Ирина Котельникова
Я выпала из века…
стихи
Чара – Санкт-Петербург
- 2012 -
***
Я ещё поживу, вопреки...
И пусть беды не выстелить гатью,
у холодной таёжной реки
будет новый костёр разжигаться.
Убаюканный месяц уснёт
в колыбели берёзовых веток.
Прямо в воду звезда соскользнёт,
и захочется верить в приметы.
Я ещё поживу, вопреки...
Загадаю! И сбудется счастье!
И однажды у этой реки
мы разделим его на две части.
***
Заброшу прошлое, как рухлядь,
в сарай, заросший паутиной.
Давненько "не доходят" руки
убрать весь хлам "необходимый".
Там день вчерашний в рваных кедах.
Кастрюля с ручкою отбитой.
Там нет придуманного кредо,
что всё должно блестеть отмытым.
Но в этом хаосе предметов
не отыскать вещей случайных.
Труха засушенных букетов...
Печать таинственной печали...
***
Свечу зажги в церквушке по пути.
Рубль отыщи, упавший за подкладку.
Туда частенько "богово" летит,
и кесарям гроши те не накладны.
Постой тихонько несколько минут.
Свеча заплачет, пальцы обжигая.
А повезёт - услышишь, как поют,
встречая души у порога рая.
Душа доплачет. Догорит свеча.
С улыбкой грустной одинокий ангел
слегка коснётся правого плеча
и в серебристом скроется тумане...
***
Перезвоном тихим, нежным
серебрится память-грусть.
Под покровом белоснежным
спит есенинская Русь.
Покосившиеся хаты,
шапки снега набекрень...
Новорусские палаты
не вплетаются в плетень.
И несорванный подсолнух
свесил голову от дум.
Перемалывает молох
подступившую беду.
"Гой, ты Русь моя, родная..."
Плачь, поэт святой Руси!
А от края и до края
та же неба плещет синь.
Перезвоном тихим, нежным
отдалённый благовест.
Под покровом белоснежным
позолотой - в небо - крест.
***
Диссонанс самообмана...
Вновь струна сорвалась с деки,
и фальшивят слов дурманы
смехом паяца - калеки.
Слёзным комом захлебнулся,
как впервые закуривший,
и ушёл, не оглянулся,
с пониманием смиривший.
Диссонанс самообмана -
с кровью сорванные маски.
Почему ж так душу ранят
не доигранные ласки...
***
На болевых порогах - в щепки
расколот груз прошедших лет.
И обескровленною меткой
на онемевшем пальце след.
Кольцо судьбы прощальным звоном
отрикошетило от скал.
Врастает мыс Курлы амвоном,
в принявший исповедь Байкал...
***
Я вернусь! Даже если преграды
ощетинятся зло буреломом,
даже, если мне крикнут: "Не надо!",
я разрушу любые заслоны.
Я вернусь, даже если дороги
заметёт полуночная вьюга,
если черти запляшут в подмогу,
обступив заколдованным кругом.
Я вернусь. Постучусь на рассвете,
все законы Вселенной нарушив.
Там, у гроба, подумают: "Ветер",
и не впустят замёрзшую душу...
***
Давай поговорим о пустяках.
Пускай банально - просто о погоде.
Смотри: сегодня снег... Он на висках...
Твой чёрный зонт –
он никуда не годен,
рассыпался на спицы
и повис
крылом огромным раненой вороны.
Смотри: кружится запоздалый лист
среди снегов, как свет потусторонний.
Давай поговорим о пустяках.
Пора домой. Уже тропу заносит.
Давай поговорим...
Проклятый страх!
Я не хочу сейчас о високосном!
***
Просыпается по солнышку
деревенька, не спеша.
Раскрывается до донышка
деревенская душа.
Звякнет струйка по подойнику,
замурлыкает прохвост.
Вкруг скамейки, крытой войлоком,
замелькает рыжий хвост.
На востоке зорька сочная,
словно щёки молодух.
Тополя - шеренгой "срочников"
на высоком берегу.
Над полями мягко ластится
розоватой дымкой марь.
Под стрехой гнездится ласточка.
Всё привычно. Всё, как встарь.
Но подступит расставание
не на год - на целый век.
Всё длиннее расстояния
до родных полей и рек,
до ромашковой околицы,
где деды замашут вслед.
Нагостятся внучки школьницы,
а в деревне школы нет.
И напрасно за автобусом
будет мчаться старый пёс.
Он не знает, что на глобусе
нет деревни, где он рос.
Просыпается по солнышку
деревенька, не спеша.
И болит, болит до донышка
деревенская душа.
***
Разбазарю в день базарный,
растрясу до дна багаж.
Разбирайте, люди, даром,
коль душа вошла в кураж.
Хватит плакаться в тетрадку!
Эх, гуляй, пляши, душа.
Да смотри, не прячься в пятку,
мне не нужно ни шиша.
Залихватскую, шальную
не видали? Вот те раз...
Утром горечь не минует,
а сегодня всё - для вас.
Не жалею. Не итожу.
Опьянела без вина.
Обнажённая до дрожи,
а ответом
ти-ши-на...
***
Я сегодня заброшу дела!
Снег в лесу ослепительно яркий.
Здесь когда-то тропинка была,
а теперь и проторивать жалко.
И до звона в ушах - тишина.
Сколько зим я в лесу не бродила.
Снежный воздух пьянит без вина.
Я сегодня тебя полюбила!
Пусть твердят небеса: Не судьба!
Пусть ложатся следы многоточий.
Нет над нами земного суда.
Понимаешь... люблю тебя... очень...
***
Не по' душу ли, по бедо'вую
закружилась судьбина-судьба?
Эка! Вспенилась кружка медовая
пересудами - раньше суда.
Не безгрешная! Да - не смертными!
Покаянными - соль на губах.
Не куражься, прошу, над поэтами,
не смиряй рукавами рубах!
Не затягивай узел. Не вырваться...
И кладби'щу наступит пора.
Два на семьдесять - каждому вырыто.
Не лопатою - нервом пера.
***
Заверните мне в кулёк бумажный
счастье одинокое, последнее.
Не сценилось? Это мне не важно.
Я в торгах давно не привередина.
Принесу домой и отогрею
робкой, нерастраченною нежностью.
Заверните... Я не пожалею.
Я пришла сюда за неизбежностью.
***
На откосе песчаном валежины
разжигала, чтоб высветить ночь.
Не была ни покорной, ни нежною -
я - тайги своенравная дочь.
Понапрасну желанья загадывал.
Шум столиц не воспримет душа.
Не разжёгся костёр. Звёзды падали,
опрокинув созвездье ковша...
***
На тонкой нити горлышка песочных
последнею песчинкою: "Прости"!
Епитрахи'ль накинув на подстрочник,
скороговоркой душу отпусти!
Не отпевая. Отпоют другие!
Черновики напишут набело'.
Песочным
время
катится в могилу,
нас на излёте ставя на крыло!
***
Терпкий запах дорожной полыни
и кладби'щ позабытых кресты.
Просолёным подкатит, нахлынет.
В троеперстье - невольно - персты.
Зовом предков взбунтуются вены,
колокольным ударят в виски!
Русь! Россия! Ты ждёшь перемены?
Домовину ли ладишь с тоски?
В узелок ли запрятала саван,
да пучок поминальных свечей?
Тут и там купола - под сусальным.
И сусальная лживость речей.
За тебя на амвонах: "И присно"!
На тебя - кабинетная рать...
Русь, Россия! Не думай о тризне.
Слышишь, Мамка! Не смей умирать!
Терпкий запах - горчащей - навечно,
и в глазах неизбывная грусть.
Ты, как в песне, от речки, от печки
будешь в сердце, страдалица Русь.
***
Время сжимаю в кулак.
Вздрогнет пружина печально.
Всё в этой жизни не так.
Всё в этой жизни случайно.
Пули летят в молоко.
Эхо обид рикошетит.
Бьёт мотылёк о стекло.
Все мы случайны на свете.
Прядкой блеснёт седина,
Явь отразив в зазеркалье.
В тучах проглянет луна,
Ночь осветив вполнакала.
Всё в этой жизни не так.
Хрустнула звёздная полночь.
Время сжимаю в кулак.
Время моё вне закона...
***
Сегодня день Крещения Господня.
У "иордани" шумная толпа.
Вот в "серебро" окрашенный по моде,
подъехал прямо к проруби пикап.
Поставили в палатке чудо-печку...
Ковровою дорожкою ведут
хозяина,
и окунают в речку,
создав из тел - не подступить - редут.
Бесстрастным оком осветили вспышки
цепь до пупа и золочённый крест,
с открытым ртом стоящего мальчишку,
что по-пластунски к проруби пролез.
Сегодня день Крещения Господня...
***
Что-то случилось... Потухла свеча.
Даже на треть не сгорела.
Кто-то холодным коснулся плеча.
Может, почудилось? Слева.
Сердце, как листик осиновый - в дрожь.
Тихо рассыпались косы.
Что-то случилось и ты не придёшь.
Бабья закончилась осень.
***
Для чего мы живём и срастаемся с болью,
счёт давно потеряв незажившим рубцам?
Мы в театре абсурда не справились с ролью
и кричим: "Подлецы!" мы в лицо подлецам.
Для чего мы живём - рядовые, пехота?
Нам неведомо чувство с названием "страх",
и шипят нам вослед: "Бунтари! Донкихоты!"
Наши жизни давно на небесных весах.
Наши души не здесь. Потому что до срока
оборвётся контрольным и жизнь, и строка.
И вздохнёт кто-то громко: не стало пророка...
А в кармане предательски дрогнет рука.
Для чего мы живём?
***
Вдохнуть начало вдохновенья,
открыть глаза и вновь зажмурить.
На грани сна и пробужденья
представить слякоть хмурых улиц,
где на морщинах отпечатков
ещё лежат ночные тени,
и обронённая перчатка,
как вызов дерзостный забвенью,
что ожидает неизбежно
провинциального поэта...
Вдохнуть предутреннюю свежесть.
Проснуться.
И забыть об этом...
***
Пристрелите загнанную лошадь!
Уберите к чёрту надпись "Финиш"!
Пристрелите! Разве это сложно?
Дважды жизнь-жестянку не отнимешь.
В этой гонке выжить невозможно,
и пока не подкосились ноги,
пожалейте загнанную лошадь.
Пристрелите... Пусть рука не дрогнет.
***
Я из обоймы выпавший поэт.
Живу в селе, в чудесном захолустье.
Таким на литтусовках места нет,
но "свято место" не бывает пусто.
Багуловых рассветов тишина
не пробудит невиданные страсти.
Кодара величавая стена
укрыла напрочь от лихой напасти
наград и званий, где подхалимаж,
и взгляд ножом летящий под лопатку...
Я выпала из века. Я мираж,
я облако над марью, над распадком.
Часы мои безжалостно спешат.
Неведом срок, но близится разлука,
и на пределе строк звенит душа,
как тетива натянутого лука.
***
Что зачтётся? Молитва ли втуне?
Или то, что не ведает правая?
Я не верю загробной фортуне,
мне котомка досталась дырявая.
Утряслось, порассыпалось счастье,
за подкладкой в углах пыль дорожная,
да случайное чьё-то участье
зацепилось проросшей горошиной.
И не важно уже, что зачтётся,
всё здесь сужено и пересужено...
Всё однажды по новой прочтётся -
даже это - пустое, ненужное.
***
Козырна'я карта бита,
мне червонный - не король...
Эх, бубновый, жизнь избита,
ты войти к себе позволь.
Наливай вина... Не выпью,
чаша выпита давно.
По болотам бродит выпью
грусть-тоска, ей всё равно.
Приласкаешь, рядом буду.
Нет, так снова в ночь - одна.
Я - людскому - неподсудна!
Ты же пей, давай до дна!
Пёс лохматый приласкался,
не гони его, король!
Я хочу, чтоб он остался,
кличка псине - Мумми Троль.
Козырна'я карта бита...
Из казённых ходу нет.
И давно изба забита,
где когда-то жил поэт...
***
Если дрогнет внезапно в пожатьи рука,
и глаза отведёт старый друг твой невольно,
значит, час твой настал, не играй в дурака,
и не жди поцелуя, что станет контрольным.
Кодекс чести –
назвать подлеца подлецом.
И сдержаться, его не ударить при этом.
Побледнеет, как смертная маска, лицо,
и испуганно звякнут в кармане монеты.
Не раскается он, и слезы не прольёт.
Ты сегодня испортил проплаченный праздник.
Бывший друг - он однажды навстречу шагнёт.
Нет коварней друзей, чем враги по заказу.
***
Доколе воспевать пустые хаты,
да буйство разжиревшей лебеды?
Россия - Мать, не ты ль душой богата,
не ты ли выходила из беды?
Мозолистыми пальцами крестила
поля и живность, хату и детей.
Порою крепким словом поносила
борцов безумных, призрачных идей.
Вмиг поседев, смотрела, как срывали
с твоих церквей кресты, колокола...
Но ты же не сдавалась, выживала,
в соху впрягаясь, манны не ждала.
И в лихолетье подрастали дети.
Каких поэтов за руку вела!
Так почему же поле стало степью,
А у детей другие есть дела?
Выходишь вечерами на просёлок,
а за спиной деревня без людей.
Прости, Россия! Нынче о весёлом
мне не поётся. Я не лиходей.
Вот под окошком сломлена берёза,
черёмуха засохла по весне...
Россия - Мать, прости меня за слёзы,
я плачу лишь с тобой наедине.
Давай-ка, мамка, стол накрой, как прежде,
добавь душистых трав в целебный чай.
Никто, как ты, не приласкает нежно.
Я навсегда приехала - встречай!
***
С лихвою век подсыпал горьких ягод.
Не подсластить, пока не донесёшь,
не утрясти корзину на ухабах,
он щедрой горстью довершит ещё.
Не убежать за сотни километров
туда, где тишь, да Божья благодать.
Безлюдных мест не сыщешь на планете,
успели всё купить-перепродать.
Потоки вездесущего эфира
давно смердят от жёлтого вранья.
Екклесиаст сказал,
что будет –
было!
Но нет его. Не станет и меня.
Песчаный холмик вырастет над прошлым.
Душа на взлёт, а прах не оживёт.
Другой подхватит найденную ношу,
не ведая, что горечь перебьёт.
***
Треск сушняка в лесу, как выстрел
бьёт вхолостую - на испуг.
Взметнулась белка, чтобы скрыться.
Затих вдруг дятла перестук.
Смешные... Это просто ветка!
Какие могут быть враги!
В крови таёжные заветы -
я родилась среди тайги.
Шаман-гора и оберегом,
и тайным знанием была.
Здесь самородки мыли деды
почти у самого села.
Но улеглись былые бури.
Ржавеет драга под бугром.
Золотари навек уснули,
и смыт Витимом отчий дом.
Треск сушняка. Иду тропою,
порою видимой едва.
Душа наполнена покоем,
и ясно всё, как дважды два.
***
Дед юродивый заперт в дурдоме.
Изловили в общественном месте.
Отобрали в приёмной икону
и сорвали намоленный крестик.
Пара дюжих качков-санитаров
на кровати распяли беднягу.
На рассвете дедули не стало,
а у Бога прибавился ангел.
***
Будет время раздумий, скорбей и потерь,
Будет время раскаяний поздних,
И на ржавых петлях заскрипевшая дверь
отворится в безмолвные звёзды.
Млечным крошевом выплеснет суть бытия,
и смешает ненужность пророчеств...
Над песчаным холмом прозвучит лития,
Завершая скрижаль одиночеств.
Деревяным крестом прорасту из земли
в лёгкой дымке багуловых зорей.
И заплачут однажды весной журавли
над моей непутёвою долей.
***
Я глаза на минутку закрою,
пусть привыкнут к слепящему свету.
Не зови наши встречи любовью,
слишком много грехов у поэта.
Вольной волей он загнан в неволю,
в нём пророк уживается с Данте,
и под маской улыбок мажора
в нём печалится скрипкой Andante.
Не срывай эту вросшую маску,
я боюсь, что не выдержу боли,
и поверю в прекрасную сказку,
что зовётся земною любовью.
И взорвётся печальная скрипка.
Нам - четвёртой - беду напророчит!
А, когда осознаешь ошибку,
я уйду в тишину многоточий...
***
Упаду на душистое сено,
захмелею, смеясь, без вина.
Ну, какая же это измена?
Не тобой я сегодня пьяна.
Я вожу золотою былинкой
по твоей загорелой щеке,
на губах моих привкус малины,
полной горстью малина в руке.
Ничего от тебя мне не надо!
А на глупые сплетни плевать.
Мне кузнечик поёт серенаду,
не хочу я тебя целовать.
Не обдаст меня жаркой волною
от того, что мы рядом с тобой.
Опьянительно пахнет травою.
Ну, какая же это любовь?!
***
Из пустого - в пустопорожнее
продырявленным решетом
не пытайтесь просеивать прошлое.
Жизнь моя - это цирк Шапито
с неизменным доверчивым клоуном
и нелепым стечением бед.
В чёрно-белые клеточки поровну
рыжий клоун портными одет.
Затерялась душа за подкладочкой.
Треплет ветер обрывки афиш.
И уносит фургончик нескладную,
непонятную, странную жизнь...
***
Душа залатана, да перелатана,
А за подкладкою лишь пыль дорожная.
За горе горькое её просватали.
Давали приданым пустопорожнее.
Котомка рваная, судьба заплечная…
Саранки красные цветут над речкою,
Цветут кудрявые под яркой радугой.
А рвать не надо их, пусть душу радуют.
Чертополошная молва колючая,
Да понапраслина по ветру носится.
Не унимается, ох, боль болючая,
Душа-лебёдушка на волю просится.
А рядом суженый, ой, горе-горькое,
Опять с упрёками, да подковырками,
Из грязи в князи, мол, попёрлась, гордая,
Давно пора тебе со мною свыкнуться.
Душа залатана…
***
Когда поэт становится бомжом,
как восхвалять и воспевать Россию?
Она вот здесь - за чьим-то гаражом?
А может там за чьим-то магазином?
Богатая и нищая страна,
где прошлое под грифами "секретно",
где никогда не кончится война,
хотя давно у власти нет Советов.
Но в каждом дуле ядрышки свинца,
и не спасёт броня бронежилета.
Глядят из-под тернового венца
на мир глаза
бездомного поэта...
***
Что бы ни случилось, не теряйся!
Я приду, приеду, прилечу.
Никогда, ты слышишь, не смиряйся
со своим последним: "Не хочу!"
Ты обязан, что бы ни случилось -
на краю вселенского огня,
милый мой, единственный мужчина,
ты обязан выжить
для меня!
***
Да! Ты выжила там, где выжжено,
там, где вера рассыпалась в прах,
где врагами становятся ближние,
и слова запеклись на губах.
Да, ты выжила. Стон подушкою
зажимала, превысив порог.
Спотыкались года на окружности,
и больнее был каждый урок,
за который оценки не ставятся,
лишь зарубки на сердце сильней.
Только раз, на пределе усталости,
ты шагнула по пеплу полей.
Горсть земли, разминая до выдоха,
разрешила заплакать себе.
Не найдя в безысходности выхода,
кулаком брешь пробила в судьбе,
и узнала знакомую звонницу
там, за этим проломом в стене...
И увидела: батюшка молится,
и поклоны кладёт в тишине...
***
Здравствуй, русское застолье!
Разносолы не чета
кабакам Первопрестольной!
Кто сказал: мы - нищета?!
С первачом графинчик важный
посерёдке, будто царь.
Гнал его не на продажу
Гришка - местный «дед Щукарь».
Кличут так за прибаутки,
за кухарство в сенокос.
Не молчит он ни минутки:
"Наливайте за колхоз!
За покойничка - по первой,
а вторую - за меня!
До сих пор в колхозы верим.
Эх, робяты, вот жизня...".
Подцепил пластину сала:
"Где там чашка холодца?
Ешьте гости до отвала!
Нам не воду пить с лица."
Огурцы пошли со хрустом,
следом грузди. Не зевай!
Позабыли вмиг о грустном.
"Ну-ка, Марья, запевай!"
Подхватили песню бабы,
и притихли мужики...
Эвон, как выходит складно
про деревню у реки!
А с плиты несут картошку -
нашкворчилась, заждалась!
"Дед Щукарь, бери гармошку!
Хватит крыть ядрёну власть!"
Задробили вперемешку,
подбоченились! "Эх, ма!
Сыпь частушки-пересмешки,
Пелагеюшка - кума!",-
и вприсядку кум с размаху
уловчился в круг влететь.
На груди рванул рубаху,
и давай ответно петь!
Зазвенела в лад посуда.
Разобьётся - не беда!
На земле живём покуда,
остальное-ерунда!
Пляшет русская деревня.
Не судите мужиков!
Пусть они в колхозы верят,
им без веры нелегко.
Погуляют и за лямку.
Ждёт подруженька соха!
Жизнь от мамки и до ямки,
а деревня - на века!
***
Вам заплатили, господа,
за карк на митингах "народных"?
У вас закончилась еда?
Вы жить хотите, как Мавроди?
А где же были вы вчера,
когда в деревнях пели мамки
о подмосковных вечерах,
а поутру впрягались в лямки?
Вы хлеб растили, господа?
В деревне митинги не в моде.
Здесь матом кроют иногда
не власть имущих. Непогоду.
Цена буханки не в рублях!
В рубахах потных и мозолях!
В спектаклях ваших и ролях
мужик провалится позорно.
С трибуны в поле убежит,
когда земля поспеет к севу.
Вы - на словах, а тот мужик
душой страдает за "Расею"!
Вам заплатили, господа?..
***
Копейкой жизнь летит стремглав под гору.
Ребром вопрос встал быть или не быть.
Одна цена и радости, и горю.
Боюсь - мне не допеть, не долюбить.
Закрутит ночь и судный день не нужен.
Суть бытия в ночи обнажена.
Два пальца в мозг, чтоб вытошнило душу!
Пока жива - копейка ей цена.
В цене сейчас посмертные поэты,
как не крути, они обречены.
Пока жива, разменною монетой
не предлагай назначенной цены...
***
На опечаленных равнинах
стернина с грязью пополам.
Повтором к песне журавлиной
звонят в селе колокола.
Спешат к заутрене старушки,
из грязи тянут башмаки,
и в жестяной церковной кружке
звенят всё глуше медяки.
Они помянут близких, дальних
под крик прощальный журавлей,
а снег торжественно-печальный
укроет месиво полей,
и белым саваном он ляжет
на деревенские дома...
И та, что первой выйдет, скажет:
"Ну, слава Господу! Зима!"
***
Русь моя в истоптанных шанхайках…
"От Москвы до самых до окраин, С южных гор до северных морей
Человек проходит как хозяин Необъятной Родины своей"
В.И. Лебедев-Кумач
***
Русь моя в истоптанных шанхайках!
С полосатой сумкой неподъёмной,
с непонятной надписью китайской,
ждёшь ты снова поезд на перроне.
А вокруг шныряют "помогайки".
Выучили: "Дёсево, мадама!"
Здесь проводят, встретят на "китайке"...
Ты платок сменила на банданы.
Стала ты челночною торговкой.
Голос твой прокурен и простужен.
Ты давно рожаешь полукровок,
что в шанхайках бегают по лужам.
Русь моя...
Болит!
А вслух не скажешь...
Родину, как мать не выбирают.
Не хочу, чтоб ты была продажной
"от Москвы до самых - до окраин".
Русь моя...
***
Я буду знать, когда тебя не станет...
Вдруг вздрогнут стрелки, словно от испуга.
Все наши встречи вмиг прокрутит память.
Душа заплачет от потери друга.
Я буду знать. Но не смогу поверить,
что никогда твой голос не услышу.
Ты в дом войдёшь сквозь запертые двери.
А я лишь свет - свет неземной - увижу...
***
Не вешайте на уши доширак.
Накушались лапши в счастливом детстве,
Мы верили, что может свистнуть рак
и жгли костры, горланя хором песни.
Опять стучит за стенкою сосед...
Как с музыкой такой не веселиться!
Лапша на ужин, завтрак и обед.
Два пальца в мозг, чтоб ею не давиться!
Пусть выскользнет измученно душа.
Строптивой птице вновь подрежут крылья.
Кумир детей – Иванушка дурак.
Но дураков от века не любили.
А жизнь не сказка. Всё наоборот.
Мы выросли в стране сплошных советов.
Но рак не может пятиться вперёд.
Мы слишком поздно осознали это.
***
Посидим у костра? Отчего-то мне грустно...
Письмена древних рек вдаль уносят мечты,
и луна, словно "шитая рожа" тунгуса,*
подбирает для царских снадобий цветы.
Пошаманим чуть-чуть? В котелок бросим горстку
наговоренных шёпотом, северных трав.
Запах смолки сосновой перебьёт сердца горечь,
и легенды тайги оживут до утра.
Заскрипят одноногие тени деревьев
и корявые ветви протянут к огню.
Ты не бойся. Они просто руки погреют.
Это духи тунгусов. Я их не гоню.
Посидим у костра? Ночь устроена мудро.
Всё, что знаю, сегодня доверю тебе.
А когда ты устало задремлешь под утро,
я уйду в облака по скалистой гряде...
* В древние времена тунгусам с детства "шили" лица, протягивая нитку, намазанную углём или другим составом через кожу. "Шитые рожи" относились к роду шаманскому.
***
Не говорите слово: "Ненавижу!".
Бессильной злости не давайте воли.
Вердикт "Виновен!" не подходит к ближним.
Слова во гневе ранят очень больно.
И пусть забыть обиды невозможно,
сумейте замолчать и улыбнуться.
Захлопнуть двери в прошлое не сложно.
Сложнее будет в прошлое вернуться.
***
Звезда-Полынь зависла над землёю,
и, разорвав планету, вскрыла ад.
Наполнив мир Чернобыльскою болью,
вдруг зазвучал встревожено набат.
Звон колокольный плыл вслед за волною,
за облаком, несущим смертный дождь.
Те дни недаром назовут войною,
точнее слова здесь не подберёшь.
Ещё одно, как выстрел. Ликвидатор!
- С приказом ознакомлен? Выполняй!
Из-под контроля вышел мирный атом.
Ты – доброволец… Нас не обвиняй! -
Потоки лжи обрушились с экранов,
запретным стало даже слово «смерть».
- Что? Ликвидатор умер слишком рано?
Был облучён? Об этом вслух не сметь!-
Бегут года – чернобыльские вехи –
и двадцать пять, и пятьдесят, и сто.
Забудем мы, напомнит скорбным эхом
звезда-полынь, сияя над крестом.
Помянем всех – кто выжил, и не выжил.
За здравие – свечу. За – упокой.
Идёт герой! Склонитесь, люди, ниже!
Он - Ликвидатор, люди! Он - святой!
Не на земле - давно записан в Святцах,
шагнувший по приказу прямо в ад.
Живым и мёртвым – слава вам, ребята.
Мы помним вас! А выше нет наград.
***
Хватит скитаться! Пора приземляться.
Сбить паутину в озябших углах,
выбросить хлам. Пусть кострами дымятся
годы, рассыпавшись в призрачный прах.
Что там удержишь? Покорная память
слишком устала прислужливо лгать.
Рвут решето огородные камни,
к глупым потерям не вымостить гать.
Хватит скитаться. Дорога, работа,
дом и семья - утверждаю маршрут!
А за оконным - опять позолота...
Что-то настенные попросту врут.
Крутятся влево упрямые стрелки,
вновь расстояния сжав до минут.
Грудой оставлены в мойке тарелки.
Осень скитаний - привычный маршрут.
***
Однажды вы прочтёте эти строки
в тетради или сборнике посмертном.
Не ходят долго по земле пророки,
которым имя краткое - поэты.
Сжигает их безжалостно эпоха.
Так травы жжёт асфальтовая лава.
Не признают в отечестве пророка.
Банально. Ни виновных нет, ни правых.
А он не ждёт людского всепрощенья.
На "Ты" поэт с Прощением Небесным.
Познав при жизни тайну воскрешенья,
с улыбкой грустной путь проходит крестный.
Наступит день, и он уйдёт до срока,
на полстроке шагнув в лучи рассвета.
Уйдёт с Земли поэт с душой пророка...
Уйдёт с Земли пророк с душой поэта...