Слушая Шопена (Детектив)

***
Она заглянула в картинную галерею. Сегодня новая экспозиция. Тихий  шепоток редких посетителей запах какой-то особенный. То ли красок, то ли опилок. Рамы новенькие, разные. И полотна. Большие картины лучше смотреть издалека, впрочем, и вблизи занятное впечатление. Со стен и стендов льются потоки цветов форм и образов. Такое наслаждение, забываешь об уличном шуме и зное. О всякой мирской чепухе. Так бы бродить вдоль стендов и впитывать эти потоки.
В зале второго этажа выставка скульптуры, у окна потертый черный инструмент пианист оживляется и налегает на клавиши, воодушевленный новыми созерцателями. Личность его не оставляет сомнений в активной приверженности Бахусу, а играет он виртуозно. Она кладет купюру на крышку, сопровождая жест дежурной фразой: «Надеюсь, Вас не обидит эта мелочь» Пианист задорно сверкает глазами и поддает мажору. Купюра кокетливо трепещет на черном глянце инструмента.
На выходе из галереи народ, знакомое лицо мелькнуло, парень в соседней мастерской работает, красавчик и пижон.
- Можно тебя на минутку – ухмыляясь, кидает он, крепко сжимая ее локоть. Она вздергивает подбородок.
- Что Вам нужно? –
- Ух, ты даже на Вы, молодец воспитанная девочка. Давай отойдем вот сюда – он тянет ее в зев подворотни. Она не противится. Все-таки центр города, люди кругом, да и он не совсем незнакомец. Но дистанцию надо держать.
- Да, на Вы, мы незнакомы и никакая я вам не «девочка».
- Знаю, знаю, как ты с этим женатиком крутишься, понятно, что не девочка, а на вид ангелочек…
От омерзения у нее сводит скулы.
- Я не желаю в таком тоне…
- Тю, тю, тю, какие мы сердитые…
Он припирает ее к стене. Его смазливое лицо, которое кажется, теперь мерзкой харей, нависает над ней.
- Оставьте меня в покое, что Вам нужно! – гневно шипит она в эту харю.
- Тише, мышка моя, сейчас нарисуем план. Берем тачку и ко мне на дачку, там по кохтейлечку и в койку, ясно рисую?
- Фу, мерзость какая – она чувствует какую-то леденящую пустоту и спокойствие – Никуда я с Вами не поеду.
- А куда ты денешься? Скандалить неприлично для такой девочки, быстро ноги в руки и пошла за мной, поняла!
Кто-то заглянул в подворотню.
- Что случилось?
- Ничего граждане – ухмыляется парень, милые бранятся и так далее…
Она не успевает сообразить, как граждане ретируются с места действий.
Он хватает ее за локти обеими руками и тащит в глубь подворотни. Она хлещет по его роже ладошкой и получает увесистую пощечину в ответ. Свет раскалывается на сотню радужных осколков и она начинает вопить, как блаженная.
…
- Ало это ты?
- А ты кому звонишь, ангел мой?
- Умоляю тебя, не называй меня так!
- Что случилось? Ты где?
- Я возле галереи в подворотне сижу.
- Ты плачешь? Что случилось, я сейчас, подожди, я здесь недалеко, тебя обидели?
- Меня обокрали, сумочка, там загранпаспорт Гаврилова, билеты на самолет и деньги…
- Сиди на месте я сейчас…
Он влетел в подворотню минут через пятнадцать, а ей показалось,  пролетел день или два.
- Рассказывай!
- …Ну вот, он меня по лицу, я орать, он сбежал. Я присела, а тут тип какой-то забежал сумочку выхватил и вон в тот подъезд. Я за ним, а там закрыто. Я кричала, просила, документы вернуть, ни звука. Не знаю. Что делать…
- Ты только не раскисай, сейчас все решим. Ты как, на ногах-то стоишь?
- Да, да все в порядке, я уже очухалась, спасибо.
- Вежливая ты моя - ухмыльнулся он. - Пошли тогда.
Обшарпанная дверь подъезда, открылась с мрачной гостеприимностью врат Ада. На первом этаже голые стены неопределенной окраски, запах плесени и кошачьих вольностей. Они прошли по темной лестнице в верх. Второй этаж встретил их глухим гулом голосов где-то в глубине единственной квартиры. Он осторожно повернул ручку двери и тут же раздался звук выстрела и шлепок, словно мешок с песком шмякнулся об пол. И тишина, мертвая.
Зажав ей рот рукой, он потянул ее вниз.
- Куда мы… - отрывая его руку ото рта, пискнула она.
- Сматываться надо побыстрее.
- Так не ты же стрелял!
-  А у меня пистолет чужой с собой, не регистрированный, это как, по-твоему, не повод для бегства.
- Ну, вот и беги. А мне бегать нечего, я пистолетов не ношу и не преступница.
- Дурочка ты, здесь похоже темная история и стрельба эта, думаешь, тебя кто-то слушать станет, такая ты или не такая. Сдавленно выкрикивал он, пока они бежали по лестничной клетке вниз.
- Ужас! И что ко мне вечно всякие бандиты вяжутся? – причитала она, стараясь не потерять туфли.
- Ты ангел, девочка моя, вот на тебя демоны и нацеливаются. Притягательный ангел. Да, не подумал я, что здесь так все запущено, давай шевелись, вот сюда – он подтолкнул ее к двери подвала галереи.
Они миновали загроможденный подвал, по лестнице вверх и в зал галереи уф…
Уже на улице он заглянул в ларек, купил минеральной. Добрели до парка и сели, в изнеможении, привалившись спинами к необъятному платану.
- Умница, без истерик умеешь обходиться – похвалил он ее, передавая ей минералку.
- Для хорошей истерики у меня сил нет - устало кинула она, принимая бутылку.
Они помолчали.
- А я, ты знаешь, вовсе не ангел, я соседа ограбила – призналась она, насладившись минералкой.
- Ничего себе, когда это? – хохотнул он, вытирая капельки воды с подбородка.
- В субботу, вечером.
- Что в квартиру залезла – он, словно и не очень поразился.
- Да нет, он к дому пристройку незаконную затеял, а, когда рабочие ушли, я арматуру вышатала и за мусорные баки отнесла.
- Какую арматуру и сколько?
- Восемнадцать штырей по полтора метра профилированная десятка.
- Ничего себе! Не надорвалась? Вот ребятам из мусорконторы прибыль на выпивку.
- Тебе смешно, а сосед в милицию заявил, что я их украла. Меня теперь посадить могут. И руку вот поцарапала, теперь шрам, как у пирата будет.
- Говорю же дурочка ты, небось, до сих пор трясешься от страха. Дай руку, поцелую, все пройдет. За такие мелочи даже дело в милиции заводить не станут, не дрейфь.
- Отстань со своими поцелуями и ничего я не трясусь и не дрейфлю. Просто мерзко, что этот нарушитель закона меня на преступление толкнул.
- Э нет, не толкнул, а соблазнил. Чего тебе далась эта незаконная пристройка, все строят незаконно.
- И вовсе не все! И эта пристройка мне солнце закрывает. Ты же видел у меня и так темень после полудня, а так вообще света белого видеть не буду.
- Ну да, у кого бабки бешенные есть, те узаконивают все что угодно. А свет белый нафига тебе, ты в своей раковине перламутровой дремлешь, ни себе, ни людям.
- И это главный фасад дома, некрасиво халабуды там разводить, я против, а он сказал: «Умоешься, коза, хочу и строю»
- Ха, ха, ну коза не кобыла, не так обидно. Ну, что может мне для полной ясности наших взаимоотношений, в него пальнуть, пока пестик со мной? Как прикажешь, защитить честь любимой дамы?
- Никакая я тебе не любимая дама и никаких взаимоотношений у нас нет больше.
- Ну, это твоя точка зрения, а я иначе мыслю.
- Знаю я, как ты мыслишь.
- Ничего ты не знаешь, дурочка.
- Хватит меня дурой обзывать.
- Не дура , а дурочка. Это разные понятия. Дура это когда ничего не соображает, а дурочка, это когда каша в голове, как у тебя. Напичкано всякой хрени сентиментальной о правде и справедливости. А правды нет и справедливость для одного передом, а к другому задом, если не сказать хуже. Ты вон с этой арматурой кишки рвала, руку поранила, точно шрам будет, а он новую зарядит и не чихнет.
- Уже.
- Что?
- Уже новая стоит.
- Ну, вот видишь.
- Ну и пусть, я в инспекцию обратилась, как по закону положено. А шрам мне наука, чтобы не действовала впредь такими незаконными методами.
- Ага, ты по инспекциям ноги собьешь, а он пристроит, сунет тому и этому бабки и узаконит все что угодно.
- И что теперь, стрелять его? Лучше уж в темноте сидеть.
- Ну, стрелять мы его не будем, много чести, такому барахлу. Сами сунем, кому надо и снесут его хоромы незаконные, а он пусть жалуется по инстанциям.
- Не буду я никому ничего совать, и нечего мне совать.
- Так и скажи, жаба давит. Ты хоть не голодаешь, правдоискательница?
- Не твое дело. Вот что теперь Гаврилову скажу? Загранпаспорт, билеты, деньги. А ему через неделю вылетать.
- А вот это мое дело, ты смысл моей жизни, мой ангел, я тебя хранить должен, как зеницу ока. Дай очухаться, все решим.
- Фу, сентиментальная хрень, как ты выражаешься. У тебя жена есть, ее и охраняй.
- А вот это дело бесполезное, да и не перспективное, ты ведь ее знаешь.
- Да не хочу я ни ее, ни тебя знать.
- А прибежала ко мне, не к кому-нибудь.
- Не прибежала, а позвонила, ты сам прибежал.
- И буду бегать, пока не издохну, только звони и зови.
- А жена как же?
- А жена на диване сидит семечки щелкает. Знаешь как она это делает?
- Откуда я могу знать? А как?
- Горсточку наберет, зубами клацнет одну, тут же вторую, третью, не переставая, пока всю горсть не расклацает. Набьет за щеку, как хомяк, а шелуха на бороде висит, она ее мизинчиком на подол халата смахнет и за новую горсть принимается.
- А потом что жует или так глотает?
- Да Бог ее знает, я не контролирую этот процесс, сижу в наушниках Шопена слушаю.
- Шопена?
- Ну да, помнишь, таскала меня в филармонию, когда этот пианист выступал, не помню как его. Вальсы Шопена, я их наскачивал слушаю, смотрю на жену и о тебе думаю.
- Ужас! Это же не жизнь.
- Да уж, вот такое кино, не жизнь, а фильм ужасов.
Они помолчали, а что тут скажешь.
- Слушай, ангел мой, ты зачем в сумочке все эти сокровища таскала?
- Меня Гаврилов попросил в авиакассе его бронь выкупить, разрешил с работы раньше уйти. Я потом в галерею зашла порелаксировать, а тут этот гад…
- С этим гадом мы еще разберемся!
- Ну, прям Аника воин! Не трогай ты этого слизняка. Я сама с ним разберусь. А пистолет у тебя откуда, ты что всегда вооружен, что-то я не замечала.
- Ты, ангел мой, многого не замечаешь в нашем грешном бытии. А пистолет этот афганец знакомый сунул. Я у него сидел, когда ты позвонила. У меня, наверное, рожа такая была, что он, не раздумывая, меня вооружил и отпустил.
- Пили, наверное, с ним среди бела дня?
- Угадала, чаи гоняли. Он из госпиталя вчера выписался, что-то там у него со старыми ранами, а пистолет этот у него не зарегистрированный, это я  уже на ходу вспомнил. Дурное дело за оружие хвататься, так и до греха не долго.
- Как ты думаешь, что там в этой квартире произошло, мы сбежали, а там может помощь человеку была нужна.
- Ага, ты еще вскинься сейчас и беги туда на помощь. У меня опер знакомый, сейчас забегу к нему, выясним, что там случилось. А ты давай домой немедленно, чайку попей и поспи, это ж стресс какой. Я сам еще в норму не вошел. Пойдем я тебе такси возьму. Когда все утрясу, позвоню.
- Зачем такси я пешком пройдусь.
- Еще чего! Опять в какую-нибудь подворотню тебя бесы затянут! Домой и на такси. Не мучай мне душу, ангел мой. Приедешь, чайку попей, Шопена послушай и спать.
Он позвонил уже за полночь.
- Все хорошо, ангел мой! – голос веселый, хоть и усталый. Значит и вправду все хорошо.
- И что там со стрельбой, никто не пострадал?
- Пострадал этот нарик, который у тебя сумку стибрил. Она там же в прихожей нашлась, все в ней в целости и сохранности. А он в больнице очухался, в ляжке огнестрельная рана навылет, утверждает, что один был. Никого не видел, ничего не знает. Самострел оформили.
- Надо же, как просто все, а я так волнуюсь, что и Шопен не помогает, а ты где?
- На черепахе.
- На какой черепахе?
- На беленькой такой, ты её знаешь у вас во дворе лежит.
И впрямь, вышла во двор, а он на черепахе сидит.
- Рыцарь мой, на белой черепахе, далеко собрался?
- На кофеек не пригласишь?
- Кофе на ночь вредно. Заходи, Шопена послушаем…