Смерть обличалась в бурой нелепой туше...
Где-то в берлоге, в утробе земли спала
Маленькая душа... И ты решила, что лучше
Этому одинокому слепышу
Не умирать во тьме, у зимы под сердцем.
Тёплые руки морозную вскрыли жуть,
Выхватив, приголубив дитя медведицы.
Что же с того, что доселе не раздала
Нежность и ласку невеста, подруга... Мачеха.
Маленький хищник сопит и просит тепла,
Названный Мягушкой -
маленьким маминым зайчиком.
Дни изливались мёдом и молоком,
В солнечных бликах на тёмной лощёной шкуре.
Зверю берлогою стал твой уютный дом.
Только любовь - не клеть для его натуры.
Не материнским едва уловив чутьём,
Крепость оскала и жёлтое пламя взгляда.
Ты поняла, что детище не твоё,
Хочет уже не каши и мармелада.
Там, за окном, задумчиво шелестит
Древняя глушь - колыбель и обитель сильных:
"Что ж, отними от себя его, отпусти..."
И отняла... Отринула... Отпустила...
Жизнь научила: не жди от добра - добра,
Мелочно благодарность просить за ласку.
Сын ли тебе был хищник? Не сын... Но - брат.
Кровью крещён, хоть и не был на кровь натаскан.
Зверя душа темна - не видать ни зги...
Ведала ты. От того не клянула бога,
В час, когда он разорвал тебя на куски,
Встретив однажды на узкой лесной дороге...
Запахом крови и стылых еловых лап,
Смерть обличалась в бурой нелепой туше...
Где-то в берлоге, в утробе земли спала
Маленькая душа...
И ты решила - что лучше...
