Ожидая, пока огонь станет стабильным, я взглянул в окно кухни, откуда открывался вид на огород и далее. Взор мой остановился на соседском доме. Когда-то здесь жила семья. Но постепенно хозяин спился и умер, затем умерла от той же болезни хозяйка, сын, говорят, уехал куда-то в Россию и там его постигла участь родителей. Одна из дочерей, молодая женщина слишком уж лёгкого поведения, вроде погибла в автомобильной катастрофе, а где вторая живёт, не знаю. Во всяком случае, этот дом не посещает никто.
Вот как бывает: была семья и – сгинула ни за что, ни про что.
Дом уже несколько лет пустовал. Его потихоньку съедала погода, поти-хоньку растаскивали соседи: в общем, происходило с домом всё так, как и бывает с брошенными, нежилыми домами. И тут в моей голове появилась мысль: а не посетить ли и мне это строение? Вот там-то я и найду что-либо сухое для растопки. Тем более, что по улице идти не нужно, так как наши участки разделял забор. Да и какой это уже был забор! Вообще-то забор можно было поставить новый, в крайнем случае, этот отремонтировать. Но он принадлежал моим бывшим соседям, а им по известной причине было не до забора, мне же просто не хотелось лезть не в своё дело. Поэтому в изгороди было достаточно пролётов, сквозь которые можно было не только свободно пройти, но и ещё что-нибудь протащить.
Я подбросил в печку поленьев, набросил фуфайку и вышел в огород. На соседском участке стояла привычная тишина. Среди просевшей от времени крыши чернел то ли мох, то ли изгнившие листья берёзы, росшей почти у самой стены дома. Стена же в свою очередь зияла пустой глазницей того, что прежде называлось окном. Давно уже кто-то унёс и раму со стёклами, и рамную коробку. Я оглянулся по сторонам и медленно пошёл к ближайшему пролёту в заборе.
В самом доме стоял запах гнили и плесени. Повсюду среди прочего бытового мусора были разбросаны обрывки обоев, куски упавшей с потолка и стен штукатурки, старая грязная, битая или просто деформированная посуда. Мне повезло. У дальней стены, около полуразрушенной печи лежал перевёрнутый стол с отломанной ножкой. Стол был старым, потому что крышка его была сделана из узкой вагонки. Такие столы изготавливали ещё в пору юности моих родителей. Я ещё раз внимательно обвёл взглядом всю кухню и заметил груду книг, сваленных когда-то кем-то за печь. Книги вообще всегда были моей слабостью. Помню, ещё в школе, когда нас посылали помогать завхозу принимать макулатуру, я всегда рылся в кучах бумажного балласта в поисках какой-нибудь литературы художественного плана. И находил, находил очень много интересных и редких книг. Вот и сейчас меня рефлекторно потянуло к этой бумажной куче.
Осторожно, чтобы не поранить руки о какой-нибудь осколок стекла или кусок железа (здесь хватало всякого хлама), я стал медленно разбирать этот ворох бумаг. Старые газеты, журналы, тетрадные листы, пустые пачки из-под сигарет, учебники… Ага, а это что? Я взял в руки чёрную полуобщую тетрадь, стёр с неё грязь и раскрыл. Где-то с десятка два первых страниц были вырваны. По всему было видно, что тот, кто вырывал их, или слишком сильно нервничал, или же спешил, потому что они, как говорится, вырваны были «с мясом».
Я пробежал глазами по первым строчкам первой из оставшихся страниц. Это был дневник. Я заинтересовался. Хотя и говорят, что чужие письма и дневники читать без разрешения некрасиво и низко, но… но эта тетрадь с дневниковыми записями была кем-то выброшена и давно уже могла бы уйти в небо струйкой дыма и выпасть на улицу мелкими частицами пепла. Так что совесть моя на этот счёт должна оставаться спокойной.
Я сунул тетрадь в карман куртки, взял в руки поломанный стол и пошёл домой.
Пламя в печке уже весело гудело. Я приготовил чай, налил в кружку, присел на маленький стульчик, пододвинув его ближе к печке, и углубился в чтение дневниковых записей…
Дневник
1. Вне закона
«21. 03. … «Воронок» бросало в разные стороны. Казалось, что менты специально поехали по такой раздолбанной дороге, чтобы меня покалечить. В «стакане» автозака я был один. Меня везли в СИЗО. А до этого в кабинете ментовни наглый дознаватель Сегонов, вызвав меня по повестке, добивался признания. Я никак не мог включиться, в чём меня обвиняют. Наконец, он процитировал несколько строк из заявления так называемой потерпевшей: «… и он силой пытался склонить меня к сексу. И когда уже почти добился своего, я вырвалась и убежала. Прошу привлечь…» В общем, – и тому подобное. Сегонов орал: «Подписывай, сволочь!..» А как я мог что-то подписать, совсем не зная, в чём я виноват. «Что, – орал Сегонов, нагло ухмыляясь, – на малолеток потянуло? Девочку захотелось?!. Подписывай, сука, не то сгниёшь на зоне! А я это тебе устрою, обещаю!..» Иногда он смягчал тон и даже обещал, что если я всё подпишу, то спокойно смогу уйти домой под подписку до суда. Сейчас, разгонюсь и повешу на шею то, чего бы и в снах не увидел… А не до х… ли ты хочешь, падаль вонючая?..
Сейчас, лёжа на шконке в общей хате, я начинаю понемногу включаться, понимать, ЧТО ЖЕ явилось причиной моего пребывания здесь.
Та малолетняя шлюха (а иначе её не назовёшь, в этом я полностью убе-дился после, жаль, что поздновато), как оказалось, решила накатать на меня заяву. А вот за какие же такие подвиги? И только теперь, здесь, где достаточно времени для того, чтобы всё хорошо вспомнить, проанализировать и сделать выводы, я начинаю понимать – ЧТО случилось. А главное, почему…
Я работал в районном доме культуры методистом. Да, теперь уже можно с полной уверенностью сказать – работал, потому что после того, как на меня повесили эту чудовищную подлянку, работать там не придётся лет эдак… сто пятьдесят, то есть, до конца моих дней. Учил я там игре на гитаре. Ученики были всякие – и талантливые и «лишь бы день», и восьмилетние, и шестидесятилетние, – в общем, разновозрастные. Но как бы то ни было, качество моего обучения всегда было высоким.
Ну, так вот, в один из, как я сейчас считаю, дней моих несчастливых и пришла на учёбу эта грёбаная малолетка. Ну, какая малолетка! Ей пятна-дцать только что исполнилось. По внешности – крокодил, да к тому же горбатый и слепой. Ну, думаю, крокодилы обычно талантливее красивых и у них, как это бывает, единственным утешением является творчество… Правда, после, когда освоят инструмент, таких на сцену стыдновато выставлять из-за внешности. Ну, да ладно, ещё неизвестно, как эта особь себя покажет…
Нет, сначала она себя никак не показывала. Единственное, так это, вместо того, чтобы смотреть в тетрадь, любовно-пожирающими глазами глядела на меня. Вначале я подумал, что с моей внешностью не то что-то, даже тайком сбегал посмотреться в зеркало. Но после стало ясно – влюбилась. Этого-то мне только не хватало, любви крокодила-малолетки. И, наверное, не только надеется, но и верит во взаимность, во всяком случае, грядущую? Такого ни в моей жизни, ни в практике ещё не бывало. А в общем, это её дело.
И вот однажды этот крокодильчик (как я её про себя называл) пришёл в ДК за полчаса до начала занятий и заявил грубоватым, но жалостным голоском (голос у неё от природы был грубым, низким. Если, не видя её, слышать только голос, можно подумать, что говорит женщина лет эдак сорока или около того, и что у этой женщины далеко незавидное прошлое, связанное с курением и, как говорится, злоупотреблением) пролепетал о том, что хочет просить у меня помощи, что её… собираются выдать замуж. О-па! Приехали! На мою голову не хватало ещё таких поворотов. Ну, что делать, на то я и учитель. Как говорят, если учитель, то и строитель, и солдат, и адвокат, и всё, что пожелаешь. И по классике такого рода общения я начал с предложения: «Рассказывай. По порядку и с подробностями».
Бог мой! То, что она мне рассказала, хватило бы на многосерийный де-тектив ужасов. Она рассказывала, а я смотрел на неё и думал: как это всё, о чём она повествует, вместилось в такую, совсем короткую жизнь? И выходит, что я, разменявший пятый десяток лет, совсем ещё не видел жизни. И каждая неприятность, казавшаяся мне чуть ли ни концом света, практически, чепуха, не стоящая даже одного эпизода жизни этого горбатенького крокодильчика с крупно выдающимися упругими бёдрами и короткими ножками.
А лицо-сковородка грустно смотрело на меня и рассказывало, рассказывало… Да, не видел я всё-таки жизни, если до этого своего возраста ещё не научился разбираться в людях. Её бы, эту девочку, показать психиатру, чтобы, упаси Господи, не наделала бед ни себе, ни другим. Но кому это надо? Лихо тихо, ну, и всё. Да вот только не всё, всё было впереди!
Суть её рассказа заключалась в том, что ещё с тринадцатилетнего возраста она, эта девочка-крокодильчик, познала всё, что можно почерпнуть из интимной жизни опытных проституток. Она рассказала и о том, что ступить на этот путь её заставила (как и после заставляла) её же собственная мама Жанна, очень любившая частенько приложиться к бутылочке горячительного, но даже не к рюмочке, а, как минимум, к стакану. Рассказала также и о том, что к этому бизнесу однажды подключилась и её родная бабушка… И вот теперь мама хочет выдать насильно её за одного из своих давних любовников и одного из постоянных клиентов (клиентов этого крокодильчика) замуж. Но всё это, рассказанное ею, хоть и ужасающе, но понятно по сравнению с тем, чем она закончила свой рассказ. Оконцовка меня просто сразила наповал. Девушка заявила, что, несмотря на длительное занятие проституцией, она до сих пор остаётся… девственницей! О как! Были в истории путан такие случаи? Ну, если не было, то вот вам, принимайте и опыт перенимайте.
Пишу и помаленьку вникаю в суть происходящего и в смысл того, что произошло, что явилось причиной моего сегодняшнего состояния и пребывания.
На сегодня запись заканчиваю, нужно написать и передать прокурору по надзору жалобу на беспредел дознавателя. Продолжу завтра…»
«24. 03. … Жалобу прокурору передал. Только, мне кажется, толку от неё не будет. Ладно, посмотрим. Вчера снова тот козёл Сегонов выдёргивал на допрос, снова стращал и требовал, чтобы я подписал признание. А х… с высокой колокольни он не хотел? Ему два отпуска, ему две звёздочки, а он от радости… Это если немного перефразировать Высоцкого. Не будет ему по моему дело ни звёздочки, ни спасиба большого. Так, ладно. На чём это я в прошлый раз остановился в своей истории? Ага, на том, что… Ну, в общем, подумал я, подумал и решил подумать, как помочь крокодильчику. Я подробно расспросил её о домашней обстановке, что там да почём, как и зачем, взял у неё номер телефона матери и вечером позвонил. Самоуверенный тон и нагловатый голос на мой вопрос о том, кто у аппарата, ответил вопросом: «А ты кто такой? И что тебе нужно?» Я ответил, что я учитель её дочери по гитаре. Мгновенно самоуверенность и наглость сменились на ласковость и льстивость. «Ой, здравствуйте! Эллен (так звали крокодильчика, я просто забыл вначале представить её по имени) так отзывалась о вас, так отзывалась!.. Говорила, что и внимательный, и начитанный, и специалист своего дела! Даже я уверилась в том, что вы самый лучший, умный, интеллигентный и порядочный учитель в отличие от всяких, простите, нечистоплотных в своей работе других учителей». Ну, я, естественно, заскромничал, смутился и… не захотел открывать того, зачем звонил. Сделал несколько ответных комплиментов в адрес крокодильчика, мол, аккуратно посещает занятия, старается… Хотя давно уже понял, ЗАЧЕМ она посещает занятия. А вот насчёт «старается» учиться, это было под огромным вопросом.
И ещё мне показалось, будто с этим уж слишком акселератистым «ре-бёнком» ничего эксцентрического не произошло, просто влюбилась девчонка по уши и решила, как говорится, «надавить на жалость», чтобы её пожалели и обласкали. Вот и напридумывала кучу всяких ужасов.
На следующий день Эллен снова пришла за полчаса до начала занятий, села на стул напротив меня и вонзилась, в меня же, своими карими глазами-гиперболоидами. Она ждала ответа. Я немножко помялся и сообщил ей о том, что поговорил с её мамой, но этой темы не поднимал. Крокодильчик состроил обиженную мину.
В тот день занятия прошли спокойно. Вся группа, а в группе у меня было семь человек, занималась старательно. Ну, если не считать Эллен…
Так, это всё лирика. С чего же и когда всё началось? А началось где-то через неделю с эсэмэски. Да, она прислала эсэмэску, где, извиняясь, рассказывала о такой ко мне любви ( причём, с давних пор), отказ в которой грозит с её стороны самое малое суицидом.
Я вздохнул, но не ответил ничего. Подумал, если промолчу, отстанет, поймёт бесполезность своих поползновений, перебесится и успокоится. Зря я так думал. На следующий вечер пришла ещё одна эсэмэска о том, что она страстно, именно, страстно хочет от меня иметь ребёнка. Ну, свихнулась девка! Хоть бы задумалась о том, могу ли я ей ответить тем же, о разнице в возрасте и про то, что от такой разницы могут рождаться уроды. А впрочем, хоть бы и не было разницы в возрасте, но всё равно от крокодильчиков красавцы не рождаются. Я снова промолчал. На очередном занятии крокодильчик вёл себя тихо, но видно было по её состоянию, что в недрах этого беспокойного существа бушует вулкан, готовый каждую минуту выбросить наружу всё, что угодно. Я сделал вид, будто ничего сногсшибательного не происходит. Тем более, она уже никак не вспоминала о том, на что мне жаловалась совсем недавно. И теперь я полностью был уверен, что способности ко лжи этому существу не занимать
После занятий, когда ученики разошлись (кстати, и она вышла с ними), я свободно вздохнул и стал строить планы на вечер. Но… открылась дверь кабинета и в проёме появилась «сковородка» Эллен. Безо всяких предисловий и подготовки эта «сковородка» выпалила: «Я хочу быть вашей женой». И хотя я был уже готов ко всему, но это меня ошарашило. Я смотрел на неё, как на инопланетянку, внезапно появившуюся из летающей тарелки. Но потом взял себя в руки и попытался «наступающей по всем фронтам» объяснить причину, по которой не только невозможен наш с нею брак, но и всякая лирика отношений невозможна. Думал, она всё поймёт. И она поняла. Но совсем по-другому. Покраснела. Нет, не от стыда, от гнева. И так тихо, но с затаённой угрозой произнесла: «Ну, смотрите сами, вам виднее. Ещё будете умолять меня выйти за вас замуж, да поздно будет». Крутанулась на месте и выскочила в коридор. От такой наглости у меня даже замедлилась реак-ция на её слова. Только теперь я расхохотался. Как же смешно было вспо-минать её «… Ещё будете умолять меня выйти за вас замуж, да поздно будет»!..
И вот только сейчас до меня дошёл смысл этой угрозы. Вот что, зна-чит, «умолять» и «поздно». Ясно! Она думает, что после её заявления я буду просить… А хрена ты не хотела, крокодил позорный! А что же делать? Понятно, что её заявление, тем более, не изнасилования, а попытки, это совсем не факт. Просто этому козлу Сегонову, чтобы поставить «галочку» очередного раскрытия, очень хотелось, чтобы это стало фактом. О, естественно: конец месяца, конец квартала. Да и какое «модное» нынче дело – покушение на невинность малолетки! Конечно же, здесь и два отпуска, здесь и два ордена… А вот вам… с маком, господа товарищи козлы и крокодилы! А сучка позорная далее попытки побоялась строить обвинение. Ничего, сочтёмся. Я вас научу родину любить и, как говорит жаргон, «будете вы все в жо…, валки пазорные!»
Думать-то я думал, но надеялся, что если этот козёл Сегонов не вы-пустит меня на свободу, то выпустит следователь, ведь, кроме заявления «потерпевшей от природы», ничего у них на меня нет. Да и что может быть, если ничего не было. А почему не было? Да потому, что такого не могло быть никогда. Если даже прикинуть, будто бы я этого крокодильчика мог захотеть, то для секса с ней мне следовало проглотить с пяток упаковок «Виагры» да запить парой литрами водки. Хотя и после этого вряд ли мне захотелось бы такой «красавицы», будь она хоть после каждого раза трижды девственницей…
Ну, всё, на сегодня хватит. Ребята зовут в домино перекинуться. До завтра».
«27. 03. … Вчера приходил адвокат. Государственный, мне назначенный. Хитрая бестия мужского пола. Предлагал хотя бы частично признать свою вину, ведь всё равно будет суд и будет наказание. Я ответил ему, что никакой вины за мной нет. Но он парировал тем, что «Елена сказала…» То есть, значит, есть. Мне захотелось схватить этого господина за остатки волос на его голове и стукнуть этой полулысой головой о стену допросной камеры. Может, удалось бы проломить стену. Вот тогда точно свобода. Но, естественно, ничего этого я не проделал, а просто заявил той продажной роже о том, что, если он адвокат, он должен меня защищать, а не помогать следствию. Тот немного замялся, мол, он и так делает всё, что возможно, но… Ага, делает. Будто тут тако-ое дело! И будто на мне сто-олько преступлений, что даже он не в силах сбить обвинения. Но тут он, как бы невзначай, сообщил, что об этом, нынче модном преступлении против чести и здоровья малолетних и несовершеннолетних уже раструбила пресса, где главный персонаж сего действа очень и очень узнаваем. Вот поэтому и будет суд, и будет наказание. И дела замять уже невозможно, так как имеет место возмущение общественности, которая бурно осуждает негодяя. А как я, мол, хотел? Чтобы ради моих чести и достоинства уронил честь и достоинство РОВД, слишком поспешно отправивший «лажу» в прессу, где даже отсутствовало слово «подозреваемый»?! Вот так: такой-переэтакий, бандит-маньяк, ату его, ату!... Сейчас, разгонятся оправ-дать…
Странно всё это. Ведь даже и следствие ещё не начиналось, а информация – будто приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Да, это уже посложнее и пострашней. Теперь следак будет строить изо всех подручных и неподручных материалов обвинение, где мне вменят в вину даже то, что прошлой весной в Чили произошло землетрясение. И суд поверит. Конечно же, поверит. Одна ведь верёвочка.
Говорят, в момент смертельной опасности человек переламывается и становится опасным сам. Так даже если спокойную мышь загнать в угол, создав ей тем самым безвыходное положение, она бросится на тебя и перегрызёт горло. Это инстинкт, природный инстинкт самозащиты, который при обычных, спокойных обстоятельствах спит. Вот то же самое стало происходить со мной. Я почувствовал это в тот момент, когда понял, что никому не нужно моё оправдание, а значит, и объективное разбирательство, им нужно только обвинение. При вынесенном обвинении и утверждении этого обвинения судом РОВД как бы автоматически вплывает в «политику партии» о «защите детства», при этом легко и быстро раскрутив столь модное сейчас преступление. А при оправдании, особенно, когда уже взбудоражено «общественное мнение» газетной «уткой», можно и звёздочек лишиться кое-кому, а кое-кому и на биржу труда отправляться. Кому это надо? Да, только мне, подозреваемому. Да какому подозреваемому! По прессе я уже осуждён, и не просто осуждён для проформы, а на целых восемь (!) – ого! – лет лишения свободы. Это там, на воле, за стенами СИЗО идёт такая молва. Ату его! Ату!!.»
«10. 05. … Сегодня впервые был у следователя Мигайловой. Такая сама из себя самоуверенная, неженственная, полная (как я окрестил – «мешок с г…) тоже добивалась того, чтобы я дал признательные показания, то есть такие показания, которые нужны следствию. «Вы же сами понимаете, что фактов против вас вполне достаточно. Так стоит ли отпираться? Смотрите, вина ваша подтверждается следующими фактами: вы пришли навстречу к Елене…, пригласили её прогуляться в лесопосадку, затем стали намёками склонять её к интимной близости. Когда она вам отказала, вы набросились на неё, пытаясь силой овладеть её телом. Что, не так? Или с памятью у вас проблемы? И потом, на момент совершения преступления у вас нет алиби. Вы говорите, что в то время находились дома, один. Но ведь никто этого не может подтвердить. А, как вы утверждаете, возможность оговора ею вас, отпадает. Не вижу причин. Так что не валяйте дурака, а давайте признаваться!..»
Вот тогда-то, в тот момент я и понял: всё, мне конец во всех отношениях. Факты, как было видно, отсутствовали, даже косвенные. Но была цель – довести следствие до логического завершения, логического для тех, кому это выгодно. Естественно, не мне.
Сейчас, лёжа на шконке, я впервые задумался о мести. Параллельно с этими мыслями пришла и мысль о маньяках. Вот где простор для анализа. А не беспредел ли тех, кто обязан блюсти закон, порождает маньяков? Ну, скажем, если не большинство из них, так хоть какой-то процент. И, скорее всего, немалый. Я не беру в рассчёт одержимых болезненными побуждениями, а лишь тех, сломленных беззаконием и вынужденных отстаивать свои честь и достоинство самостоятельно, в рамках не того закона, который в толмудах, а того, который должен быть и работать на основе истины.
Да, у меня есть (или вернее, уже была) душа, которую убили. Теперь я – просто биологическое существо, наделённое лишь инстинктами. А как человек, полноценный человек, – покойник. Что мы имеем ещё? Крокодильчик. Надо же, какая акселератка! – за пятнадцать лет своей жизни суметь вырасти из крокодильчика в прожжённого, матёрого крокодила! А что она мне плела там про торговлю телом, про проституцию? Нет, теперь я прекрасно понимаю, что всё, ею рассказанное о вовлечении её в занятия проституцией, наглая ложь. Единственная правда здесь та, что эта тварь родилась потенциальной шлюхой, мелкой, районного масштаба проституткой. Это, как я успел заметить, в ней было заложено от рождения. Ведь только прожжённые проститутки, циничные и потерянные способны на такие подлости…
Да, вот они, учителя, кстати, прекрасные учителя школы для маньяка. Что ж, в таком случае, первый курс мною пройден. Переходим на второй: углубленная теория. И будет ещё третий – практика. А после и работа по специальности. И что интересно, всё равно после практики тот, которого объявят маньяком, будет виновен во всём. Ни одна б…, толкнувшая человека на этот путь, не захочет разделить ответственности за кровавое возмездие, которое, теперь я твёрдо решил, обязательно должно состояться. Вот только ещё чуть тлеет, но всё-таки тлеет надежда на то, что крокодил опомнится и откажется от своей лжи, своего обвинения против меня. А если нет? Тогда… Тогда нужно будет наказать эту тварь. А как? Когда? Когда закончится срок заключения, который (теперь уже в этом не было никаких сомнений) вынесет наш «гуманный» суд? Но это ведь так долго! Даже год долго, не говоря о более длительном сроке. Тогда…, тогда нужно бежать. А как? Ещё не знаю, но, возможно, здесь, пока не отправят по этапу, найти способ…»
2. Побег
«23. 06. … Сегодня суд. Как я и предполагал, на следствии крокодил не отказался от своей клеветы. Значит, будет отстаивать её в своей наглой лжи и на суде. Что ж, на моего «государственного» адвоката надежды также никакой. Мои доводы и опровержения суд тоже не примет во внимание. Побег… Эта мысль прочно засела в моём мозгу и её оттуда уже ничем нельзя выло выбить. Бежать и мстить, мстить так, чтобы другим неповадно было. Мстить так, чтобы и государство задумалось о пересмотре своих взглядов на юных шлюх, мстить так, чтобы после ни одна тварь даже не могла подумать о подобного рода поскудствах!.. Но остаётся самая малость, но самая важная , без которой месть невозможна – побег...»
«24. 06. … Как я и был уверен, суд не только не принял моих аргументов, но ещё, бедняжка, и разозлился от того, что я, ну, никак не хочу признать свою вину. И если к такому повороту событий я был готов заранее, то другое событие меня шокировало. Самой «потерпевшей от природы» на судебном процессе не было в связи… с её болезненно протекающей беременностью. И, чтобы не травмировать «ослабленную потерпевшую», процесс проходил без её участия. Но зато присутствовала в качестве законного представителя крокодила её мама Жанна. Господи, сколько всяких помоев было ею вылито на меня, где я из «самого лучшего, умного, интеллигентного и порядочного» (это из её же собственных, однажды высказанных ею же слов) резко переродился в «грязного совращенца, которого к детям на пушечный выстрел подпускать нельзя…
Когда же во время суда объявили небольшой перерыв, ко мне (а я сидел в клетке) подошёл адвокат и по поводу «потерпевшей от природы» немного приоткрыл завесу: оказывается, этот крокодил, наконец, разобравшись, что со мной ей «не светит», «направила лыжи» в сторону моего коллеги, такому же руководителю, но только командой КВН. А тот, в отличие от меня, «поплыл». И, как говорится, по обоюдному согласию сторон, причём, и с согласия её мамы Жанны, они официально зарегистрировали свой брак. О как! Выходит, я совращенец, а зять её ангел. Разница лишь в том, что я не принял вызова её дочери к сексу, а сегодняшний зять мамы Жанны сразу же уложил крокодила в постель. И поэтому, как я понимаю, её сегодняшнему зятю – как образцу нравственности – нужно дать полный зелёный свет ко всем детям мира. Вот уж поистине непостижима душа человеческая, как и неизмерима глубина подлости её!
И теперь, значит, крокодил ждёт, когда у них на свет появится такой маленький, ещё беззубенький, но крокодильчик. Ведь у животных, насколько я понимаю, люди не рождаются.
Значит, во-как! Что ж, одно другому не мешает.
По приговору суда я должен буду «париться» в заключении три года, причём, в колонии общего режима. Это режим, где собраны все, кроме, как говорится, авторитетных преступников. Говорят, если кто из авторитетных попадает на этот режим, то первым делом старается сделать всё, чтобы «подняться» выше, хотя бы на строгач.
Ну, ладно, сейчас не об этом. Сейчас главное – как бежать отсюда? Моё настроение? Обычное для человека, которому после (образно говоря) операции на душе ампутировали человечность, жалость, чувство сострадания и вживили жестокость, беспощадность и бесчеловечность. Вот вам ясное, чёткое и прекрасно работающее творческое достижение слуг Фемиды! Классно? А как же! Ведь без этого в конце концов у правоохранительных органов исчезнет работа. Не будет таких «операций», не будет и работы по искоренению преступности. А чтобы работа была регулярной, нужно «подкармливать и подкармливать» бациллы, являющиеся зачатками того, что после нужно искоренять. Вот и работа, и должности, и звания, и, соответственно, привилегии…
Ну, на сегодня всё. Нужно подумать о том, как скорее отсюда выбраться и спросить с виновных, строго спросить…»
«03. 05. … Даже самому не верится, я – на свободе! Неужели провидение помогло?! Сижу на полянке. Слегка прохладно, но что сделаешь. Теперь я изгой по всем статьям. И что характерно, меня это практически не волнует. Если бы такое со мной случилось до начала этого юридического фарса, наверное бы, от чувств крыша поехала, а сейчас… ничего.
Как я вышел из СИЗО? Да очень просто: встал со шконки и – вышел. Только вот сразу же после моего неожиданного освобождения произошло непредвиденное, но моя водительская реакция и здесь помогла мне. Ладно, об этом далее. Сначала о том, как мне удалось освободиться.
В хате стояла весёлая атмосфера. С какой причины? По поводу классной «дачки» (продовольственной передачи от родственников) одному из наших товарищей по зека. Ну, сначала за общим столом устроили банкет по этому поводу. Затем каждый стал показывать то, в чём он силён. Ну, так вот, Жека Уличный и Санёк Бестужев решили устроить поединок борьбы. Но в порыве азарта они не удержали равновесия, грохнулись о стену хаты и… вывалились наружу вместе со шлакоблоками, развалившимися, словно игрушечные кубики*. Это случилось первого мая, когда в СИЗО были только те из работников, кому на этот день по графику нужно было быть на работе.
Сначала все растерялись. Что за чудо? Вот она, свобода! Чувство рас-терянности длилось всего каких-то несколько секунд. Кто-то негромко крикнул: «Вперёд, братва, на волю!» и все, как по команде рванули кто куда. Ну, естественно, прихватив с собой свою неразлучную тетрадку-дневник, следом за ними и я. Вот только мне повезло меньше других. Когда все уже скрылись из виду, я ещё оставался в предментовнике, во дворе СИЗО и также собирался сигануть через невысокий штакетник. Но здесь, как на грех, появился мент в форме. По виду, ещё салага. Мгновенно оценив опасность, я схватил валявшийся неподалёку металлический соединительный палец от тракторной гусеницы, неизвестно каким образом оказавшийся на далеко не сельскохозяйственной или воинской территории, и, замахнувшись, с силой запустил руку по полукругу для нанесения удара. Мент в это время инстинктивно попытался увернуться и таким образом железяка со всего разгона моей руки влепилась в его голову, точнее, в висок. Я быстренько протёр железку своей рубахой, чтобы не оставлять ненужных «пальчиков» и отбросил её далеко в угол двора. Быстро оглянувшись по сторонам, с помощью полы той же рубашки достал из ментовской кобуры ПМ, сунул в карман куртки, затем запасную обойму, также быстро обшарил карманы, извлёк бумажник, сунул его в свой внутренний карман и – ходу со двора. Видит Бог, я не хотел этой смерти, но иного выхода не было…
Я знал, что менты спохватятся сразу, как только через глазок или «кормушку» заметят ЧП. Поэтому действовать нужно было быстро. В бумажнике оказалась достаточная сумма денег. Нужно было где-то укрыться. А, как известно, самое лучшее укрытие – на самом видном месте. С точки зрения и логики ментов, домой я не сунусь, так и искать меня там бесполезно. Это раз. Потом – два: нас было пятеро. У всех засаду не поставишь, кадров не хватит. Три – перекрыть все выезды из города. Только дурак поедет машиной или поездом, научены жизнью, литературой и сериалами.
Но всё равно я рисковать не стал, домой не пошёл, а, заскочив в тихом переулке в магазин и купив там водки, сигарет, продуктов, по берегу речки направился за город, в лес. Было пасмурно. А когда я выходил из магазина, пошёл мелкий дождь. Это хорошо, никаких следов не останется и никакая собака не придёт за мной. Вот так я и оказался на свободе. Теперь осталось то, ради чего я так стремился к этой свободе…»
3. Расплата
«10. 05. … Сначала о том, что было в те дни, когда я не возвращался к своему дневнику.
Продукты, купленные мной в день побега, закончились к обеду следующего дня. Единственное, что только водка (а её было аж пять бутылок!) оставалась, три бутылки. Переживал ли я по поводу произошедшего? Нет. Наверно, обстановка была не та или делала своё дело водка. Но как бы там ни было, я вдруг с каким-то волнением ощутил, что прежнего меня нет и уже никогда не будет. Сегодня я зверь, который спокойно до поры до времени ходил своей тропой, никого без надобности не трогал и на которого вдруг кто-то, утоляя жажду своих капризов и амбиций, начал охоту, смертельную охоту и которого тем самым загнали в угол. И теперь, как в дикой природе: или ты, или тебя, где выигрыш жизнь, а проигрыш – смерть твоя или врага твоего.
Я знал, что в город сейчас соваться опасно, там патрулей больше, чем собак на помойке, а злости у ментов поболее будет, чем блох у этих собак. Значит, нужно было пересидеть здесь, переждать напряжение. Понимая, что в лесу искать никто никого не будет, потому что нынешний контингент предпочитает, хоть какой-никакой, но домашний уют. Следовательно, искать беглецов будут в крайнем случае не далее деревень.
Я отыскал старый, ещё военных времён, заросший кустарником и травой окоп, наломал, как сумел, еловых лап, используя вместо топора и ножа найденный здесь же ржавый уголок, неизвестно кем, когда и зачем сюда принесённый, и соорудил шалаш, не шалаш, но главное, соорудил так, чтобы дождь сквозь его «крышу» не просачивался. Окурки я прятал под мох, слава Богу, прочёл не один детектив и посмотрел не один сериал на эту тему. Теперь нужно было подумать о продуктах. Если ткнусь в магазин, могут замести, в сельском тоже будешь, как «три тополя». Остаётся… Остаётся только посетить ближайший сельмаг, и то инкогнито.
Вечерело. Я достал из кармана свой трофейный ПМ, осмотрел его, проверил обойму, затем запасную и всё снова спрятал обратно.
Спустя где-то минут сорок (часов у меня не было), прихватив с собой металлический уголок, с помощью которого сооружал шалаш, я вышел в путь, вернее, на промысел…»
«11. 05. … В общем, магазин я «взял» легко и, как говорится, просто. Сигнализации на здании, как и следовало ожидать, не было, как впрочем, и денег в самом этом здании. Сельмаг стоял на отшибе деревни, с самого её края, но слегка на возвышенности: с двух сторон деревня, метров на сто отступившая от магазина, с третьей стороны овраг, за которым начиналась лесополоса, с четвёртой поле. Я лежал на краю оврага в траве и пристально изучал окрестности. Было уже темно и зябко. Когда вокруг установилась полная тишина, потихоньку, пригибаясь, я подошёл к бревенчатой стене продовольственного строения. Где-то на уровне моей груди в стене магазина было встроено так называемое товарное окно, через которое обычно принимают товар. Я внимательно, насколько позволяла видимость, изучил это окно и понял, что оно должно быть закрыто изнутри на обычный крючок. Здесь нужно было или лезвие ножа, чтобы просунуть его между створками, или же что-то другое, но крепкое и тонкое. Что же делать? Окно? Но на всех окнах установлены решётки. Крыша? Там шифер. Да и лезть надо наверх. А за что держаться?
Я просто так, скорее от отчаяния, заложил уголок под одну из створок и… от лёгкого движения она распахнулась. Прикрыть прикрыли, а крючок набросить забыли. Вот удача, так удача!
Через секунду я уже стоял в помещении магазина. С минуту глаза привыкали к темноте. Затем я медленно, стараясь ни за что не зацепиться, стал продвигаться вперёд. Дальше была дверь, ведущая в торговый зал. Она, к моему сожалению, была честно заперта на ключ. Но это меня нисколько не расстроило, так как я находился в складском помещении магазина.
Не спеша, ознакомившись со всем тем, чем богата была эта деревенская «лавка», я нашёл огромный баул, в который и полетели продукты в виде колбас, ветчины, хлеба, водки, напитков, фруктов, а также другие необходимо-жизненные запасы и принадлежности в виде сигарет, спичек, нескольких ножей разных калибров и зажигалок. Здесь же я нашёл и тёплую куртку, которую, за неимением места в бауле, хотя и с трудом, но натянул на себя. И снова, как и тогда с ментом, все места, к которым прикасался руками, протёр здесь же найденной тряпкой.
Перед тем, как выставить нагруженный баул на улицу, я тщательно осмотрелся и прислушался. Снаружи по-прежнему стояла тишина, и в поле моего зрения не наблюдалось никакого движения.
Через минуту я уже продвигался по оврагу к лесу, с трудом неся приподнятый, чтобы он не волокся по земле, баул. В начале леса я опустил свою ношу на траву и решил закурить. Когда искал в карманах сигареты, обнаружил, что где-то потерял ПМ. Как холодом пронзило меня. Я вернулся. Слава Богу, пистолет лежал в овраге. Наверно, выпал тогда, когда я перебрасывал с руки на руку свою ношу. Облегчённо вздохнув, я отправился обратно…»
«15. 05. … Прошло уже две недели с того дня, как я и мои сокамерники покинули СИЗО. Может, их уже поймали, а может, ещё нет, не знаю. Но, кажется, уже можно попробовать наведаться в город. Завтра перед тем, как стемнеет, нужно выходить. Как бы там ни было, а днём не стоит рисковать, ещё очень велика опасность быть пойманным. А поймают, тогда – прощай, мечта. И, возможно, насовсем. А я этого не переживу. Нужно, в-первую очередь, обязательно узнать, где сейчас обитает крокодил по имени Эллен, по делу – Елена. А уж потом – по обстановке и обстоятельствам. Давно приготовлены и ожидают своего часа хорошо отточенные ножи: большой столовый (для мяса) и небольшой складной (на всякий случай). Почему я не рассчитываю только на пистолет? Слишком много шума. Это во-первых. И просто смерть от пули – слишком мало для такой крученой, потерянной суки. Она беременна? Что ж, учитывая то, что обычные роды могут стать для неё причиной полной потери зрения, мы сделаем ей «кесарево», чем зрение и спасём. Правда, всё будет происходить не в совсем стерильной обстановке, да и обезболивающего крепче водки не будет, ну, что ж… Господи, чёрный юмор. Юмор? Может, для кого и юмор, а для меня на сегодняшний день – результат мести, расплата.
Следовало бы, конечно, посетить и мешок с г… – эту даму из следственного, всё равно ведь в ней ничего женского нет. И к дознавателю наведаться. Но не всё сразу. Сначала – причину, затем следствие. Переходим к третьему этапу школы для маньяка, к практике. Всё, что можно было взять из теории, взято и усвоено. Остаётся применить…
«16. 05. … Проболтался по тому району, где, по моим предположениям, должна появиться «потерпевшая от природы», почти до полуночи, стараясь избегать каких-либо встреч с мало-мальски знакомыми лицами. Результата нет. Завтра пойду снова.»
«17. 05. … Где-то около десяти вечера случайно наткнулся на свою сестру. Господи, сколько же времени мы не виделись! Всё недосуг было. Она, как оказалось, была в курсе всего, что со мной произошло. В гости не звала, побоялась. Сказала, что были «гости» и нет никакой уверенности в том, что эти «гости» не могут заседать в «скромном» ожидании у соседей. Предложила продукты. Я отказался, сославшись на то, что провизия у меня есть. Попросил прозвонить крокодила: где живёт, где ходит, когда ходит. Обещала помочь. Принесла часы. Также попросил её набрать на компьютере текст письма явки с повинной от имени крокодила. Обещала сделать. Напомнил, что это нужно, как минимум, в десяти экземплярах с обратным адресом. И чтобы конвертов купила. Договорились назавтра встретиться за её домом, в зарослях ивняка (недалеко была речка) часов в девять вечера. Перед тем, как уйти, я ещё раз напомнил, чтобы она не забыла прихватить несколько пар резиновых перчаток.
Много писать не могу. Нервы. Финал близок, развязка не за горами. Всё уже решено».
«18. 05. … Встретились с сестрой. Она всё разузнала, рассказала мне про её маршрут. Отдала мне «повинные» бумаги и конверты. Объяснила, что эта сучка каждый вечер приходит в гости к своей бабушке и где-то в половине одиннадцатого – плюс-минус – уходит домой, то есть, в квартиру мужа. Мама Жанна в длительном запое, «замачивает» будущего внука или внучку, дома не ночует, как обычно, где-то шляется. Новоиспечённый муж крокодила – в области на курсах повышения квалификации. Но супруги в ссоре, так как юная жена уже успела показать себя перед ним «во всей своей красе». Возможно, он подаст на развод. Да и друзья его уговаривают сделать это, пока не поздно. Интересно, а какую жену он хотел увидеть в той, которая в пятнадцать лет сама на х… прыгает? Чего хотел, то и поимел…
В обозначенное сестрой время из подъезда девятиэтажки (от своей бабушки) вышел крокодил-Эллен-Елена. Боже, какая же она стала страшная! И ещё этот живот. В нём, наверное, не столько крокодильчика, сколько хвоста его, обвитого вокруг туловища несколько раз. Ладно, завтра, если всё сладится, как надо, увидим. Я проследил её маршрут и направился «домой». По пути заметил стоящий у глухой стены девятиэтажки 412-й «Москвич». У меня был такой в своё время. Ладно, запомним. Пригодится.»
«20. 05. … Я дома. Как и предполагал, здесь меня не искал никто, понимая, что я сюда не приду. Но я пришёл, пришёл тихо, незаметно ни для кого. Это моя последняя пристань. Отсюда уже не пойду никуда. За окном провалившийся забор. Так и не успел починить, всё времени не было. В доме бардак. Родители умерли, сестра погибла, а этой сестре дом не нужен, у неё две квартиры в микрорайоне. Хотя бы продала. Да ладно…
Крокодила я перехватил, подкараулив её на следующий же день, под ар-кой, соединяющей два многоквартирных дома. Был двенадцатый час ночи. В тот вечер она намного дольше обычного задержалась у своей бабушки. Спрятавшись в тени, я достал из-за пояса заранее приготовленную бутылку из-под водки, наполненную водой (для смягчения удара), закрытую пробкой и, когда жертва поравнялась со мной, быстро вышел из своего укрытия, замахнулся… Удар сделал своё дело. Бутылка разбилась, и крокодил, потеряв сознание, мешком рухнул на тротуар. Только бы не насмерть! – заволновался я, мне она нужна была живая. Куском скотча, также принесённого сестрой, быстро заклеил полураскрытый рот сучки и потащил к машине. Дело в том, что к месту засады я пришёл часов в девять. Было темно. Я осмотрел «москвичок», выдернул провода зажигания, разобрался, куда какой и только после вышел на охоту. И сейчас я тащил крокодила именно к этому транспорту.
Машина завелась сразу. Крутанувшись среди домов, я выехал на дорогу, ведущую за город. Ехать до леса было недалеко, примерно с километр. Не-сколько минут волнений и я уже на лесной дороге. Крокодил, связанный по рукам и ногам скотчем и с заклеенным ртом лежал на заднем сиденье. В сознание она ещё не пришла. Я ехал по извивающейся с выпирающимися, словно венами, корнями сосен дороге в глубь леса. Там я давно уже насмот-рел хорошее место, где за всё время моего пребывания в укрытии не встре-тил даже днём ни одного человека. А теперь была ночь.
Вот и приехали. Я остановил машину на краю глубокого и широкого оврага, по краям которого, как и в нём самом, росли кривые, не очень высокие сосны. Верхние деревья закрывали собой вид на дно, а нижние просто были разбросаны по всей длине этого природного создания.
Я вылез из машины, открыл заднюю дверцу и вытащил оттуда свою жертву. Затем, не спеша, потащил её вниз, к одной из двустволых сосен…
Примотанную за руки и за ноги к веткам сосны, чуть наклоненную вперёд свою пленницу я стал приводить в чувство. Она замычала, застонала и медленно открыла глаза. Огляделась. Хотя и было темно, но всё же я отчётливо рассмотрел в её внезапно обезумевшем от страха взгляде ужас. Она дёрнулась, пытаясь вырваться, снова что-то промычала, видимо, пытаясь закричать, и задрожала всем телом.
«Ну, что, дорогая моя, может, согласишься пойти с повинной в прокуратуру и всё честно рассказать: зачем и с какой целью ты навела на меня напраслину?» – начал я.
Крокодил снова замычал и согласно закивал головой.
«Да неужели?! А что же тебе мешало прийти в суд хотя бы и честно во всём признаться? А-а, больна была. Понимаю. Но и сегодня у тебя ещё было время. Так ты всё же согласна пойти и покаяться?» – продолжал я издеваться.
Она снова быстро-быстро закивала головой, выражая согласие.
«Ты-то, конечно, сейчас бы честно пошла. Вот только кто же тебя отпустит? А вообще…» Я хитро посмотрел на это животное, на этот кусок никчемного мяса – ни человека, ни…, в общем, существо, особь, порождающая своей подлостью новых особей. Я ведь сравнялся с ней после того, как она убила во мне человека. И такую сволочь оставить в живых? Если я ещё вчера, да и сегодня утром как-то мог жалеть её, то теперь был просто равнодушен, как может быть равнодушен покойник ко всему, происходящему вокруг него. Сейчас я должен буду стать палачом и совершить святую месть. Иначе так и умру «совращенцем» и «насильником».
«Сейчас ты сделаешь одну нужную вещь, хотя бы одну хорошую вещь в своей короткой, конченной, протухшей жизни, и я тебя отвезу обратно». – соврал я. Крокодил снова, как заведённый, согласно кивал своей «сковородкой».
Я достал из нагрудного кармана заранее приготовленные «повинные», развернул и негромко стал читать:
«Прокурору … районной прокуратуры
… Елены…
Чистосердечное признание.
Я, … Елена…, проживающая по адресу…,
при ясном уме и твёрдой памяти чистосердечно признаюсь в том, что, будучи в состоянии неприязни в отношении …, оклеветала гражданина…, заявив, будто он пытался меня изнасиловать. Хочу официально заявить о том, что моё обвинение является ложным и факта такого в действительности не происходило. Готова понести за навет любое наказание. Но так как после всего случившегося мне стыдно оставаться жить в этом городе, я уезжаю. Вернусь, когда стихнут все разговоры об этом кошмарном инциденте.
19. 05. …г. Е. …»
«Ну, что, подписывать будешь?» Я смотрел на эту, висящую на скотче тряпку равнодушно и с отвращением. И после того, как она снова прокивала согласием, я освободил от плена её правую руку для того, чтобы на всех десяти экземплярах она поставила свою корявую подпись (подпись и в самом деле была сродни хозяйке).
Я спрятал документы во внутренний карман куртки, снова привязал руку жертвы к ветке дерева, не спеша, достал столовый нож (для мяса), разрезал на крокодиле одежду и приступил к исполнению обязанностей палача, совершая праведную месть и считая эту месть священной…
Когда всё было закончено и ещё нерождённый, но вот-вот готовый был выплюнуться на свет крокодильчик валялся на земле в груде кровавых внут-ренностей той, из-за которой мне пришлось принять мученическую смерть ( да, это я принял, а не она, она – следствие), я стащил с рук резиновые перчатки, достал из кармана бутылку водки, откупорил и залпом выпил всю до дна. Закурил, присел на траву, достал чистый лист бумаги, авторучку, печатными буквами написал: «И так будет с каждой шлюхой, желающей за счёт чьих-то жизней, чести и достоинства достичь своего благополучия» и бросил бумагу рядом с этим поскудным мессивом… Затем я извлёк из целлофанового файла конверты, подписал их на адрес прокуратуры и на адреса печатных средств массовой информации, вложил в эти конверты «чистосердечные» и, спрятав авторучку в карман, стал подниматься наверх. Всё, дело было сделано, расплата достигла цели. Теперь я чист. Да, пусть даже ценой своей жизни в полном её понимании… На память вдруг пришло, не помню, чьё, но чёткое и точное:
Подлость размножаться не должна,
Зла и так достаточно на свете…
Сама истина…
Машину я бросил при въезде в город, бросил так, чтобы её не могли растащить на запчасти и чтобы была заметной.
По пути к дому сестры я опустил письма в первый же попавшийся почтовый ящик. Дальше – дело прессы и прокуратуры. И если бы не мент, так некстати попавшийся мне на пути, возможно, я бы тоже мог радоваться реабилитации и торжествовать победу. Мог… бы… Вот только смог бы я жить после всего, что произошло сегодня? Ведь двух побед в одном сражении не бывает, вторая неизбежно – преступление…
На испуганный и вопросительный взгляд сестры, бросил «Всё нормально, дай интернет».
Войдя в мировую паутину, я быстро перескакивал с одного популярного сайта на другой, оставляя на каждом из них одно и то же сообщение: «Я оправдан, я отомстил. Подлость наказана. И так будет с каждой щлюхой, желающей за счёт чьих-то жизней, чести и достоинства достичь своего благополучия»…
И вот я дома. Теперь я свободен и счастлив. Я выливаю в поллитровую кружку бутылку водки, достаю сигареты, зажигалку, яблоко, пистолет. Всё это раскладываю на столе…
За окном слышится визг тормозов. Я улыбаюсь: как вовремя. Спасибо, что дали возможность отпраздновать своё очищение, освобождение от клеветы, свою большую победу…
Я передёргиваю затвор ПМа… Вот и всё…»
__________
Мне в моей жизни встречалось немало всяких дневников: и рукописных, и звуковых. Были и дневники-исповеди живых людей, повествовавших подробно о своей жизни. Но этот… Я поэт, и прозаические произведения – не мой жанр, да и не силён я в прозе. Но есть такие сюжеты, суть которых раскрыть в стихотворении практически невозможно. И поэтому их следует излагать прозой. А чтобы читателю было доступно понимание произведения, лучше всего оставлять стиль самого автора дневника. Вот и в этом дневнике через построение фраз и смешение стилей прекрасно чувствуется характер автора, видны его эмоции, настроение, их резкая переменчивость, уверенность и разочарование.
Этот материал, как и многие другие, можно было бы просто прочесть, повздыхать, поцокать языком и в лучшем случае отложить, а в худшем просто пустить на растопку печки. Но отличие этого дневника от многих других в том, что в нём остро поднимается проблема рождения маньяка. Во всех случаях нашей жизни общество привыкло воспринимать маньяка, как человека, в котором с детства нарушена психика, человека с комплексами неполноценности, чаще всего зацикленного на изнасилованиях и убийствах. И воспринимать это нам очень сильно помогает пресса с подачи, естественно, правоохранительных органов. Но ни пресса, ни правоохранительные органы никогда не обмолвились о том, что во многих случаях источником зарождения маньяка являются они сами, то есть пропагандистка «жареного» (чаще похожего на ржавчину) пресса и те же правоохранительные органы. И с экранов телевизоров, и из детективной литературы, а главное, из самой жизни мы отчётливо видим, что и по внешнему виду, и по образу деятельности, и по употреблению «блатного» жаргона работники правопорядка если и отличаются чем от обыкновенных бандитов, так только тем, что работают под прикрытием закона. А способы добывания показаний порой мало чем отличаются от способов тех, у кого «законники» их добывают. Понятно, если у такого «следака» в кабинете на допросах закоренелый преступник, а если просто обычный нормальный человек и к инкриминируемому ему обвинению «ни сном, ни духом»? Что тогда? А ведь есть планы раскрытия преступлений, сроки. И под адскую мясорубку следствия, а затем и суда идут чаще те, у кого нет защиты (адвокатов я не беру в счёт, по собственному опыту зная, как они «смотрят прокурорам и судьям в рот», а также почему-то и следователям, особенно те, которых называют государственными и которые приставляются к обвиняемым). Вот и появляется на свет продукт, переработанный мясорубкой беззакония, – маньяк…
Прочитав эти дневниковые записи, я долго думал, как назвать своё произведение. И решил: пусть так и будет, как однажды выразился автор дневника – школа для маньяка.
Хотелось бы верить, что после публикации этого дневника законодатели задумаются над проблемой маньячества (если они, кроме своих параграфов, ещё что-то когда-нибудь читают). Может быть, даже как-то переработают закон о защите детства, чтобы сегодняшним вариантом не плодить юных, циничных, бесчеловечных шлюх-аферисток, не верить которым практически запрещено законом, потому что они «всегда правы», они – «дети»(?!!). Может, тогда и законность восстановится, исчезнет выдуманная каким-то больным на голову проблема педофилии, с которой носятся все, кому ни лень, особенно собирающая грязные сплетни и распространяющая их по свету одна из программ одного из независимых телеканалов и те, кто умеет в «охоте на ведьм» находить свои дивиденды? Может, перестанут в страхе бежать из школ грамотные и опытные учителя, чтобы – упаси Бог! – за очередное замечание юному «ребёнку» или за низкую оценку знаний не стать для «закона» (специально взял в кавычки эту пародию) ни «педофилом», ни «садистом», ни другой жертвой подобного «преступления»? Может, перестанут сажать в тюрьмы тысячи ни в чём не повинных людей ради «галочек» в отчётностях, премий, должностей и звёздочек на погонах?.. И, может, всё-таки, найдут вакцину, чтобы, наконец, суметь защитить человека от страшного, смертельного яда – КЛЕВЕТЫ?..
В общем, публикуя этот материал, ещё верю. Потому что потерявший веру человек, обязательно так или иначе становится на путь маньяка, чтобы отстоять свои честь и достоинство, когда таковые у него есть…
__________
Примечание автора: * – Случай с провалом в стене следственного изолятора, когда на свободу ушли несколько человек, имел место несколько лет назад в одном из городов Беларуси;