- Гляди-ка: опять дед Сизов свой камень в гору тащит, - толкнул приятеля локтем один из подростков.
Тот нехотя отвлекся от расчленения крупного рака:
- Упорный аксакал, - хихикнул он. – Значит, ночью у нас найдется дело. Но вот зачем он то дерево спилил? Что-то замышляет…
Старик, о котором шла речь, слыл изрядным чудаком. Причем, из тех, с которыми лучше не связываться, - себе дороже выйдет. Когда дед Сизов отправлялся гулять по деревне, народ благоразумно прятался. Иначе пристанет с пустыми разговорами, спорами ни о чем, примется что-то доказывать с пеной у рта: «Я тебе говорю… Ты меня слушай… Я лучше знаю…» И не стряхнешь этот сухой репей, пока жена за ним не придет и силой не утащит домой.
Баба Тоня, конечно, страдала от выходок заполошного супруга, считавшего себя умнее всех, в первую очередь. Все сорок лет совместной жизни она боялась, как бы муж не запил, поскольку под градусом тот становился совершенно неуправляемым. Но с тех пор, как дед Сизов свихнулся на своем камне, его многострадальная половина стала склоняться к мысли, что уж лучше бы пил. По крайней мере, был бы, как все люди. А то сплошные выкрутасы. Стручок стручком, а замашки, как у генсека. Избу-развалюху, сто лет назад тесом обшитую, раскрасил под мрамор, а над крыльцом вывеску намалевал: «SIZOFF HOUSE». Специально ходил к учителке в Никольское, чтобы показала, как это пишется. Вот не дом ему подавай, а хаус!
Это уж точно: другой такой хаос поискать! Пальцем о палец дома не ударит, только учит жену: как грядки копать, как печь топить, как обед готовить. Надает ценных указаний, и – шасть за калитку. Вынюхивать своим длинным горбатым шнобелем, где какой непорядок. Хозяйством заниматься – дело пустое. Иван Сизов, мол, по-другому след на земле оставит: не сотрешь! Смех и грех… Деревню с неблагозвучным названием Пришиб дед Сизов покидал крайне редко и только ради поездок в райцентр; то есть, оставлял свои плоскостопые следы большей частью в ее окрестностях.
Правда, окружала эту деревеньку на два десятка дворов редкостная красота. И лугов вокруг хватало, и леса светлого. До реки рукой подать, а у самого берега – довольно высокий округлый холм, за который важно садилось солнце. Таких закатов, как в Пришибе, нигде больше нет, уж поверьте. Даже старая береза на самой вершине холма, которую несколько лет назад сожгла молния, благолепия не нарушала.
Тихая прозрачная речка, богатая рыбой и раками, по весне широко разливалась, превращаясь в бурный поток. В последний раз почти до крайних огородов луг затопило. А как схлынула вода, оказалось, что холм немного подмыло, и часть склона обрушилась.
Первым, конечно, прознал об этом дед Сизов, которому до всего есть дело. Вот тогда-то он и нашел на самом берегу тот камень. Ну, камень как камень, мало ли их в земле сокрыто? Большой, - и вдвоем едва ли поднимешь; неровный весь, угловатый, ни на что не годный. Но старикан по самой по грязюке прикатил его к себе во двор, а там, как баба Тоня ни ругалась, затащил в сарай. Он вообще питал к камням слабость: собирал по всей округе да расставлял в огороде. Дорожку от калитки до крыльца выложил плоскими голышами, за что получил от супруги непривычное «спасибо».
Односельчане, такие же бабки и дедки, давно перестали удивляться Сизовским чудачествам. И теперь лишь тихо радовались, что почти не стало видно щуплого пустозвона, зимой и летом носящего телогрейку и кепку козырьком назад. Сидит себе в сарае, тюкает там чем-то, - и слава Богу. Хоть на время перестал лезть в чужие дела. Сосед Кузьмич, правда, полюбопытствовал, наведался к Сизову в сарай, когда стук прекратился. Но потом рассказал, что на скульптуру тот валун все одно не тянет. Так, оббил его Ванька кое-где, но краше не сделал.
А потом, уже летом, посуху, начал дед Сизов свой камень на холм затаскивать. Охота пуще неволи, как известно. Раздобыл где-то футбольные бутсы с шипами, брезентовые рукавицы, и – вперед. Пыхтит, потом обливается, но глыбу несуразную ворочает. Весь склон, что ближе к деревне, перепахал, дерн выворотил с мясом. Камень-то тяжеленный, неудобный. Такой и по ровной дороге не очень-то поворочаешь, а тут – в гору. С одного раза не всякий осилит. Каменюка то и дело вырывался из трясущихся от натуги рук и катился вниз. Чудо, что самого деда Сизова по всему склону не размазал. Баба Тоня, бледная вся, знай себе крестилась, не решаясь подойти поближе.
Ну, с грехом пополам взгромоздил-таки дед свой камень. Посидел на нем, отдохнул маленько и пошел домой спать. А наутро камень внизу оказался. Мальчишки соседские, которых старый хрыч постоянно доставал своими поучениями да руганью, ему таким манером отомстили. Так и развлекали весь Пришиб почти неделю: дед полдня корячится, закатывая камень в гору, а ночью пацаны его спихивают обратно. На то, чтобы подстеречь да поучить проказников, у Сизова сил уже не оставалось. Возвращаясь домой со своей ударной вахты, он мог лишь осушить литровую банку парного козьего молока и завалиться на боковую.
- Зачем тебе это, зачем?! – причитала баба Тоня. – Почернел весь, высох, еле на ногах стоишь. Отвечай, старый дурень: что затеял?
Но дед только отмахивался:
- Отвяжись, язва. Вот сделаю все, как надо, - увидите. Будете помнить Ивана Сизова!
Правда, небольшой перерыв все-таки устроил. Смотался в райцентр к свояку, который работал на химзаводе, и приволок от него канистру какой-то смолы. Затем поднялся на горку налегке, чтобы спилить под корень березу. Этому действу Сизова (пожалуй, первому за всю историю наблюдений) односельчане обрадовались. И, когда сухое дерево свалилось к подножию холма, живенько растащили его на дрова.
И вот сегодня, похоже, дед начал завершающий штурм. Сперва оттащил наверх канистру со смолой, а затем приступил к подъему многострадального камня. Задыхаясь, обливаясь потом и скользя бутсами по траве, старик упорно толкал тяжеленную глыбу вверх. На одной злости, в общем-то, поскольку сил практически не осталось.
- Врё-о-ошь! – кряхтел он, с натугой переворачивая камень. – Иван Сизов сделает, что задумал!
Вытолкнув норовящую вырваться из рук тяжесть на более-менее ровное место, дед рухнул рядом. Долго лежал, дожидаясь, когда сердце перестанет бухать кузнечным молотом. Хватит: отдышался, вытер лицо рукавом, - и пора за работу. Рядом с тем местом, где раньше росла береза, из почвы выпирал огромный и практически плоский валун. Вот на нем мы наш камушек и закрепим с помощью свояковской смолы: для того один бочок ему и обтесали. Вот так и установим; нет, надо немного развернуть…
Когда дед Сизов, завершив свой титанический труд, спустился с холма, у околицы уже собрались все пришибские, способные передвигаться. В полном молчании стояли они, глядя на вершину. Герой дня оглянулся. Все, как и было задумано: на фоне неба красовался его неповторимый профиль. Нос, подбородок, упрямый лоб; даже козырек от кепки имеется. Все-таки у Сизова глаз – алмаз!
Привычно повесив беломорину на клык, он вразвалочку приблизился к односельчанам:
- А?
- Да-а-а… - протянул Кузьмич, - сила! Плывут пароходы – привет Мальчишу…
Дед Сизов поправил кепку и гордо зашагал к дому.
