем только накормить их, и одеть, и избавить от животных страданий, а духовных страданий у них сроду не было и быть не может.
А. и Б. Стругацкие. Град обреченный
ЧАСТЬ 4. ПОИСКИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
Глава 12
Итак, первая часть нашего плана была успешно выполнена. Я без особых затруднений вышел на след Ивана Мафусаиловича, и в моих руках оказался документ, подтверждающий правильность наших с Гомеровым действий. Монт сразу же направил меня в городской парк, чтобы говорящий сам с собой человек не привлекал лишнего внимания, и стал в нетерпении подгонять: «Ну, давайте же, читайте!»
Однако, наскоро пробежав глазами первую страницу неопубликованной статьи доктора Моно, я в недоумении остановился и пробормотал:
— Ничего не понимаю, белиберда какая-то…
«— Что, что там такое?» — закричал Гомеров.
— Да тише вы, порвёте мне перепонки! — попытался урезонить его я. — Здесь что-то несуразное, бессмысленное, не могу понять…
«— Так читайте скорее! Может быть, я разберусь!»
— Хорошо, хорошо! Только не кричите так…
«— Извините, Глеб… Читайте, пожалуйста, медленно и внимательно, ничего не пропуская. Может, это какое-то закодированное послание! И любая мелочь…»
— Ну, хорошо, — пожал я плечами, — слушайте…
Я уселся поудобнее на первую же попавшуюся на пути скамейку в парке и тихонько забубнил себе под нос:
«СНЫ КАК ПРОДУКТ НОЧНЫХ ВЫСВОБОЖДЕНИЙ СОЗНАНИЯ
(Под редакцией Скатологического Центра Института Мозга)
Тема данной статьи, как может заметить пытливый читатель уже из её названия, весьма необычна для нашей научной публицистики. Кто-то, вероятно, даже в недоумении спросит: и вот этой ерундой занимается наш научный мир, цвет нации, её мозги и надежда? Позвольте сразу же возразить: именно в этой, используя терминологию непосвящённых, «ерунде» и скрывается та краеугольность и, можно даже сказать, сутьность главного вопроса философии — если сознание имеет высвобождения в виде сновидений, каково же его место в бытии?
Вряд ли здесь стоит подробно останавливаться на освобождающей пользе снов. Эта польза очевидна, достаточно глубоко изучена и показана в работах Фрейда, Адлера, Юнга, Грофа и др. Нам бы хотелось уделить особое внимание освобождению сознания через сны от скопившихся за день анимических газов, то есть, по сути, акту высвобождения духовной сферы.
Эта тема является острейшей в современной философии и психологии: что есть сны — самостоятельная субстанция или же производное утомившегося за день и расслабившегося ночью мозга?
Наиболее крупные и уважаемые в этой области учёные попросту стараются избегать ответа на указанный вопрос, который, кстати, и разделяет всю современную науку на два непримиримых лагеря — символистов и экскрементаторов.
Попробуем встать пока на позиции вторых. Для начала приведём весьма интересный пример из богатейшей личной психиатрической практики.
Как-то утром во время плановой беседы один из наших выздоравливающих пациентов, находясь в благодушном состоянии духа, воскликнул, похлопывая себя по животу:
— Знаете, доктор, этой ночью я так опорожнился! Просто летать хочется!
— Что вы имеете в виду? — с беспокойством спросили мы. — Так сильно подействовало слабительное?
— Нет, нет! Я говорю о снах — столько всего наснилось, что я чувствую такое освобождение, облегчение!
— Но почему вы применили именно слово «опорожнился»?
— Неужели? Да не знаю, просто на ум пришло…
Этот диалог показателен. Что значит «на ум пришло…»? Уж не является ли это пришедшее на воспалённый, а потому открытый всему запредельному ум нашего пациента определение прямым вмешательством бессознательного (а через него — трансцендентных сфер) в сознание с намерением объяснить нам, пылинкам мироздания, что же такое есть на самом деле сны? Помнится, ещё Анаксагор из Клазомен заметил: «Весь мир дерьмо, а люди в нём — засранцы». Что имел в виду великий философ, уж не преобладание ли паттерна экскремизма в человеческой психике? Ведь действительно, что сопровождает уже само рождение человека, этот священный для многих акт природы, — уж не потоки ли фекалий и мочи? И не просто конкретной женщины-матери, но — через неё — всей Вселенной, выталкивающей в свет венец своего творения, высшую известную нам комбинацию атомов! А чему первому мы пытаемся научить человеческого детёныша? Мысли? Слову? Нет, нет и ещё раз нет – умению испражняться! Тут уместно будет вспомнить и популярные простонародные выражения, объясняющие состояние человеческого духа: «наложил в штаны», «с облегчением вас», «а насрать мне на всех» и пр.
Последние экскрем..., пардон, эксперименты учёных Запада подтверждают: способное высвобождаться описанным выше образом сознание является высшим состоянием духа.
В лаборатории Питера Крэга тысяче подопытных крысок было предложено выбрать направление движения — к кормушкам с фекалиями кашалота или к мелко нарезанному свежему сыру производства Нидерландов, разложенному на керамических блюдцах. Результаты эксперимента поразительны — 997 животных сразу же бросились к сыру, две нерасторопные крыски были затоптаны и одна пропала без вести. Не будем замыкаться на этих 997 глупых тварях, а сразу обратимся к последней, пропавшей без вести. При замедленном прокручивании видеозаписи опыта Крэг обратил внимание на то, что во время продвижения полчищ грызунов к сыру было поднято облачко пыли необъяснимого происхождения. Учёный попытался определить на глаз его вес. И что вы думаете? Вес облачка пыли точно соответствовал весу пропавшей крыски, возведённому в куб и разделённому на общий вес фекалий кашалота! Крэг немедленно пришёл к замечательному выводу — испаряющееся сознание способно высвобождать газы! Следовательно, мы уже можем смело говорить не просто о корпускулярно-волновой субстанции элементарных частиц, а фактически о корпускулярно-волново-экскрементальной их основе. Это, конечно же, является революцией в современной науке и открывает немыслимые горизонты!
Уже сейчас наши физики, сотрудничающие с учёными-экскрементаторами, вплотную подошли к созданию особо чувствительных ассенизаторских машин, способных улавливать и извлекать из эфира мозговые высвобождения давно умерших людей. На очереди — их дешифровка и воспроизведение на специальных сортиронесущих экранах, а затем — и возможность (уже в недалёком будущем!) устанавливать прямое общение со своими почившими в бозе предками в отдельных клозетных кабинках!
Словом, дух захватывает от открывающихся перед человечеством перспектив!
Позволим себе на этой оптимистической и многообещающей ноте завершить обозрение последних достижений учёных-экскрементаторов, олицетворяющих собой передовую мысль современной науки.
В следующей статье, подготовленной рецензентами Скатологического Центра Института Мозга, будут рассмотрены вопросы развития современной кардиологии, в частности, весьма животрепещущая тема: «Коитус как активная мастурбация сердечной мышцы».
Глава 13
— Монт, с вами всё в порядке? — тревожно спросил я после десятиминутного молчания «с той стороны».
«— Ничего не понимаю, — безжизненным голосом отозвался Гомеров. — Это всё? Вы ничего не пропустили?»
Я внимательно осмотрел папку и повертел листки в руках.
— Да нет, всё прочитал, и папка пуста…
«— Не может быть, чтобы не было больше никаких записей, пометок…»
— Да нет же!
«— А вы получше посмотрите!»
Меня задело это недоверие, и я язвительно сообщил:
— Да, действительно, есть кое-что!
«— Ну?!»
— Вот, слушайте внимательно, ничего не пропустите: «Папка изготовлена… артикул… цена…»
«— Тьфу ты, Глеб, не шутите так больше!.. — Монт тяжело вздохнул. — Ладно, отбой. Мне надо спокойно всё обдумать… Отдохните немного и вы. Пока, до связи…»
…Неожиданно образовавшуюся в наших поисках паузу я решил заполнить прогулкой по городу. Домой не хотелось, а больше и заняться вроде было нечем.
Я бродил в одиночестве по давно знакомым местам и опять удивлялся своей былой близорукости и неспособности видеть. Родной городок, как бы заново открываясь передо мной, оказался интереснее и больше, чем я привык думать, в нём были и прямые широкие улицы-проспекты, и уютные зелёные скверики, и старинные хорошо сохранившиеся здания. Всё вокруг чистенько, благонравно, культурные и вежливые горожане — и не подумаешь, что это один из центров копрофагии! Впрочем, и вежливость бывает гаденькой, и культура — показной…
На одной из улиц меня кто-то окликнул, и в ту же минуту я неожиданно оказался в объятьях здоровенного небритого мужика примерно моих лет, одетого по последней бандитской моде — чёрная майка, дорогой тёмно-синий пиджак и толстенная «голда» на шее.
— Глеб, брателла! — заорал мужик на всю округу, не обращая внимания на озирающихся на нас прохожих. — А я смотрю — ты или не ты?! Не узнаёшь? Я эксклюзивом приканал из столицы на нашу стрелку, а он нос воротит! Ну ты чего, спишь на ходу, что ли?
— Серёга, здорóво! — наконец узнал я своего одноклассника. — Какой ты стал!.. А что за стрелка?
— Да ты чё, вообще не в теме? В этом же году червонец, как мы эту бодягу кончили!
— Точно! — хлопнул я себя по лбу.— Как я забыл! А когда и где встречаемся-то?
— В субботу, в нашем любимом кабаке, помнишь? Слушай, а поехали туда сейчас по пиву, а? Вон моя тачка с пацанами стоит…
И он указал нанизанной на палец огромной золотой печаткой на крутой заморский внедорожник, из которого выглядывали бритоголовые «пацаны».
Я без особой борьбы позволил себя уговорить, хотя сразу засомневался в целесообразности этой затеи. Через двадцать минут мы уже сидели в кафе, в котором часто собирались в юности, и вспоминали школьные годы. После пары бутылок водки и экскурса в прошлую жизнь Серёга в окружении своих дружбанов стал рассказывать о своём дне сегодняшнем, об удачном бизнесе, о «конкретных делах», не забывая периодически вставлять в «базар» хорошо отточенную распальцовку.
Терпения моего хватило примерно на полтора часа подобной бравады, а затем — то ли вакцина усилила своё действие под винными парами, то ли просто мозги затуманились, но меня вдруг пробило на ответный спич в форме обличительно-романтического бреда.
— Знаешь, Серёга, — резко прервал я хвастливый монолог своего одноклассника, — смотрю я на тебя и думаю: вот сидит напротив меня мужик, мой приятель детства, с которым мы не виделись тысячу лет, и бодрым голосом втирает мне о своих невероятных успехах в жизни, о том, каким он стал крутым и обеспеченным чуваком и так далее в том же духе. А я вместо этого слышу лишь мольбу о помощи и вижу одну пустоту. «Боже, кем я стал? — кричит его потерянный взгляд. — Во что превратился? Ограниченное одинокое существо с фальшивыми ценностями и такими же фальшивыми друзьями!» А чуть поодаль (вон, видишь, с дамой за столиком у окна, в очках?) сидит другой мужик. У него, возможно, пусто в кармане, и в мещанском смысле он отнюдь не состоялся, но нет на земле человека счастливее его, потому что теперь рядом с ним женщина, которую он искал целую жизнь и уже отчаялся найти… И вот вдруг однажды она появилась на его пути с огромным букетом жёлтых цветов в руках и тихо сказала: «Вот и ты!», и в то же мгновение мир вокруг ожил, и всё прочее стало неважно для него и для неё, для них обоих…
Серёга слушал меня, ошарашено выпучив глаза.
— Не понял, брателла! — наконец опомнился он. — Ты это о чём базаришь?
— Я хочу сказать, что есть иные ценности…
— Какие ещё ценности? — перебил меня друг детства, тряхнув золотой цепью на шее. — Ты просто только что мерзко опустил меня перед пацанами, ты сказал, что я дерьмо, а тот очкарик — весь в цветах со свой бабой! Ты, короче, пожрал моего мяса, нахлебался моей водки и в благодарность решил толкнуть такой вот гнилой базар? А ну-ка, братва…
…Через минуту я стоял на улице перед окнами кафе, отряхивая брюки и поправляя разорванную рубашку, и слушал сочувственные слова вернувшегося в эфир к концу этой «стрелки старых друзей» Монта.
Глава 14
Направившись домой после столь неудачной «встречи с юностью», я в категорической форме предложил доктору Гомерову прервать на время наш контакт и отключиться, объяснив, что хотел бы поговорить со своей подругой о личном, без свидетелей.
На город стремительно накатывался летний вечер, окрашивая всё вокруг в мягкие, бесконфликтные тона, в то время как я шёл домой обозлённый, избитый и грязный и собирался конкретно показать своей сожительнице весь ужас её пустой, никчёмной жизни. И то, что я вновь застал Алину за просмотром очередной серии очередного бесконечного «мыла», только добавило мне решимости.
Громко хлопнув входной дверью, я быстро вошёл в комнату и без каких-либо объяснений выключил телевизор, выдернув шнур из розетки. Алина непонимающе посмотрела на потухший экран, затем перевела взгляд на меня и чуть не подавилась чипсами.
— Ты чего? — удивлённо спросила она.
— Ничего! Опять смотришь эту дрянь?
— Ну включи, Глеб! Там сейчас как раз…
— Послушай! — я резко повернулся к ней. — Мне нужно с тобой серьёзно поговорить!
— О чём?
— Вот как раз обо всём этом! — я помахал перед её лицом вилкой сетевого шнура телевизора.
— А после фильма нельзя этого сделать?
— Ты не понимаешь…
— Нет, это ты не понимаешь! — Алина вскочила с дивана и попыталась отнять у меня шнур. — Я смотрела все предыдущие двести серий, ни одной не пропустила, и хочу досмотреть сериал до конца, понял? А ты со своими разговорами можешь и подождать… Давай, включай! Ну же, Глеб! А потом поговорим.
Я плюнул, безвольно сунул ей в руки шнур и ушёл на кухню. «Поговорил, называется! — подумалось с досадой. — А она даже не спросила, что со мной случилось, почему на мне порвана рубашка. Ей это неинтересно… Да если бы я попал сегодня под машину, она… А с другой стороны, что я ей могу объяснить? Какими словами? На каком языке? Что можно рассказать о жизни Духа человеку, все интересы которого сводятся к просмотру тупых сериалов, тряпкам да к болтовне с подружками? Она не только книг не читает, но и голову к Млечному Пути поднять ленится…»
«— Не слишком ли вы строги, Глеб? — вдруг «включился» Монт. — Она ведь просто молодая хорошенькая женщина».
— Вы что, уже и мысли мои научились читать? — раздражённо спросил я.
«— Нет, но последние слова вы произнесли вслух… Ладно, не обижайтесь, я только что вернулся и хотел сообщить вам о плодах своих размышлений. Помнится, доктор Моно писал об огромном влиянии на умы людей власти в любом её проявлении и о возможности использования этого влияния в интересах борьбы за изменение мира. В редакции газеты мы с вами уже побывали, теперь давайте попробуем поискать следы Ивана Мафусаиловича, к примеру, в мэрии. Лучше всё равно ничего пока в голову не приходит… Но это завтра. А сейчас, Глеб, вам надо бы как следует отдохнуть, день сегодня выдался весьма насыщенный…»
Глава 15
Однако хорошо отдохнуть, как настоятельно рекомендовал доктор Гомеров, не получилось, потому что всю ночь напролёт меня преследовали кошмары.
Сначала мне приснилось, как я в детстве стащил у бабушки три рубля и потом потерял их через дырку в кармане брюк… Это, конечно, нельзя назвать кошмаром в прямом смысле слова, но сон был весьма неприятный, особенно его концовка.
Затем я полночи блуждал по бесконечному лабиринту, а когда наконец нашёл из него выход… В общем, это оказалась зелёная дверь в тупике, на которой было написано сияющими золотыми буквами: «Добро пожаловать в Копролэнд! Вход только. Выхода нет» и ещё — буквами помельче: «Обед без перерыва». Я постоял перед этой дверью в нерешительности, предчувствуя, что её не стоит открывать, но тут она вдруг сама приоткрылась, и кто-то грубо схватил меня и стал тянуть внутрь. Мои попытки вырваться закончились тем, что я поскользнулся на мокром полу, упал головой вперёд по ходу движения и с ускорением влетел на животе по какой-то липкой гадости прямо в просторное сумрачное помещение, оказавшееся чем-то вроде концертного зала — с рядами кресел у стен и подобием сцены в центре. Зал был полон зрителей, а представление, вероятно, уже началось, поскольку на меня тут же зашикали со всех сторон, требуя тишины и порядка. Я растерянно извинился, сел на свободное место и посмотрел на тускло освещённую сцену. В этот момент луч прожектора выхватил на сцене… Вальдемара Порокина в маскарадном костюме комара с огромными понуро повисшими крыльями из натянутой на проволочный каркас марли и длинным хоботком, свисающим с шапочки-маски. Порокин, испуганно озираясь по сторонам, жалобно попискивал и умолял кого-то отпустить его домой, затем явно не к месту затянул тонким дрожащим голоском: «Джингл бэлз, джингл бэлз…» и безвольно упал на колени. Тотчас позади него зашевелилась объёмная тёмная масса, ошибочно принятая мной сначала за декорацию, и вдруг неуклюже приподнялась на лапах, оказавшись гигантской синей жабой, в которой я в шоке (хотя чему уж теперь удивляться!) узнал ещё одного своего нового знакомого — Самсона Львовича Хряща-Межреберского. Бывший светоч слова, обратившись в отвратительное земноводное, беспрестанно пускал в предвкушении обеда слюну-слизь, заляпав ею уже весь пол в зале (вероятно, именно на ней я поскользнулся вначале), ворочал во все стороны огромными выпученными глазами и позвякивал толстой золотой цепью на безобразной бугристой груди. Внезапно он громко зачмокал, весь напрягся, раздулся и, широко раскрыв свою жуткую пасть, длинным липким языком в мгновение ока слизнул со сцены и заглотнул внутрь Порокина-комара, не успевшего даже шевельнуться. Я вскрикнул от неожиданности, и на меня снова все зацыкали. А жаба-редактор, смачно отрыгнув и поводив горизонтальными зрачками по залу, остановила вдруг свой леденящий душу взгляд... на мне! Я понял, что это конец, и уже не мог точно определить, от слизи у меня мокрые штаны или от страха. И тут верхняя часть жабьей башки резко, подобно крышке люка у танка, откинулась назад, и из самой утробы выскочила на пружине, как чёрт из табакерки, лысая человеческая голова с окровавленной шеей. Голова заверещала на весь зал: «Жуть, тот, как его, жуть, жуть!» и сразу же нырнула обратно внутрь. И всё стало на место. Чудовище-Самсон Львович вновь закапало слюной и, указав непропорционально маленькой лапкой на меня, зычно гаркнуло голосом Присциллы Леопольдовны: «Ваша очередь!» Я почувствовал, что мне не хватает воздуха, в ужасе вскочил, пытаясь развернуться и бежать, но снова поскользнулся на слизи и в фатальном полёте понёсся прямо в разинутую бездонную пасть к ненасытному ультрамариновому монстру…
И проснулся весь в холодном поту. Я сразу вспомнил, что сегодня меня ждёт поход в мэрию, и подумал, что сон этот мне приснился не просто так.
Глава 16
Нашего мэра Михаила Ивановича Колобка знали в городе все. И способствовало его славе и головокружительной карьере вовсе не брюхо совершенно неправдоподобных размеров (животом это назвать было бы преуменьшением), как думают многие, и даже не правильная округлая форма этой выдающейся части тела, за которую Колобок получил ласковое и весьма точное прозвище, полностью созвучное с фамилией. Просто глава города принадлежал с такому типу людей… без которых, наверное, скучно жить. Будучи от природы довольно скромным и даже почти хорошим человеком, Михаил Иванович имел одну слабость, точнее сказать — всепоглощающую страсть, преображающую его в моменты вдохновения до неузнаваемости, и страстью этой было непреодолимое желание лично участвовать в любом мало-мальски значимом скандале города, будь то чья-то семейная ссора, бандитская разборка или акция общественного протеста. Колобок обладал особым чутьём на такого рода происшествия и чувствовал себя в них как рыба в воде, проявляя недюжинный талант к подстрекательству и провокациям. Многие, прослышав об очередном успехе гения склоки, так о нём и говорили: «Этот человек занят своим делом!» Ни больше, ни меньше. А сам он любил повторять, что «на маленьких несогласиях строится большое согласие». (Удивительно, но это почти невинное увлечение почему-то не разделяли родные Михаила Ивановича и даже люто ненавидели его всем скопом — от внука грудного возраста до дряхлой, давно оглохшей тёщи — как раз именно за то, что и принесло ему общественное признание; но это, так сказать, издержки славы…)
Так вот, не было в городе ни одного самого незначительного конфликта, в котором бы не принимал самого активного участия «Колобок» Колобок. Причём часто действующие лица и вспомнить уже не могли, из-за чего, собственно, сыр-бор, но гневные провокационные взгляды и коварные реплики Михаила Ивановича побуждали стороны к действию.
Как ни странно, но его никогда не били. Почему? Возможно, оттого, что многие быстро научились извлекать из колобковской гиперактивности необыкновенную для себя пользу. Скажем, коллега по работе при встрече бросал ему как бы невзначай:
— Завтра иду разговаривать с шефом!
— А что случилось? — наивно спрашивал Михаил Иванович, не подозревая подвоха.
— Ну как же! Он ведь «зарубил» мой проект по реорганизации!
— А-а, ну желаю удачи… — вяло говорил Колобок, но сослуживец уже мог быть уверен, что ему в предстоящем разговоре с начальством найдётся вернейший союзник.
Со временем все горожане поняли выгоду близкого знакомства с Михаилом Ивановичем и здоровались с ним, едва завидев издали (да так оно было и безопаснее). Сначала его звали только на мелкие бытовые разборки, но с ростом популярности и признанием заслуг нашлись поводы и поважнее.
Судили, например, пару лет назад внучатого племянника одного известного и уважаемого в городе человека — жуткого негодяя, понятия не имеющего о совести и морали (под негодяем подразумевается, конечно же, племянник, но никак не его дядя; так уж иногда случается, что у известных и уважаемых людей появляются такие вот неподходящие родственники!). Теперь уже никто и не вспомнит, что он натворил в тот раз, и с чего, собственно, началось само судебное разбирательство, зато все очевидцы и десятилетия спустя будут рассказывать своим внукам, чем оно закончилось. Колобок блестяще взялся за дело и легко поставил его с ног на голову. Даже подсудимый вскоре открыл рот от изумления и не закрывал его больше никогда, а прокурор впал в прострацию от мысли, что он чуть не засудил саму добродетель. Старушки в экстазе рыдали по углам и почему-то крестились, жертва попросила у своего обидчика прощения, а свидетели со стороны обвинения незаметно растворились в толпе. Все с пиететом смотрели на Михаила Ивановича, который степенно расхаживал по залу суда и, вбивая в крышку гроба местного правосудия последние гвозди, громогласно вещал о высокой миссии человека на земле вообще и о месте «этого невинного агнца» в обществе в частности. Суд, разумеется, оправдал подсудимого, попросил прощения у его дяди и позорно удалился. И даже никто не вставал.
После этого показательного процесса Колобок стал знаменит вдвойне, а ореол защитника всех несправедливо обиженных и обделённых рано или поздно должен был привести его в ряды борцов с произволом и безнаказанностью местных властей. И привёл. Михаил Иванович даже выпустил за свой счёт листовку с красноречивым названием «Большой тёплый влажный язык» и тайно подбросил её соседу в почтовый ящик. Листовка содержала ряд весьма смелых выпадов, в частности: «И я спрашиваю: до каких пор эти гнусные подхалимы будут лизать задницу властям предержащим? И сколько можно терпеть восхваление дураков и разбитые дороги?» Оба эти вопроса традиционно остались без ответа, но по городу поползли слухи. Стало очевидно, что на приближающихся выборах появится новый яркий кандидат, и вскоре на волне всеобщего признания этот самый независимый кандидат Михаил Иванович Колобок легко обошёл всех соперников и был избран городским главой. Теперь он встал над всеми теми, кого совсем недавно обличал в своих гневных речах и в знаменитой листовке (включая опозоренного им прокурора), и…
И тут с Михаилом Ивановичем произошла удивительная метаморфоза — оказалось, что он вполне может быть милейшим и даже выдающимся (по крайней мере, так писали в местной прессе) человеком; не только в городе, но и по всей округе вместе со скандалами разом исчезли дураки и доро… прошу прощения, разбитые дороги, стали возрождаться духовность и животноводство (по данным некоторых областных газет), за какие-то несколько месяцев выросла продолжительность жизни, увеличились надои молока и рождаемость на душу населения. Тот самый прокурор при единогласном одобрении жителей был награждён почётной грамотой и отправлен на пенсию, а самому Михаилу Ивановичу вручили орден «За приумножение добра на Земле» и высекли его на центральной площади города. В камне. Но и это ещё не всё. Поговаривали, что новый мэр свёл даже знакомство с самим… Нет-нет, не с дьяволом, но тоже… В общем, с одним депутатом Государственной Думы. И что теперь за выдающиеся заслуги его непременно переведут в столицу.
Так это или нет, пока неизвестно, но одно можно сказать совершенно точно — от прежнего Михаила Ивановича, которого все знали и боялись как мастера провокации, не осталось и следа. Бесконечное глубокое уважение и трепетная любовь жителей города окружают отныне Колобка со всех сторон, дети тянут к нему ручки при встрече (см. фото в краеведческом музее), взрослые учтиво уступают дорогу, даже впавшая сразу после выборов в старческое слабоумие тёща среди многочисленных родственников узнаёт только его одного. Все вопросы в мэрии теперь решаются легко и просто, скандалы в городе, как уже отмечалось, прекратились сами собой, а в кабинете и в приёмной Михаила Ивановича не то что грубого слова — повышенного тона не услышишь. Да и зачем это ему? Действительно, сначала ты работаешь на репутацию, затем она — на тебя!
Глава 17
Вот к этому-то «обновлённому» мэру я сейчас и направлялся, отгоняя по дороге плохие предчувствия и параллельно размышляя о том, что у нас почему-то во все времена существовал такой парадокс: власть и народ находятся словно бы на разных планетах, не имея совместных целей и задач и не поддерживая друг друга, хотя элементарная логика подсказывает, что всё должно быть как раз наоборот…
Едва я вошёл в приёмную Колобка, молоденькая секретарша тут же нажала кнопку внутренней связи и каким-то странным заговорщицким голосом доложила: «Он пришёл». Затем позвонила куда-то по общегородскому телефону и тем же тоном снова произнесла два слова: «Вас ждут». В этот момент дверь мэра отворилась, и из кабинета пятясь задом вышел… уже знакомый мне писатель Порокин.
— Да как вы не понимаете! — возбуждённо говорил он в глубь кабинета и активно размахивал руками. — Ведь все наши водозаборы плохо охраняются! А вдруг кому-нибудь придёт в голову подсыпать туда пургену?
— Оставьте, Порокин! — послышался недовольный голос Колобка. — Кому это может прийти в голову? Да и где взять столько пургену? Идите, идите, бога ради!
Из кабинета, вытесняя назойливого активиста своим необъятным животом, показался сам Михаил Иванович и брезгливо подтолкнул писателя к выходу.
— Пургену у нас на всех хватит… — зло прошипел Порокин и, даже не глянув на меня, вышел на улицу.
— О, вот и вы! — воскликнул в это время как-то подозрительно приветливо Колобок и протянул мне руку. — А я вас жду! Заходите.
Я не готовился к такому радушному приёму и несколько растерялся. С чего это вдруг меня тут так ждут?
— Ну как же, — мэр указал мне на стул, — вы ведь по поводу формы? В этом году точно приобретём полный комплект для всей команды, обещаю! Может, даже два… Но вы же знаете наше положение!
И тут я вспомнил, что накануне очередного футбольного сезона мы уже виделись с Михаилом Ивановичем, и разговор шёл как раз о необходимости приобретения спортивной формы для городской футбольной команды, капитаном которой я был. А мэр слыл фанатом местного футбола и каждый год обещал нашей команде, которая никак не могла хотя бы заявиться для участия в областном любительском чемпионате, не только новую форму, но и современный стадион. Поэтому я понимающе закивал головой и выжидательным взглядом посмотрел на Колобка.
— Эх! — воскликнул вдруг тот. — Вы же знаете, моя мечта — чтоб наша команда играла в Премьер-лиге!
— А сейчас она в какой? — испуганно спросил я, подумав, что за своими «превращениями» пропустил что-то важное.
— Да-да, помню, ни в какой… — приняв мои слова за упрёк, махнул рукой Михаил Иванович. — Но мы уже благоустраиваем ваш пустырь, на котором будет заложен прекрасный крытый стадион! И даже думаем поехать за травой в Голландию...
Я пожал плечами, прекрасно понимая, что если кто и поедет в Голландию, то вовсе не за травой для стадиона, и стал прикидывать, как бы повернуть разговор в сторону интересующего меня и доктора Гомерова дела. Однако я не успел ничего придумать, потому что в следующее мгновение в кабинет довольно бесцеремонно вошли несколько крепких молодых людей в чёрном, а следом за ними — маленький, но весьма уверенный в себе человечек в дорогом светлом костюме и тёмных очках. Человечек покровительственно подал руку Колобку, поблагодарив его за какую-то оперативную информацию, и неожиданно повернулся ко мне.
— Вы ведь ищете дневники доктора Моно, не так ли? — резко спросил он. — Так вот, они у меня…
Продолжение см. здесь
А. Хлопик. Остов доктора Моно. Роман.
Литературная обработка: Ал. Сажин
Под редакцией засл. деят. ис-в, чл.-корр. С. Л. Хряща-Межреберского
Консультанты: И. Моно-де-Толли, П. Крэг, М. Гомеров, М. Мигов
Издательский Дом «Позыв»
Корректор В. Порокин, отв. секретарь Присцилла Леопольдовна С.-П.
Финансовое обеспечение проекта: Хапков У. Е.
Особая благодарность мэру М. И. Колобку за неоказанное противодействие.
Благодарим своих родителей, Господа Бога, всех родственников, включая новорождённых
и выживших из ума, друзей и знакомых. Без вашей поддержки мы бы не справились!
