«Непростая судьба».
Вовка родился смелым и решительным мальчиком. С самого раннего детства ему было неведомо чувство страха. Когда он подрос, то на улице вступал в любое единоборство и со сверстниками, и с теми, кто на голову был выше его. После очередного подзатыльника от родителя, за то, что снова поколотил соседского мальчика, у Вовы только краснели уши.
- А пусть он не дразнится, - оправдывался Вовка.
Он старался никогда не плакать. Каждый раз вспоминались и сдерживали слёзы слова деда: «Ты же не кисейная барышня, а будущий воин». А если это и случалось, что бывало довольно редко, то он забивался куда-нибудь в тёмный угол сарая. Там, подальше от глаз людских, мальчик, давясь от обиды, давал волю слезам. В Вовкином поведении всё больше и больше прослеживалось воспитание деда Харитона, который своими наставлениями и рассказами, ещё в нежном возрасте начал прививать мальчишку дух сильного мужчины.
Так и рос Вовка Едрёнкин, с одной стороны под прессом отцовского ремня, указывавшего правильный жизненный путь, с другой стороны с лекциями деда, о том как стать настоящим мужчиной.
Однажды Вовка увидел на маленьком экране старого телевизора «Рекорд» кинофильм, где в голубом небе с самолёта, как горох из банки, сыпались на парашютах и плавно опускались на землю десантники. Они красиво парили в воздухе, а почувствовав под ногами твёрдую почву, тут же самоотверженно вступали в бой, разя противника огнём из автоматического оружия.
- Вот здорово! – воскликнул Вовка с горящими глазами.
Дед сразу же воспользовался случаем, чтобы сориентировать внука на военную службу.
- Вот она твоя стихия, Вова, - произнёс он, между прочим, наблюдая за блестящими глазами внучка. – Учись хорошо в школе и поступай в военное училище.
Слова деда предопределили его судьбу.
А в голове у Вовки в этот момент зрел дерзкий план. Через два дня, когда родителей не было дома, а дед грел свои разбитые ревматизмом суставы, примостившись на солнышке в тихом месте без сквозняков, Вовка стащил из дома мамин зонтик. Он был полон решимости десантироваться с крыши сарая. Вовка стараясь не разбудить деда, разморенного на редком осеннем солнцепёке, затаив дыхание осторожно на цыпочках, прошёл мимо него, крепко сжимая в руках чёрный зонт. Через пять минут деда разбудил невообразимый грохот, который донёсся из-за угла дома. Он вздрогнул, и на всю свою величину нервно открыв глаза, произнёс: «Вовка!». Дед Харитон кряхтя, поднялся с места, опираясь на палку, и шаркая стоптанными тапочками, поспешил к источнику шума. Перед ним предстала картина, на которой главное действующее лицо сидело посередине кучи хлама и осторожно гладило огромную шишку на лбу. Вовка прыгнув с крыши, разрушил летнюю пристройку к курятнику. Возле него валялся вдребезги разбитый зонт и упавшая лестница. Куры, разбежавшиеся по всему двору, громко кудахтали, а породистый петух с яркой окраской, взлетевший на штабель пиленых дров, вытянув шею, испуганно косился на мальчика. Кроме деда за Вовку переживал ещё и пёс Шмуль, он жалобно поскуливал, в отличие от кота, безразлично смотревшего на всю эту суету с безопасного расстояния. Собака на время вынужденно прекратила соболезновать, резко сев на заднюю часть туловища, большой ногой начала усиленно чесаться и гонять на себе блох.
Дед смерил взглядом высоту сарая, потом внимательно посмотрел на шестилетнего сорванца.
- Везёт тебе внучок, ты видно Богом поцелован в макушку. Этот оберег всегда будет охранять твою жизнь.
Вечером, как он не уговаривал сына с невесткой, что купит новый зонт с ближайшей пенсии, просьбы его не возымели действие. Утром у Вовки к лиловой шишке на лбу добавилось ещё и синее левое ухо. Но, Вова не остановился на первом своём неудачном опыте освоить парашют. Цель замаячила впереди, а средство к нему накрывало бочку с дождевой водой. Часто уединяясь на задворках он втайне, из старого куска брезента, сшил «настоящий» парашют. На этот раз жертвой его испытаний стал дворовый кот Валерьян, которому плохой мальчик надолго испортил беззаботную жизнь. Второй эксперимент тоже потерпел фиаско. После очередного неудавшегося прыжка, необычный парашютист скрылся в неизвестном направлении вместе с брезентовым мешком, оставив мальчику на память исцарапанные руки. Через неделю он появился дома, дико озираясь по сторонам и обходя Вову десятой дорогой, но уже без парашюта. На этом месте данная тема была временно закрыта. Полёт на парашюте оставался пока, что несбыточной мечтой.
На следующий год Владимир Антонович Едрёнкин – младший, пошёл в первый класс. Родители вздохнули, а дед перекрестился. Все надеялись, что теперь у него станет меньше времени на воплощение в жизнь недетских идей. Только за последние полгода сын «отличился» не менее десяти раз. Больше всех обрадовались кот и собака. Любимцам деда Харитона надоело участвовать в различных испытаниях: прыгать с крыши, скакать через горящее кольцо, быть водолазами… Валерьяну доставалось чаще всех, он даже как-то побывал у Вовки испытателем центрифуги. Мальчик посадил кота в старую кастрюлю и раскрутил, но не надолго, порвалась верёвка, и кот улетел в кусты крыжовника вместе с дырявой посудой.
В школе Вова учился прилежно и хорошо, предметы давались ему легко. Мальчик с большим старанием выполнял заветы двух дедушек: Ленина – «Учиться, учиться и учиться» и деда Харитона – «Учись хорошо, чтобы дураком не быть». Время пролетело незаметно, и в восьмом классе он записался сначала в секцию бокса, а потом и в ДОСААФ, на парашютный спорт. Парень готовил себя для службы в ВДВ основательно.
К десятому классу Вова Едрёнкин достиг определённых успехов в учёбе и спорте. Рассказы деда о войне, доблестных воинах не прошли для внука зря. Ещё в девятом классе он выбрал для себя профессию, а через год подбирал уже, в какое военное училище будет поступать. Окончив десятилетку, Владимир Едрёнкин попрощавшись с родителями и своим наставником дедом, поехал в большой город, за тридевять земель, поступать в Высшее военное командное училище. Вступительные экзамены он сдал успешно, а по физической подготовке и вовсе был одним из лучших. Детская увлечённость переросла в будущую профессию.
Володя учился старательно и с желанием. Науки и военные премудрости давались ему без особых усилий. Родители не могли нарадоваться тому, что сын пошёл по правильному пути, ведь с его шебутным характером, было недолго и в «казённый дом» загреметь. Дед Харитон тоже гордился внуком, но всего один год, так как ушёл в мир иной. Оканчивая третий курс, на танцах в училищном клубе, Владимир повстречал свою судьбу, девушку Ларису. К его выпуску они поженились и поначалу были очень счастливы, потом началась реальная жизнь, в которой бывает по-всякому. Когда подошло время присвоения курсантам первого офицерского звания и получения золотых погон, перед будущими военачальниками стал вопрос выбора места службы. В тот год пришла большая разнарядка в морскую пехоту военно-морского флота. Без пяти минут лейтенант Едрёнкин выбрал Северный флот. Романтика заснеженных сопок, северных сияний и шквального ветра студеного Баренцева моря его манила с детства, ещё тогда, когда он начитался книжек об этих холодных краях. Володя всегда мечтал испытать себя на прочность в суровых условиях.
Длительный путь на север закончился августовским вечером, когда молодая чета наконец-то добралась до гарнизона «Спутник», Мекке морской пехоты Северного флота. Он и жена с интересом рассматривали немногочисленные выстроившиеся в ряд дома и казармы, топающие строевым шагом взвода морпехов на плацу, гудящие БТРы возле ангаров. К этому всему Лариса адаптировалась быстро, но труднее всего ей пришлось привыкать: к одиночеству, когда муж сутками находился на службе, к полярным дням и ночам. Мир не без добрых людей и очень скоро она уже влилась в женский коллектив гарнизона, немного стало легче. Через год у них родилась дочь, которая скрасила её жизнь и отвлекла от бесконечных изнурительных ожиданий возвращения домой мужа офицера, преданно служившего отечеству. Так незаметно, словно сон, и пролетело десять лет.
* * *
Командир полка морской пехоты, полковник Гаврилов, накануне масштабных учений вызвал к себе командира роты капитана Едрёнкина.
- Владимир Антонович, присаживайся, - кивнул он головой офицеру, когда тот переступил порог кабинета.
- Здравия желаю, товарищ полковник, - приветствовал капитан командира части.
- Здравствуй, здравствуй, - ответил полковник, думая о чём-то своём, и вставая из-за стола.
- Владимир Антонович, тебе выпала большая честь представлять наш полк на предстоящих учениях.
- Какая честь? – удивившись, подумал Едрёнкин. – Ведь мы всем полком будем высаживаться с Большого десантного корабля на необорудованное побережье. Причём тут я? Выходит, что всему полку честь оказали.
Его размышления прервал Гаврилов.
- Нам из Генштаба приказали от полка, в ставку командования «синих», выделить разведвзвод с самым опытным офицером и подготовленными разведчиками. Выбор пал на тебя, так как имеешь, к тому же, самое большое количество прыжков с парашютом.
- Как в самое ответственное место, так Едрёнкин, как очередное звание присвоить, то это не про меня, - возмутился, Владимир Антонович, слегка торгуясь.
- Ты сам виноват, проштрафился как раз в тот момент, когда тебе представление на майора собирались посылать. Или не так дело было?
Капитан сидел, молча, играя желваками.
- Скажи спасибо, что с должности командира роты не сняли. Вот выполнишь задание достойно, аннулируем взыскание, из-за которого не пропускают твоё представление, и тогда присвоим майора.
Полковник сделал паузу, о чём-то усиленно думая.
- Вместе с армейцами вашей группе предстоит захватить плацдарм для высадки нашего полка. Для этого планируют вас десантировать на парашютах в тыл противника.
Полковник подошёл к карте района учений, которая лежала на его столе.
- Вот этот район, - очертил он карандашом предполагаемое место выброски.
Едрёнкин вытянул шею, не вставая с места, и посмотрел на карту.
- А не проще было бы, если выброску осуществить правее того места которое Вы очертили? Мы это уже неоднократно делали.
- На совещании в округе, Начальник штаба береговых войск флота тоже самое им предложил. Генерал-лейтенант, руководитель учениями, сразу же поставил его на место и объяснил, что полковник приглашён сюда, внимательно слушать, а не предложения выдвигать. Дали понять, что сапоги выше ботинок.
Командир полка взял короткую паузу.
- Подберёшь взвод из личного состава своей роты. Всё ясно?
- Так точно! – браво ответил капитан.
- Готовность вам сутки.
Полковник протянул ему руку и крепко пожал.
- Удачи.
Через неделю сводная штурмовая рота летела на транспортном самолёте в район выполнения задания. От глухого гула у десантников закладывало уши, они сидели с сосредоточенными лицами. Ждать всегда трудно, каждый из них мечтал поскорей приступить к делу. Для капитана Едрёнкина это была обычная работа обычных будней. Он прикрыл глаза и попытался задремать, но не получилось. На душе было спокойно, никакой тревоги. Через полчаса заработала сирена, извещая десантников о том, что точка выброски приближается и нужно готовиться к прыжку. Капитан скомандовал своим, чтобы собрались психологически и приготовились. Открылась дверь кабины лётчиков, оттуда появился подполковник, руководитель выброски десанта, и зычным голосом скомандовал:
- Капитан, ваши первые.
Едрёнкин крикнул сквозь гул самолёта: «На выход». Десантники, один за другим пристёгивая карабин вытяжного фала за трос, выходили в открытую боковую дверь. Над горизонтом вставало утреннее солнце, и чёрное небо, разбавленное его лучами, наполовину стало уже светлым. После того, как последний боец из его взвода покинул самолёт, капитан кивнул подполковнику, поправил ранец парашюта и тоже шагнул в манящую бездну. Перед его глазами разворачивалась завораживающая картина: белые купола на бледно-голубом фоне, с небольшим интервалом, раскрывались, словно хризантемы в ускоренно снятом фильме. Капитан быстро почувствовал, что случилось неладное, не раскрылся его парашют. Едрёнкин посмотрел над собой, стропы и купол были спутаны, их трепали набегавшие потоки воздуха.
- Перехлёст, - мелькнуло в голове.
Он стал усиленно дёргать за стропы, надеясь, таким образом, их распутать и сделать принудительное раскрытие. Но время летело быстро, как и он сам, а запутанный парашют бесполезно болтался над головой. Едрёнкин быстро достал специальный, для таких случаев нож, и отсёк недействующее устройство. Его стало раскручивать и вертеть из стороны в сторону. Капитан с большой надеждой потянул за вытяжное кольцо запасного парашюта. Владимир уже представлял, как раскроется его купол, затормозив падение, и он дёрнувшись от резкого торможения, повиснет в воздухе. Но, этого не произошло и свободное падение продолжалось. Беда пришла не одна, запасной тоже весь запутался.
- Что за ерунда? – произнёс капитан, тщетно дёргая за стропы. – Тоже отказ.
Земля приближалась стремительно, уже отчётливо были видны высокие заснеженные сопки. Думать о каких-то вещах не оставалось времени. Единственное что мелькнуло в голове Владимира Антоновича Едрёнкина, было:
- Видно дед мой что-то перепутал в своих предсказаниях. При личной встрече я ему это скажу.
На всякий случай перед жёстким приземлением Едрёнкин напрягся и сгруппировался, он до последнего боролся за жизнь. Владимиру повезло в том…, что дед не ошибся. А деду Харитону, в свою очередь и в своё время, словно откуда-то сверху нашептали о поцелуе в макушку. Капитан упал по скользящей линии на крутой склон высокой сопки. Снега в ту зиму выпало как никогда много, на склоне с северной стороны его намело больше чем на других. Капитан с бешеной скоростью, которую постепенно гасила «белая вата», кувыркался по наклонной. Так он долетел-докатился до подножия, где шлёпнулся и потерял сознание. Едрёнкин пролежал в этом месте не очень долго, его быстро нашли спасатели по красным пятнам крови на белом маскхалате. Владимир Антонович, медленно приходя в себя, слегка приоткрыл глаза и услышал разговор между майором медицинской службы и двумя офицерами.
- … бесполезно, готов капитан. Внутри, наверное, один фарш, - майор посмотрел на небо, потом на склон сопки. – Можно вести в морг, летальный исход.
Такие слова задели Едрёнкина за живое, стерпеть подобное он никак не мог. Владимир Антонович сжал кулаки, браво вскочил в горячке на ноги и выругался.
- Я тебе б…ть, дам в морг, - прорычал капитан, потом сделал два шага и рухнул без сознания.
- Вот это чудо! В такое сложно поверить, не правда ли?! – майор вытянул шею и с глупым видом посмотрел на офицеров. – Санитары, носилки! – опомнившись, закричал он.
Позже, провожая глазами отъехавшую медицинскую машину, в которой за жизнь боролся бесстрашный десантник, он произнёс:
- Теперь выдюжит, закалка будь здоров.
Владимир Антонович два месяца провалялся в госпитале. Все вокруг проходя мимо него, шептали друг другу:
- Смотри, смотри, вон тот, который в рубашке родился.
То, что произошло с ним, едва ли было счастливой случайностью. Это, скорее всего судьба.
На медкомиссии Едрёнкина признали не годным к строевой службе. Но, начальники, наверху посовещавшись, решили дать возможность капитану дослужить до пенсии восемь месяцев. Потом уволить младшего офицера по болезни. Для этого Владимиру Антоновичу нашли «не пыльное» место в арсенале минно-торпедного вооружения, в отделе хранения.
Жена пару раз, без особого энтузиазма, навестила его в госпитале. При ней, он дважды начал заговариваться, потребовалось врачебное вмешательство. От оного недуга мужа излечат, но она этого уже не дождётся. Незадолго до его выписки «верная» жена соберёт вещи и уедет к своим родителям, а спустя два месяца подаст на развод.
- Значит, так любила, - скажет он позже, стоя посередине пустой квартиры в раздумьях. – С глаз долой, из сердца вон, что ещё остаётся.
* * *
В кабинет к заместителю по политчасти капитану 2 ранга Лужину, зашёл капитан Едрёнкин. В глаза бросались седые, почти белые волосы молодого офицера. Как в жизни бывает, не делая ни для кого исключения, серебрит время голову человека, но все знали, что у этого парня другая история – роковой случай.
- Игорь Николаевич, вот объясните мне. Я заслуженный офицер, выходец из славной морской пехоты. Имею ордена и медали, заметьте не юбилейные. У меня давно уже вышел срок получения очередного воинского звания, должность для присвоения его позволяет. Так в чём же дело?
- Дорогой Владимир Антонович, - замполит сделал невинное лицо, - причём тут я?
Представление пишет командир части, обращайтесь к нему.
- Я был у командира и у главного инженера был, они переводят стрелки на Вас.
- Помилуйте, я только бумаги подписываю, - продолжал отпираться замполит.
- Восемьдесят процентов офицерского состава нашей части свои звания старшего офицера получили здесь, на «ящиках». А я, боевой морпех, должен засохнуть в капитанах?
Замполит продолжал удивлённо пожимать плечами, давая понять: «Что я могу сделать». До Едрёнкина дошло, что всё это бесполезно. Он с гордо поднятой головой вышел из кабинета.
Вечером того же дня, Владимир Антонович от обиды напился, хотя спиртное ему было категорически противопоказано. Потом с ним приключилась нехорошая история. Едрёнкин заснул в пригородном автобусе, в котором добирался до посёлка лётчиков. В общежитии этого закрытого гарнизона капитан квартировался. На КПП его стали будить, чтобы проверить документы. С пьяна капитан начал грубить и строить всех подряд. Они вызвали наряд из комендатуры, где подебоширив ещё немного он уснул.
Через неделю парторг части, майор Трошин, вызвал к себе в кабинет партгрупорга 4 отдела хранения мичмана Блудняка.
- Проходи и присаживайся, Николай Васильевич, - предложил он седому, толстому мичману.
Блудняк уже был больше похож на пожилого человека, которого обрядили на Новый год в военную форму, чтобы повеселиться, и меньше всего на военнослужащего. Седая голова, выпирающий живот и никакого намёка на военную выправку. Такие, «перезревшие» по возрасту, в минно-торпедном арсенале имелись во множестве. Как говорится, ничто не вечно под Луной. Но, … создавалось такое впечатление, что не в этом месте. Позиция начальства в данном случае была проста, служат и служат себе сверхсрочники-специалисты, не принося лишней головной боли, идя навстречу, командиры продлевают и продлевают им подписку.
- Ты в курсе, что начальник ваш, капитан Едрёнкин, учудил? – спросил Трошин.
- Слышал краем уха, что в нетрезвом виде сначала на КПП наряд погонял, а потом и в комендатуре шума наделал.
- Да уж, неприятная ситуация.
Майор скривился, встал у окна и смотря на снежные сугробы продолжил.
- Соберёшь партийное собрание в группе вашего отдела хранения и корректно, без какой-либо критики и обсуждений объявите ему выговор по партийной линии. Понял?
- Чего же не понять, Юрий Андреевич.
- Предупреди всех своих, чтобы языки не распускали, а то потом поздно будет голову пеплом посыпать. Капитан мастер спорта по боксу. Не совсем понятно, что у этого морпеха в голове, может быть обида засела. Едрёнкину осталось служить полгода, потом уволят на пенсию по болезни. Всё таки заслуженный офицер!
- А если…
- Я с ним поговорю.
На следующий день, Блудняк оповестил своих партийцев о собрании, а их у него на учёте было двенадцать человек вместе с ним. Это были в своём подавляющем большинстве грузные по комплекции мичманы и прапорщики за сорок пять, давно перевалившие уже пенсионный возраст. С каждым сослуживцем накануне Николай Васильевич провёл беседу на предмет того, чтобы в полемику не вступали и начальника не критиковали.
В 11.30 в большом металлическом ангаре, от посторонних глаз подальше, внутри у входа установили стол и стулья. Блудняк по заведённому порядку накрыл его зелёной скатертью, принёс графин с водой и стакан. Сбоку от стола по многолетней привычке он примостил табурет, на место всеобщего обозрения, не подумав.
К 12.00 в ангар подтянулись все коммунисты. Блудняк отметил про себя, что некоторые из них, в разговорах, были настроены воинственно, не смотря на его неоднократные предупреждения. Он внутренне забеспокоился. Партгрупорг посмотрел на часы.
- Пойду начальника приглашу, - оповестил он товарищей.
- Давай, давай его сюда, поговорим, как следует, - расхрабрился мичман Медведев.
Его активно поддержали ещё пару человек.
Блудняк застал Едрёнкина в своём кабинете, он сидел за столом и что-то усердно писал.
- Владимир Антонович, коммунисты уже собрались, ждут Вас.
Капитан оторвал тяжёлый взгляд от журнала, который заполнял.
- Да, помню, парторг и замполит предупреждали, что выговор получу. Сейчас приду, - он почесал задумчиво щеку. – Против партийных органов не попрёшь.
Блудняк вернулся в ангар и вместе с остальными стал ожидать капитана.
Через пять минут железная дверь скрипнула и отворилась, в помещение вошёл Едрёнкин. Он остановился у порога и суровым взглядом осмотрел присутствующих. Подчинённые отводили глаза, старались на него не смотреть.
- Субординацию, товарищи мичманы, ещё никто не отменял! – произнёс он, смотря исподлобья.
Двенадцать человек молча, встали со своих мест.
- Садитесь, - капитан прошёл к отдельно стоявшей табуретке.
По пути он ухмыльнулся и покачал головой.
- Эшафот приготовили, - подумал Едрёнкин и присел на предназначенное для него место.
Блудняк озвучил повестку собрания, после этого предложил избрать ведущего и секретаря. Коммунист Туманов на роль ведущего собрания выдвинул кандидатуру Блудняка. С ним все присутствующие согласились. Николай Васильевич памятуя об указаниях парторга, решил быстро объявить о наложении на Едрёнкина партийного взыскания и проголосовать. Но не тут-то было.
Возмутился мичман Куракин.
- А почему без обсуждения? Это не собрание, а «липа» какая-то.
- У вас будет больше времени полезным делом заниматься, - смотря пристально в его сторону, произнёс Едрёнкин. – Языком «молоть» - не мешки ворочать.
Куракин заёрзал на месте. Кроме него, было ещё несколько обиженных мичманов на строгого и принципиального капитана. Им страсть как хотелось словесно «попинать» офицера. Эта группа робко поддержала товарища, а потом начала распаляться всё больше и больше. Едрёнкин посмотрел на Блудняка и безразлично махнул рукой.
- Пусть говорят, - снисходительно разрешил он. – После собрания я буду делать выводы, - подумал Владимир Антонович.
Первым разошёлся мичман Куракин.
- Какой пример нам подаёт офицер Едрёнкин? Он постоянно нас воспитывает, учит как надо правильно по уставу служить, а сам что творит?! Товарищ капитан опозорил честь офицера, напившись и учинив драку в комендатуре. Заслуженный человек, орденоносец!
- Заметьте, товарищ мичман, награждён боевым орденом и медалями, - усилением интонации капитан подчеркнул слово боевым, - а не за ящики. Но это так, к слову.
В подобном духе выступил ещё один товарищ коммунист, закончив свою речь словами опасения:
- Как бы у товарища капитана такое поведение не стало обыденным явлением.
Когда почти тоже самое и в том же духе начал излагать третий мичман, капитан не выдержал. Обличительный пафос ему явно не понравился, глаза налились кровью, внешний вид стал угрожающим. Едрёнкин привстал.
- Я вам б…ть покажу… - зарычал он, и правая рука потянулась к табуретке.
Ближе всех к двери, с самым острым чутьём к техногенным катастрофам и собственной шкуре, сидел мичман Карамелин. Как только прозвучала первая половина угрозы, исходившая от начальника, он резко снялся с места и, не взирая на почтенный возраст и большой личный вес, через доли секунд оказался в дверях. Тут же началась цепная реакция. Когда капитан оторвал от пола и поднял над головой табуретку, последний мичман выскочил из помещения и захлопнул за собой дверь.
- … как начальника критиковать, - закончил «лирическое отступление» Едрёнкин.
За короткий промежуток времени её звучания, мимо пронеслось очень много событий. А главное, количество желающих критиковать сократилось до ноля прямо на глазах.
Приняв радикальное решение, капитан начал переходить от слов к делу. Сделанный с особой прочностью, на века, военный табурет сильно шлёпнулся о дверь и разлетелся на щепки.
- Если бы попал кому-нибудь в «башню», то получилась бы аналогия с нераскрывшимся парашютом, - мелькнула у него мысль.
Едрёнкин подошёл и открыл дверь ангара. У него было большое желание первому, попавшемуся под руку дать по мозгам, чтобы остальным неповадно было. Но, от принципиальных коммунистов уже и след простыл. Первая попытка вынести выговор начальнику, оказалась для них провальной. Капитан достал из кармана таблетки, вернулся к столу и налил воды из графина, чтобы запить лекарство. Он посидел немного, пришёл в себя и убыл в кабинет.
Мичманы, обескураженные и не на шутку встревоженные, пугливо выглядывая из-за углов разных хранилищ, убедились в том, что их жизням больше ничто не угрожает. Только после этого они посмели расслабиться. Партгрупорг дал команду всем собраться в другом ангаре, самом крайнем, стоявшем на отшибе. Коммунисты заперевшись в нём, разговаривая шёпотом, провели собрание в экспресс-режиме и единогласно проголосовали за выговор капитану Едрёнкину.
Владимир Антонович всю следующую неделю гонял подчинённых до седьмого пота строевыми занятиями. Каждый раз заканчивая обучение прохождением торжественным маршем. На пятый день муштры он составил бумагу, чтобы вывезти их на стрельбище и принять зачёт, а затем спланировал провести ещё марш-бросок на лыжах. Оставалось только подписать план у командира части.
- Я вам покажу, что такое настоящая служба, - мысленно издевался он над мичманами морально неготовыми к таким переменам. – Придётся попотеть «золотому фонду» флота.
Но не тут-то было, коллектив мичманов срочно отправил Блудняка к замполиту части, чтобы тот упал ему в ноги и пожаловался на невыносимые условия устроенные Едрёнкиным.
- Ты подчеркни там, что он нам мстит за справедливую критику, - напутствовал его Куракин, озираясь по сторонам.
Командиры не с Луны свалились и прекрасно понимали, что на лыжной дистанции половина из них точно придёт не к финишу, а на тот свет. Ведь склад в арсенале, это не морская пехота. Владимира Антоновича срочно решили обуздать. Его отправили в отпуск, потом он проходил медкомиссию в госпитале, а тут уже и тридцать три года стукнуло, возраст Христа. Так и дотянуло командование части до демобилизации капитана. Младшего офицера уволили по болезни, с почестями, назначив неплохую пенсию. Северной выслуги для этого хватило.
Владимир Едрёнкин вернулся в дом родной. В городке ему выделили однокомнатную квартиру, но он чаще предпочитал проживать в отчем доме. С виду Владимир Антонович был полон сил и энергии. Соседи даже перешёптывались:
- За что мужику такую хорошую пенсию дали? Он здоров как бык!
Владимир, естественно, никому не рассказывал, как он просыпается по ночам от головной боли и пьёт таблетки горстями, про «зашкаливающее» давление и частую бессонницу. Со временем Едрёнкин нашёл себе подругу. Как-то ожидая своей очереди на приёме у врача в областной больнице, он познакомился с молодой женщиной по имени Дарья. Её мягкая, добрая улыбка как магнит притянула его чувства. На первый взгляд – обычная женщина, но глаза… Недаром же говорят, что глаза – зеркало души. Он с первого же заплыва полностью «утонул» в них. С ней тоже в жизни стряслась подобная беда. Будучи водителем троллейбуса, устраняя на крыше неполадки, Даша упала оттуда головой вниз. Так они и пошли по-жизни рядом. Когда у него болела голова, она ухаживала за мужем, и наоборот. Самое главное, на этот раз он оказался в надёжных руках, любящей жены.
За всё время совместного проживания, Владимир Антонович разбушевался только один раз.
В «День победы», 9-го мая утром, они с Дашей пили чай с праздничным пирогом и смотрели военный парад на Красной площади. И всё обстояло вроде бы хорошо, но тут… Мимо трибуны проходила коробка морской пехоты Северного флота. Владимир с гордостью принялся рассказывать жене, что это полк в котором он служил. Вдруг показали крупным планом офицера, который шёл впереди. Едрёнкин узнал полковника возглавлявшего строй.
- Да это же Вася Пульников, - он привстал, не поверив своим глазам, приблизился к экрану цветного телевизора «Рубин». – Когда я служил, он у меня в роте командиром взвода был.
Владимир сел обратно с задумчивым видом, душевный подъём вызвал у него сильные чувства.
Через час, он по просьбе пожилого отца разбирал сарай, надо было освободить его от накопившегося хлама. Помогала ему в этом, как всегда, Даша. Разобрав больше половины, Едрёнкин наткнулся на старый, весь в пыли и паутине, телевизор «Рекорд». Он присел на ящик. Перед его глазами, словно на ленте кинофильма, пробежали этапы жизни. Там кроме хорошего были и леденящие душу кадры, случившиеся с ним, начиная от зонтика и до последнего прыжка с парашютом. Вдруг все краски жизни стали чёрными, появилась нестерпимая душевная боль, и на него нашло какое-то затмение. Едрёнкин схватил топор и изрубил «пионера телевидения» на мелкие куски. Прибежала Дарья с таблетками, она в это время отлучалась по хозяйству.
- Тише, тише, - приговаривала жена, выводя его из сарая.
Они сели на старый диван во дворе под яблоней, она прижала его голову к груди и шептала успокаивающие, приятные слова. Дарья почувствовала, что на её руку упала горячая слеза.
- Почему не я во главе того строя? – услышала она тихо произнесённые слова Владимиром.
Ю. Таманский
г. Севастополь 2012г.