Мать побежала за ним.
В сенях было уже полно дыма. Начинал гореть потолок.
Пашка вбежал в комнату и, нагнувшись над крышкой погреба, приоткрыл её.
- Танюха! - крикнул он вниз.
В ответ он услышал тонкий приглушенный вскрик, и его обхватили ручонки сестры. Подхватив её на руки, Пашка побежал к выходу. Сестра прижалась к нему, крепко обхватив за шею.
Мать стояла у входа в дом и плакала. Пашка поставил сестренку на землю и прижал её голову к себе, чтобы она не увидела. Но она, словно почувствовав что-то, обернулась и увидела лежавшего у сарайчика убитого отца.
И заплакала вместе с матерью, горько, навзрыд.
А изба продолжала гореть, но они так и не тушили её.
Сил не было уже ни на что.
***
Позже они узнали, что в их селе действительно убили всех коммунистов, а их избы сожгли.
Больше недели Пашка с матерью и сестрой ночевали в уцелевшем сарайчике, а потом, собрав то немногое, что удалось спасти из сожжённого дома, решили уезжать.
Подсобил сосед Прохор со своей телегой и лошадью. Поехали в соседнее село, где жила тётка Ксана, сестра Пашкиной матери. Больше деваться было некуда.
Тетка Ксана жила вдвоём с мужем. Детей у них не было.
Поначалу она была очень напугана, даже не хотела их принимать, боясь, что и на неё с мужем навлекут они беду.
Пашка видел, как Ксана, недовольно морщась что-то боязливо говорила матери. А та с совершенно безучастным видом сидела на краю телеги, прижимая к себе Танюху.
Белые были и в их селе, ушли пару дней назад.
Но тетка Ксана всё равно боялась.
- Вдруг вернутся, - говорила она.
- Мне уже всё равно, - тихо ответила ей мать, - Прогонишь - так прогонишь.
- Ладно, - после некоторого раздумия согласилась Ксана, - оставайтесь.
И они остались жить у неё.
Закончился май, началось лето. Жить у тётки Ксаны Пашке не нравилось. Она хоть и терпела их, но никогда не упускала случая упрекнуть родную сестру за дармоедство.
Мать слушала молча, терпела. Но Пашка видел, как ей трудно. И это, как тяжкий камень, висевший на сердце, не давало ему покоя. Это... и смерть отца, которая до сих пор стояла перед глазами.
И в один из дней Пашка решился. Узелок получился небольшой, брать с собой особо было и нечего. Мать долго не хотела его отпускать. Весь вечер накануне она плакала и говорила, что если и Пашку убьют, она этого не переживёт. А Танюха сидела, забившись в угол и только тихонько всхлипывала.
- Ничего... ничего, - Пашка обнял мать, успокаивая. - В городе я быстро работу найду. И вас здесь с теткой стеснять не буду.
- Да спокойно ли там, сынок? - мать с тревогой подняла на него глаза. По щекам катились слёзы.
- Да там-то спокойно, - ответил Пашка, - там уж давно красные.
- Ох, Пашенька, - прошептала мать, - не хочу я тебя отпускать. Не хочу... чувствую, беда там с тобой будет.
- Не будет, - твердо проговорил Пашка, - а я на работу устроюсь, деньги тебе и Танюхе присылать стану.
Ты сама только береги себя.
И обнял мать на прощание ещё раз. А потом подхватил на руки и поцеловал подбежавшую к нему Танюху.
***
До города Пашка добрался за несколько дней на перекладных. Был уже вечер, стемнело, и Пашка задумался, где бы переночевать. Чувствовал он себя очень одиноко и неприкаянно. Он не стал говорить матери, что давно уже принял решение пойти добровольцем в Красную армию. Это решение и раньше появлялось у него, когда отец был ещё жив, но после его смерти оно созрело в Пашкином сердце окончательно. Теперь дело было за малым - найти мобилизационный пункт. Но всё это утром, а сейчас, уставший после утомительной и тряской дороги, Пашка очень хотел есть и спать. Он достал из сумки чёрствую горбушку чёрного хлеба, разломил её пополам. Одну половину оставил на утро, а другую съел. Чувство голода удалось немного притупить.
Надо было найти и место для ночёвки. Пашка, недолго думая, вошёл в здание вокзала. Внутри было полутемно и грязно. На скамейках и сидениях, которые почти все были заняты, сидели и лежали люди. Пашка с трудом отыскал свободное место и уселся. Надо было ждать до утра и хорошо было бы вздремнуть. К его радости старик, сидевший почти вплотную с ним, через некоторое время ушёл, и вся скамейка целиком освободилась.
Пашка положил под голову тряпичную сумку и лёг на скамью. Он очень устал и почти сразу начал дремать.
Сколько времени прошло? Может быть десять минут, а может час. Пашке уже что-то снилось, когда его неожиданно разбудила чья-то тяжёлая рука, опустившаяся на плечо. Его грубовато, с силой тряхнули несколько раз.
- Эй, парень! Просыпайся!
Пашка пробормотал что-то и открыл глаза. Несколько мгновений он ничего не понимал. Потом рука судорожно скользнула по жёсткой скамье. Сумка была на месте.
Он прижал её к себе и посмотрел на разбудившего его человека. На вид ему было лет сорок пять. Светлые глаза... взгляд, как-будто пронизывал его насквозь.
Резкие черты лица, но довольно правильные, подбородок пересекал длинный шрам.
Куртка из чёрной кожи.
- Чекист, - подумал Пашка и тут же услышал, как в подтверждение его догадки, разбудивший его человек потребовал предъявить документы.
Пашка достал из кармана и развернул сложенную вчетверо бумажку. Чекист взял её в руки, быстро пробежал глазами.
- Так, не местный значит, - проговорил он.
- Да, - кивнул головой Пашка.
- А приехал зачем?
Пашка вздохнул. Перед глазами вдруг почему-то необыкновенно отчётливо всплыла картина смерти отца.
- В Красную армию хочу пойти, товарищ - ответил он, - добровольцем.
- В Красную армию, говоришь, - человек присел рядом с ним на скамейку, слегка улыбнулся, одними уголками губ. Посмотрел Пашке в глаза.
- Дело хорошее, - он опять улыбнулся и протянул Пашке его документ. И от его улыбки Пашка почувствовал вдруг внутри какой-то холодок.
Чекист так и продолжал сидеть рядом с ним, разглядывая его лицо.
- И давно надумал? - продолжал спрашивать он.
- Да уж давно, - ответил Пашка, раздумывая, почему его собеседник всё не уходит.
- А родители что? - вдруг спросил чекист.
- Мамка в деревне осталась. А отец...
Пашка на мгновение замолчал.
- Убили его.
Грановский положил руку ему на плечо.
И Пашка, вдруг сам себе удивляясь, как-то быстро и сбивчиво начал рассказывать ему всё. И про тот страшный день. И про убийство отца.
Боль, накопившаяся внутри, искала выхода...
Грановский слушал молча. Потом достал сигарету, протянул Пашке.
- Хочешь?
Пашка сглотнул слюну и кивнул. Грановский дал ему прикурить. В свою очередь тоже достал из портсигара сигарету, закурил, слегка сощурив глаза и пристально разглядывая Пашкино лицо. Сигарета была хорошая, дорогая. Такую Пашка курил первый раз в своей жизни.
Грановский всё ещё молчал. Потом захлопнул всё ещё открытый портсигар, и от резкого звука Пашка слегка вздрогнул. Грановский улыбнулся, и его жесткие глаза подобрели.
- А знаешь что, парень, - проговорил он, - А если я тебе предложу одну вещь?
- Какую? - спросил Пашка. Он почему-то испугался, хотя вопрос был задан доброжелательным тоном.
- А вот такую. Не хочешь ты пойти к нам работать?
- К... вам? - пробормотал Пашка, - это, значит, в Чрезвычайную комиссию?
- Ну да, - ответил ему Грановский. - Нам такие парни, как ты, очень нужны.
Пашка молчал, нахмурив брови и думая над его предложением.
- Да ты не боись, - продолжал чекист, увидев его замешательство. - Работа у нас не легче, чем на фронте. А может, и тяжелее. Тоже врагов бьём.
- Да... я знаю, - кивнул Пашка.
- А раз знаешь, так и подумай, - проговорил Грановский, - зарплату будешь получать и продовольственный паёк. Всё, как положено.
И обучим тебя всему.
Он говорил, и Пашке всё больше и больше начинало нравится предложение чекиста.
Он сглотнул и посмотрел в глаза Грановскому.
- Да, заманчиво, - робко ответил Пашка, - жить мне вот только совсем негде в городе.
- И с этим не боись, - добродушно ответил Грановский, - у нас и служебное жильё есть. Пристроим тебя куда-нибудь. А ты парень, я смотрю, бойкий и не дурак. Быстро всему научишься.
Грановский замолчал, а Пашка задумался, опустив голову и глядя на сцепленные в замок руки.
Тишину прервал громкий протяжный гудок подходившего к станции ночного поезда.
Люди на вокзале зашевелились.
- Ну? - немного нетерпеливо спросил его Грановский, - надумал что? Я два раза предлагать не буду.
- Хорошо, товарищ, - Пашка поднял голову и посмотрел ему в глаза, - Я согласен.
- Ну вот и славно, - Грановский улыбнулся и пожал ему руку.
/Продолжение следует/