Копроэпопея
(Начало см. здесь )
(Предупреждение от издателя: чтение этого произведения может быть опасно для жизни!)
Самый мудрый образ жизни заключается в том, чтобы, презирая нравы и обычаи своего времени, тем не менее ни в коем случае их не нарушать.
Рюноскэ Акутагава. В стране водяных
I stool among them but not of them. («Я был среди них, но не с ними».)
ЧАСТЬ 3. РЕЗИДЕНТ
Глава 8
Необычное круглое здание, затаившееся в редких деревьях чуть поодаль от строящихся многоэтажек нового микрорайона, каким-то волшебным образом исторгло средь бела дня из своего чрева странноватого, озирающегося по сторонам человека прямо на шумные улицы бурлящего деловой суетой города. И хотя окраины были поспокойнее, здесь так же слепило глаза солнце, стояла в воздухе столбом пыль, а слух раздражало гудение какого-то промышленного объекта...
Я присел на лавочку в скверике недалеко от секретной ставки-лаборатории доктора Гомерова и поглядел на мир вокруг глазами инопланетянина. У меня в памяти не осталось ни одного ощущения, испытанного при «возвращении», я даже не помнил, как оказался на улице, и теперь совершенно не понимал, что делать дальше.
«— Глеб, не волнуйтесь, это я! — вдруг зазвучал в моей голове голос Монта и испугал меня ещё больше. — Как вы себя чувствуете?»
— Я?.. А… Ничего, нормально! — громко ответил я и заметил, как встрепенулись две молодые мамаши, дремавшие с колясками на соседней лавочке.
«— Тише, тише, Глеб, не привлекайте внимания!» — наставительно подсказал Монт.
— Да-да, понял, — на этот раз едва слышно прошептал я, — чувствую себя нормально. Голова, правда, немного кружится и ощущения какие-то странные, словно это и я, и не я одновременно…
«— Ничего, это пройдёт, — успокоил меня доктор. — Пока посидите, осмотритесь, привыкните к своему новому состоянию. Вы ведь первый космонавт, помните?»
— Ага, — я тихонько засмеялся, — только без скафандра.
«— Вот именно… Слушайте, я вам дам некоторые наставления и разъяснения. Кстати, как слышимость? Ничего не беспокоит?»
— Слышу вас отлично, только… Я не понимаю, Монт, всё как-то странно… Какой-то другой свет… Необычные очертания зданий, люди — они такие удивительные! А воздух, боже, какой воздух! Вы не представляете, какой прекрасный день сегодня!
«— Стоп, стоп, стоп! — почти закричал Гомеров. — Глеб, вы что такое говорите? Присмотритесь-ка получше! Видите эти неказистые домишки среди вашей «необычной» архитектуры? Цементную пыль в вашем «божественном» воздухе? А пустые, забитые ежедневной рутиной своей бездуховной жизни лица прохожих? Да вы посмотрите на этих… убогих!»
— Но ведь не все…
«— Безусловно! Но всё больше и больше! И вы должны научиться чётко отличать одно от другого, белое от чёрного, их от нас!»
— Нельзя видеть вокруг только чёрное, Монт! Наша Земля — она прекрасна! А люди — они рождены для высокого, чистого!
«— Так, понятно. Вероятно, это побочный эффект действия вакцины… Мне кажется, вам не стоит сразу приступать к нашему делу, должно пройти какое-то время, чтобы вы, так сказать, обвыклись, адаптировались к новым условиям. Согласны?»
Я немного помолчал, обдумывая замечания Монта, и вынужден был с ним согласиться.
«— Тогда расслабьтесь и внимательно слушайте меня».
Я послушно принял удобную позу на лавочке и кивнул, выражая готовность к приёму секретных инструкций из Центра. Затем спохватился и облёк свою реакцию в словесную форму:
— Я готов!
«— Хорошо… — Доктор зашуршал бумагами. — Итак, я напомню, что зовут вас Глеб Пендриков, вам двадцать семь лет, вы — учитель физкультуры в одной из городских школ, но сейчас в летнем отпуске, так что, хотя сегодня и понедельник, о работе беспокоиться не надо».
— Ясно, — подтвердил я приём информации.
«— Живёте вы со своей подругой Алиной по адресу…»
— Я помню это. И помню, где наш дом.
«— О`кей… Немного передохнув, вы пойдёте домой и, что называется, войдёте в роль, чтобы всё было естественно, понимаете?»
— Да-да, всё понял.
«— Кстати, какие чувства вас связывали с подругой?»
— Ну… Мы снимаем вместе с ней дом… Живём как бы в браке… гражданском...
«— Ладно, пока это не так важно. В общем, приходите в себя, и в путь…»
Я подтвердил окончание связи и осмотрелся ещё раз. Кажется, всё вокруг было как прежде — так же светило солнышко, дул ветерок, пели птички. Но что-то в воздухе стало иным, природа изменила цвета, поменялся тембр звуков. И у меня внутри что-то переменилось, стало иметь другое значение, другой смысл. Как будто мои мозги вынули из черепной коробки, подвергли какому-то мощному излучению и вернули обратно уже с иным количеством извилин, другого качества.
Вся прошедшая жизнь вдруг предстала передо мной как на ладони и уместилась без остатка на самом её краешке. Как я жил, чем я жил раньше? Что было для меня важно, что составляло стержень моего существования? Так, бессмысленное времяпрепровождение, без цели, без идеи, в общении с такими же пустыми людьми, как я сам. Телевизор, подружка, ночные бары, вылазки на природу, работа, чтобы было на что жить, выходные, потом опять работа, и так бесконечно. Сколько я прочитал книг за свою жизнь? Сколько мыслей родил? Я даже Шумана от Шуберта отличить не мог! (Я, правда, и сейчас ещё не могу этого сделать, но мне хотя бы захотелось узнать разницу!) Стыдно сказать, но в свои двадцать семь я не принёс ни себе, ни другим никакой пользы, не создал ничего стоящего, не оплатил ни одного «гамбургского» счёта, легко скользя по волнам жизни, как пена морская…
Но что же изменилось теперь? Вроде я тот же, да не тот. Я задумался, прощупывая мысленно свои новые ощущения. Да, появилась ясность ви́дения, чёткость картинки, наконец — может и ненадолго, но всё же, — возникла конкретная цель, заданная Монтом. Да и смысл жизни тоже — борьба с этим злом, копрофагией, выдавливание из себя копрофага по капле. (Кстати, откуда я взял эту фразу?)
Нет, конечно, теперь это другой Глеб, и так будет всегда, до скончания моего века. К никчемной прошлой жизни нет возврата. С этой чёткой установкой поднялся я с лавочки и направился домой, где меня ждало первое испытание — встреча с Алиной, с тем самым прошлым, с которым я только что решительно покончил. Перед уходом я бросил прощальный взгляд на резиденцию Гомерова и вслух сам себе удивился:
— И правда забор! Как же мы его тогда не заметили?
«— А копрофаги никогда не видят чужих заборов, — тут же отозвался Монт, — им главное — своё!»
Глава 9
Сердце билось так, будто решило проверить на прочность грудную клетку, когда я подходил к своему маленькому домику, затерявшемуся среди «хрущёвок». Что там происходит, как меня встретит Алинка? Наверно, извелась вся, терзаясь страшными предположениями… Меня не было всего пару дней, а кажется, что целую вечность, даже трава под окнами стала выше и гуще.
Подойдя к дому, я постоял немного перед входной дверью и наконец потихоньку потянул её на себя. В разыгравшемся воображении рисовалась трогательная встреча, слёзы, упрёки… А вместо этого моя верная подруга как ни в чём не бывало пролетела мимо с пакетиком чипсов в руках, едва кивнув мне головой:
— Привет! Давай быстрей — наш сериал уже начинается…
Я оторопел и так и остался стоять в прихожей перед открытой дверью в комнату. По телевизору разыгрывались очередные латиноамериканские страсти, и Алина, похрустывая чипсами, во все глаза следила за этим жутким действом.
Я тихо вошёл и сел рядом на диван.
— На, — протянула она мне пакетик. — Где ты бродил?
— Да вот… — начал я, но Алина вдруг замахала руками в сторону экрана:
— Ой, смотри-смотри! Ты видел? А ведь он — её отец, но они ещё не знают об этом!
Я ошарашено посмотрел на свою подругу и неожиданно для себя… заплакал. Едва слышно, без всхлипов. А она даже не заметила. Как не заметила и того, что меня не было рядом целых два дня!..
«— Я вчера всё слышал, старина, — разбудил меня утром участливый голос Монта, — не знаю, что и сказать…»
Я открыл глаза и потянулся. Алины уже не было — убежала по своим делам.
— Ничего говорить и не надо, — наконец ответил я, — мы так все и живём — не замечая друг друга…
«— Да… Ну что, готовы к бою? Вы проспали почти двенадцать часов. Думаю, вполне достаточно для восстановления сил».
— Неужели так много? — Я поднялся с постели и потянулся ещё раз. — Действительно, чувствую себя великолепно!
«— Отлично, тогда начнём без раскачки. Наш первый объект — городская газета. Именно через печать Иван Мафусаилович вначале наивно пытался воздействовать на умы людей…»
— Да-да, сейчас, только умоюсь и побреюсь…
«— И позавтракаете. Торопиться не стоит. Газетчики — народ ленивый, раскачиваются обычно поздно».
— Я думал…
«— Провинциальные, я имею в виду. Какие новости с утра в небольшом городишке? Да какие тут вообще могут быть новости?!»
— А… повод?
«— Придумаем что-нибудь по дороге… Кажется, по вторникам главный редактор как раз принимает у себя в кабинете внештатных корреспондентов. Чем не повод? Да, и ещё… Помните, Глеб: вы ничем не должны отличаться от этих людей. Не вздумайте убеждать их в чём-либо или подтрунивать над ними. Копрофаги — существа чувствительные и мстительные. А вы — единственная надежда нашей цивилизации!»
— Кстати, Монт, хотел у вас спросить, — продолжил я беседу с голосом в своей голове, разогревая на сковороде макароны по-флотски, — если повсюду идёт невидимая война между антагонистическими мирами, почему вы не в столице, почему линия фронта пролегает через наш захудалый городок?
«— Вы очень точно сказали — «линия фронта»… Знаете, как выяснил мой учитель, доктор Моно, в мире есть несколько точек средоточия особенно активных копрофагов. А в России — три главных центра: Москва, Пензенская область и здесь, у нас, точнее, у вас, я ведь не местный… Да и вы теперь… В общем, у них. И если соединить эти точки на карте прямыми линиями, получится равносторонний треугольник, длина каждой из сторон которого составляет 666 километров».
— Интересно…
«— Да… И везде работают наши законспирированные группы. А треугольник этот находится в 6666 километрах от священной горы Кайлас, где в глубоких пещерах хранится весь основной генофонд копрофагов, который мы тоже хотели уничтожить, даже отправили туда с экспедицией одного нашего учёного Му… Да какое значение теперь имеет его фамилия!.. Так вот, он вернулся с идеей всемирного господства и был потерян для нас навсегда».
— Печально… А почему треугольник?
«— Треугольник — простейшая геометрическая фигура — это тип мышления копрофага. Из него он не может вырваться, в нём его слабость, но в нём и его сила. Разрушив один из трёх центров, мы лишаем треугольник «цельности», формы, а всё, что выходит за рамки формы, — губительно для копрофагии. «Нестандарт» — не её стандарт. Копрофаг перестаёт понимать что-либо, если нарушается привычный для него уклад жизни, теряет почву под ногами. На этом и основана система разрушения их мира, разработанная доктором Моно. Но на подробное её рассмотрение у нас сейчас нет времени. К тому же, без дневников…»
— Да-да, я понял, уже бегу…
Глава 10
Я без труда нашёл расположенную недалеко от моей школы редакцию единственной городской газеты «Позыв», так как каждый день ходил мимо неё на работу. Редакция занимала весь первый этаж старинного трёхэтажного особняка, деля его с нотариальной конторой и офисами различных городских фирм. Соседство это являлось весьма плодотворным для всех заинтересованных сторон: деловые люди в нужный момент могли запустить через ежедневку любую информацию, будь то объявление, реклама, слухи или компромат на конкурентов, а газетчики, не выходя из здания, всегда были в курсе всех городских событий, как уже произошедших, так и только намечающихся.
Несмотря на мои старания прийти пораньше, чтоб не затягивать дело и не томиться в возможной очереди, у заветных дверей я оказался далеко не первым — приёмная главного редактора к девяти часам утра была уже забита местными литературными дарованиями всех возрастов и мастей. На всемирное признание на равных претендовали и приведённый за руку заботливой мамашей семилетний очкарик со своими первыми в жизни стишками, и сухонький седовласый старичок с солидной пухлой папкой, явно пробовавший перо ещё при Николае Втором.
Стало ясно, что день сегодня будет потерян, и оставалось только обречённо опуститься на единственный чудом оказавшийся незанятым стул.
— Кто последний? — опрометчиво спросил я, закинув ногу на ногу, и тут же почувствовал на себе недружелюбные взгляды старожилов, одновременно поглядевших на дерзкого новичка.
— Здесь нет последних, — с сарказмом в голосе заметил сидящий рядом со мной молодой человек с модной эспаньолкой и короткими усиками, — здесь все только первые!
Я глянул на соседа и про себя удивился его вполне благопристойному внешнему виду в отличие от карикатурно выглядевших остальных посетителей приёмной. «Надо же, — пришла в голову мысль, — оказывается и у копрофага может быть умное, полное достоинства лицо и такой острый проницательный взгляд!»
Невольно почувствовав к обладателю этого взгляда симпатию, я тихонько, чтобы не привлекать внимания, спросил у него:
— Простите, неужели все эти люди пришли сюда в надежде опубликовать свои опусы в газете?
— Да уж, много сейчас развелось «талантов»! — бесцеремонно и достаточно громко, чтобы услышал каждый из присутствующих, ответил тот. — Два слова сложил вместе — и уже писатель!
— А вы? — как можно невиннее спросил я.
— Я?! — Молодого человека так возмутил вопрос, что даже его холёная бородка задралась кверху. — Я писатель! У меня уже несколько книг вышло в издательстве «Позыв»! Меня все в городе знают, вы что ж, ничего не читали? Роман «Розовый огузок», например? Имел большой успех!
— Простите, не читал.
— Конечно, куда уж! — в голосе писателя появился уничижительный тон.— Каждый носится только со своим «творчеством»!
— А что здесь делают писатели? Ведь формат газеты…
— Вы новичок! — понимающе закивал головой автор «Розового огузка» и указал пальцем на дверь кабинета главного редактора. — Прочитайте повнимательней.
Я перевёл взгляд на дверь и увидел на ней довольно внушительную табличку, на которой золотыми буквами, вызывающими трепет у всех собравшихся, сияли следующие слова:
«ПРЕЗИДЕНТ ИЗДАТЕЛЬСКОГО ДОМА «ПОЗЫВ»,
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР ОБЩЕГОРОДСКОЙ ГАЗЕТЫ «ПОЗЫВ»,
ЧЛЕН СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ И СОЮЗА ЖУРНАЛИСТОВ,
ПОЧЁТНЫЙ ГРАЖДАНИН ГОРОДА Н*****
САМСОН ЛЬВОВИЧ ХРЯЩ-МЕЖРЕБЕРСКИЙ»
Чуть ниже располагалась информация, несколько меня смутившая: «Приём: по чётным числам — после завтрака, по нечётным — после обеда, через день — после ужина».
— Между нами говоря, — вдруг перешёл на заговорщицкий шёпот мой сосед, — старик — журналист так себе. Любитель стишков о родных просторах и сельскохозяйственных тем. К тому же не брезгует содрать передовицу из центральной прессы о ходе посевной кампании, поменяв в ней лишь имена и названия населённых пунктов. Да и оборотец иногда такой ввернёт… Но монополия, вы же понимаете, у издательства никакой конкуренции! Вот и приходится…
«Наверное, местный диссидент» — отметил я про себя и собрался было расспросить его ещё кое о чём, но в этот момент на пульте у секретарши загорелась зелёная лампочка, и тотчас все таланты нервно засуетились.
— Первый пошёл! — зычно скомандовала секретарша, большегрудая статная дама лет пятидесяти, непонятно как запихнувшая свои объёмные телеса в нелепое, жуткого тёмно-коричневого цвета платье, и в приёмной воцарилась тревожная тишина.
— Кажется, я пришла первой… — едва слышно пролепетала юная розовощёкая девица и нерешительно направилась к пульту, держа в дрожащих от волнения руках несколько исписанных мелким почерком листков.
Разобравшись, что к чему, я оценил, как здорово и разумно был устроен приём для экономии сил и времени уважаемого главного редактора. Перед секретаршей на пульте имелась специальная лампочка, а со стороны посетителей на длинном проводе призывно ждала телефонная трубка; когда лампочка загоралась зелёным светом, претендент по команде секретарши брал трубку, говорил в неё о цели визита и зачитывал фрагменты из своих сочинений, но как только цвет лампочки менялся на красный, человек, если не поступало других распоряжений, просто клал трубку и уходил. Или, если редакция была заинтересована в материале, вероятно, проходил непосредственно в кабинет к редактору (правда, при мне такого не случилось ни разу). Как главный литературный эксперт города на слух по нескольким коротким фразам умудрялся оценить актуальность и талантливость предложенных произведений, оставалось загадкой, но процесс происходил довольно быстро и организованно. Уже через полчаса ряды соискателей мировой славы заметно поредели, и настал черёд взять трубку моего соседа, который вдруг нервно затеребил в руках видавший виды носовой платок, едва только на пульте снова зазеленело надеждой.
Секретарша презрительно скользнула взглядом в его сторону и, манерно растягивая слова, низким грудным голосом произнесла:
— Порокин, ваша очередь!
— Ага, спасибо, Присцилла Леопольдовна! — живо вскочил Порокин и схватил трубку, словно ускользающего из рук только что вытащенного из воды зеркального карпа. Я с изумлением наблюдал, как прямо на глазах стал меняться этот ещё недавно полный достоинства «диссидент», превращаясь в согбенного угодливого человечка со слюнявым ртом и готовой сорваться с губ фразой «чего изволите?» Трепетно прижимая к уху телефонную трубку, как божественный дар свыше, он просительным тоном заскрипел в её микрофон:
— Самсон Львович? Это Вальдемар Порокин! Узнали? Ну как же… да-да… Вот, с новым материалом пришёл… Да… Нет-нет, я совсем чуть-чуть, фабулу, так сказать. Можно? Вот, значит, главный герой повести — известный художник, которому умершая бабка оставила в наследство дачку за городом и дорогой редкой красоты бриллиант. Приезжает, значит, он на эту дачку, а там его уже поджидают жаждущие мести родственники, обделённые хитрой бабкой. Он просекает это и, проглотив бриллиант, успевает скрыться в лесу, окружающем дачку. Пока они его ищут, художник в лесу встречает свою подружку, Настюху, и решает отдать ей бриллиант на хранение. Но бриллиант-то у него внутри! Поэтому он выпивает благоразумно захваченного с собой пургену и садится, значит, под ёлочкой, ну вы понимаете… Как раз в этот момент парочку обнаруживают обозлённые родственники, подбираясь со всех сторон, и ему приходится впопыхах снова проглотить камень вместе с… в общем, в естественной оправе… Ха-ха… Ну вы понимаете? И он успевает сбежать. А Настюху они ловят и на даче зажаривают и съедают, предполагая, что именно у неё в желудке находится драгоценность. В это время художник прячется в лесу, но пурген-то ещё действует… Ха-ха… Понимаете? И он вынужден периодически, снова и снова глотать бриллиант прямо в… Что? Слишком кровожадно?.. Так я могу немного переделать… Да?.. Ну а если к юбилею Победы? Вот, значит, я вкратце: на флагманском корабле фашистского военного флота кок в отместку своему любовнику капитану, который изменил ему с одним из матросов, подсыпает в общий обед пургену. А тут как раз бой… Что?.. Какие секи? А, так ведь это сейчас в тренде!.. Но наши ж победят… Да? Но я…
В это время лампочка на пульте загорелась красным, и связь прервалась.
— Алло! Алло! — не сдавался Порокин. — Самсон Львович, у меня ещё третья повесть с собой! Вы слышите? Да что ж такое! Связь у вас…
— Это не связь, — объяснила секретарша, — ваше время вышло!
— Но я не успел…
— Порокин! — Присцилла Леопольдовна угрожающе приподнялась на своём месте. — Не выводите меня из себя! Вы же знаете, чем это может кончиться!
Порокин непроизвольно поднёс руку к левой щеке и, заскулив, боком направился к выходу. Старичок ехидно ему ухмыльнулся, обнажив прекрасные белые зубы (наверняка вставная челюсть), и злорадно сверкнул глазами. Порокин же, бормоча что-то себе под нос, понуро ретировался.
Глава 11
Наконец подошло и моё время. Нервно закашлявшись и достав, в точности как недавно писатель Порокин, из кармана носовой платок, я с досадой подумал: «Ну надо же…» и попытался призвать на помощь Монта. Однако тот предательски молчал, так что мне пришлось выкручиваться самому. Вздохнув, я поднял трубку и рассеянно сказал в неё:
— Алло!
Все звуки в приёмной мгновенно стихли, а секретарша, побледнев, жестом показала — мол, давай, говори о своих делах.
Я растерялся и неожиданно для себя добавил:
— Я вас слушаю!
В трубке что-то зашуршало, и через секунду прозвучал сигнал отбоя. Однако на пульте продолжал сиять зелёный свет. Я вопросительно глянул на Присциллу Леопольдовну и тут же услышал её контральто:
— Пройдите к шефу, он ждёт вас!
Аккуратно положив трубку на место, я благодарно кивнул и вошёл в приоткрытую секретаршей дверь.
Изнутри кабинет главного редактора газеты вряд ли чем-то мог меня удивить, и я увидел там именно то, что и ожидал, — безграничные владения её величества бумаги всех цветов и форматов. Бумага была повсюду — на столах и на стульях, на фрагментах оргтехники, на шкафах и даже на полу, упакованная в папки и просто перевязанная бечёвкой, исписанная от руки и отпечатанная на принтере, — и создавала в помещении тот самый беспорядок, который именуется творческим и необходим для вдохновения каждому пишущему человеку. Там же, где по какому-то недоразумению ещё оставались свободные от этого бумажного океана островки, либо стояла полная окурков пепельница, либо торчал из горшка почти засохший цветок кактуса, либо из простенькой рамочки глядел грустными глазами на посетителей портрет Хемингуэя. Словом, даже на Марсе штаб-квартира прессы наверняка выглядела бы точно так.
Зато как раз за коренного марсианина легко можно было принять сосредоточенно строчащего что-то шариковой ручкой хозяина кабинета — маленького узкоплечего толстячка с глупым утиным носом и внушительной плешью на голове, которая сияла светом отражающейся в ней люстры над огромным широким столом, также заваленным папками и листками. На глазах у толстячка были необычной формы очки, будто вырезанные из космического скафандра, а из ушей торчали густые пучки-антенны волос, вероятно, сбежавших с темени.
«Однако поизмельчали нынче Самсоны!» — подумал я и слегка кашлянул.
— Да-да, одну минутку! — бодро отозвался редактор-инопланетянин, и его антенны в ушах зашевелились. — Вот, как раз заканчиваю статью по вопросу о перспективах развития недоразвитых областей, завершивших своё развитие, но всё ещё перспективных и развивающихся…
Тут он уставился на угол своего стола и неожиданно, без всякого перехода, спросил:
— Поэт?
— Да, — ответил я и, вспомнив замечание Порокина о предпочтениях главреда, начал декламировать стих, который мучительно сочинял последние пятнадцать минут:
— «Родные просторы, родные поля, и реки, и горы — всё наша земля…»
Самсон Львович поднял руку, и я учтиво замолчал.
— Знаете, — вдруг печально сказал он и посмотрел в окно, — эти писатели, Порокин этот… Как они меня измучили! Другое дело поэты, у них всё коротко, просто, понятно… Вот вы… А эти… прутся со своим… со своими романами и всё просят, просят… И хоть бы один из них поинтересовался: «А как у тебя дела, Самсон Львович? О чём думаешь, что пишешь?»
Взгляд Самсона Львовича потух, и мне стало очень жаль этого маленького печального человечка, который, действительно, вынужден ежедневно выслушивать огромное количество разных людей с их идиотскими идеями, и никто никогда даже не подумал выслушать его самого! Поэтому я сказал с неподдельным сочувствием:
— А мне понравилась ваша статья о развитии! Свежо, остро… актуально!
— Да? — Человечек оживился. — А ведь, знаете, на моих плечах держится вся городская печать! Что они без меня? И везде надо успеть, всё отразить… А эти лезут со своим… А ты попробуй напиши статью о сельском хозяйстве! Или о перспективах развития! А тут какие-то засранцы, пурген…
Я благоразумно промолчал.
— Я и о серьёзных вещах пишу, — продолжал не на шутку взбодрившийся титан местной прессы. — Вот послушайте…
Он порылся среди бумаг и выудил из них розовую папочку с лаконичной надписью «Мысли».
— Ведь это просто классика! — У Самсона Львовича закапала слюна вдохновения; я смиренно внимал. — Так… Ну, начало мы пропустим… Вот!.. Нет, это ещё пока сыровато… Ага!.. Снова не то… Ага, вот! Вы слушаете? «Здесь двух мнений быть не может — развиваться, двигаться вперёд всегда значительно труднее, чем стоять на месте или идти назад. Но часто ли мы задаёмся вопросом, почему так происходит? Почему в нашем восприятии движение вперёд существенно отличается от движения назад? Ведь очевидно, что и то и другое движение основано на движении…» И ещё дальше… Тут всего сорок пять страниц… Ну да ладно. Что скажете? Каково? Ведь это философия! А слог? Да я вам сейчас ещё почитаю!..
Самсон Львович перешёл к следующему тексту, а я прикрыл глаза, изображая восхищение качеством слога и одновременно думая о том, что мне, видимо, суждено остаться единственным «литератором», принятым сегодня хозяином кабинета. Надо бы срочно что-нибудь предпринять. Но что? Может быть, Монт… Кстати, где это он запропастился? Я прислушался к центру своей головы, откуда обычно исходил голос доктора, и услышал его глубокий и смачный храп. Пришлось тихонько кашлянуть. Главред, прервав своё бубнение, непонимающе уставился на меня; кажется, проснулся и Гомеров.
— Да! — тотчас, не давая слушателю опомниться и прямо на глазах увеличиваясь в размерах, патетически возвестил маленький человечек. — А вы знаете, ведь я и стихи пописываю!
Я удивлённо вскинул брови. Вот и решение! Пусть лучше почитает стихи, они «короче, проще и понятней»…
— Да-да! — продолжал Хрящ-Межреберский. Поэт Хрящ-Межреберский. — Вот, послушайте!
Он живо выскочил из-под стола (как мне показалось) и возбуждённо заходил по кабинету, сопровождая чтение своей стихотворной «нетленки» театральными жестами и делая многозначительные паузы после каждой строки:
«Где сейчас ты, девушка несчастная,
Что мечтала некогда о счастии?
Ты попала в рабство к сутенёрам,
Продают тебя бандитам и старпёрам!
А ведь дома часто ты под ивою
Представляла жизнь свою счастливою.
Что ж теперь? Беги в одной ночнушке,
Возвращайся к матери-старушке,
Поживи в деревне, оклемайся,
Воздержаться от сношений постарайся…»
Чтеца вдруг пробило на слезу.
— Это небольшой фрагментик из моей поэмы о бездомных детях, — всхлипнул он. — Там дальше станет понятней, в чём дело…
Я насторожённо замер, прикидывая возможные размеры всей поэмы, и шёпотом попросил заткнуться бестактно хохочущего в моей голове Монта.
— Что вы сказали? — тут же переспросил Межреберский.
— Э-э… Я говорю, вот это класс!
Маленький мастер большого Слова зарделся, гордо вскинув голову, и опять залез под стол (то есть сел в своё кресло за столом).
— Слушайте! — через секунду обратился он ко мне. — А вы мне нравитесь! Нет, правда, вы честный, бескомпромиссный человек, сразу видно, что привыкли называть вещи своими именами, умеете слушать… Давайте ко мне в штат, а? Мы с вами таких дел наворочаем! А то эти коки-педики…
Я засмеялся и пообещал подумать. Время шло к обеду и в этом, кажется, была единственная надежда на спасение — судя по тексту на входной двери приём пищи для хозяина кабинета дело святое.
— Ну ладно, — действительно стал закругляться автор эпохального «Развития о развитии», — скоро обед… Вы пока оставьте свои рукописи у секретарши… Будем сотрудничать!
— Самсон Львович, я вам очень благодарен, — поднимаясь, сказал я. — Мне ещё хотелось кое-что узнать у вас…
— Да-да, к вашим услугам, — нетерпеливо откликнулся Межреберский; у редактора уже явственно начинало бурчать в животе.
— Тут недавно в вашей газете печатался один приезжий, — продолжал я, — вроде учёный, интересный такой… А потом пропал. Я и хотел спросить, почему вы перестали с ним сотрудничать? Лично мне очень нравились его статьи…
— Это какой? — Самсон Львович задумался. Неужели ещё кто-то, кроме него… — Не тот ли, со странной такой фамилией на французский лад? Да-да… Доктор Монро, верно?
— Кажется…
— Так он уехал! Случилось там у него чего или другие причины, не знаю, — редактор стал нетерпеливо барабанить пальцами по столу. — Кстати, у меня тут где-то до сих пор папочка с его последней статьёй валяется. Набрали уже, а он вдруг исчез. Что с ним, где он, неизвестно, ну мы и решили придержать публикацию… А вы ничего о нём не слышали?
— Нет, к сожалению. А нельзя ли посмотреть папочку? Хоть краем глаза…
— Да отчего ж нельзя! — Самсон Львович вскочил, явно видя перед собой богато накрытый обеденный стол и едва справляясь с обильно выделяющейся слюной. — Я вам даже её подарю! Материал-то уже набран, сверено всё.
Он опять, как и в случае с розовой папочкой со своими «мыслями», закинул руку куда-то в безбрежный океан бумаги и так же ловко извлёк из него вторую папку, на этот раз жёлтого цвета.
— Вот, можете взять!
Я просто потерял дар речи, когда увидел её. Надо же какая удача, в самом начале поисков — и так повезло! Жадно схватив папку, я бросил на лету прощальные слова уже находившемуся на грани голодного обморока шефу городской печати и пулей выскочил из кабинета и из самой редакции.
Продолжение см. здесь
А. Хлопик. Остов доктора Моно. Роман.
Литературная обработка: Ал. Сажин
Под редакцией засл. деят. ис-в, чл.-корр. С. Л. Хряща-Межреберского
Консультанты: И. Моно-де-Толли, П. Крэг, М. Гомеров, М. Мигов
Издательский Дом «Позыв»
Корректор В. Порокин, отв. секретарь Присцилла Леопольдовна С.-П.
Финансовое обеспечение проекта: Хапков У. Е.
Особая благодарность мэру М. И. Колобку за неоказанное противодействие.
Благодарим своих родителей, Господа Бога, всех родственников, включая новорождённых
и выживших из ума, друзей и знакомых. Без вашей поддержки мы бы не справились!