Поезд выскакивает из правого полушария,
внезапно, как эпилептический приступ.
Стоишь спиной вперёд в тамбуре, опору рукой нашаривая,
пока вагонные промежутки складывают воедино пристань,
присосавшуюся к реке под мостом и обросшую доками,
как торговыми центрами мегаполис.
Из глубины не ручная и волоокая
рыба со страхом глядит на поезд.
**
Сгущаются сумерки, спит пролетарий.
Стянув на себя одеяло морское,
над синей планетой луна пролетает,
чешуи свои узнавая с тоскою
в волне, ибо мелкая дрожь амальгамы
всегда провожала её отраженье,
и плыли киты, и казались мальками,
об воду хвосты разбивая саженьи.
И щуплый подросток не раз поднимался,
окно отворяя, глядел неотрывно,
считал километры, часы — математик,
влюблённый в ночную небесную рыбу
навечно, поскольку она не ударит
хвостом, чтобы скрыться в песке или иле...
Над синей планетой луна пролетает —
в земных рыболовствах её прикормили.
***
Половодье топит сады, поднимает к кронам
рыбаков, расширяет пространство рыб.
Редкая чайка в воду свой крик уронит,
рябь на которой — сплошной ледяной нарыв.
Солнце ещё не проснулось, ветра не взвыли,
но чей-то пёс с окраины думает, что он волк.
Нежно качается лодка, будто впервые
в воду опущенный поплавок.
Рыбка ловись — не ловись — большая и небольшая,
вёсла — внутри и удочки — по бокам.
Солнце встаёт, и лёд уже не мешает
скользить по речной поверхности облакам.