В прихожей стук - проходит час прохожим мимо.
Пройдет еще, еще, и вот уже их пять,
И пятерым я прикажу себя распять.
Стучит бульвар, трамвай стучит -
Кто ночью звуки горстями сыплет из ведра, шумит над ухом
И гулким голосом, плутавшим в темных залах,
Зовет меня на площадь трех вокзалов?
Влетает в форточку звенящим летним ливнем,
Ни телефоном, адресом, ни даже именем
Не делится, и сквозь свой шаткий сон
Я вижу лиц поблекших мутный сонм.
Ни фотографий, никаких открыток,
Автобус в парке спит, метро давно закрыто,
Но голоса гудят над тополями
О времени, которое роняли
На парту рюкзаком, пустой запиской -
Мы все там мастера по переписке
"Контры", Д/З, стихов и жутких песен,
Нам всем шестнадцать, Город наш нам тесен,
Пересчитали улицы его и закоулки,
Лица атлантов, спящих в переулках
Обращены нам вслед гранитом - камнем:
"Наступит время собирать все камни!"
Но мы не слышим, мы глотаем воздух,
Это не жизнь, а джаз, и каждый отзвук
Мы ловим с жадностью в неоновом движении,
В контрастах площадей, дворов, в свету и тени,
И пьяные кричим на зло всем спящим:
"Мы богачи! Мы можем жить лишь настоящим,
Плясать фокстрот, выписывать счета,
Не зная, что есть блеск и нищета"
Но все смывается волною в одночасье:
Улыбки, лица профиль-фас, запястья.
На патефона крышку пыль легла,
и точит, точит тишину игла.
. . .
Эй вы, громадины из камня и гранита!
Автобус в парке спит, метро давно закрыто,
И билетерши спят давным-давно!
Подайте ямщика мне и ландо!
Пусть мчит меня от Моховой до Трубной,
Сквозь все, что раньше Там казалось трудным,
Где тройка в дневнике прямой угрозой.
Я пропою Там всем "La vie en rose",
Я всем скажу о том, о чем молчала,
Минут на пять, но в самое начало
Вернуться, каждому отдать хоть слово.
Москва. В июле. Двадцать пять шестого.