М И Ф (фантастика / мистика)

Я смотрел на его золотое пенсне и удивлялся. В наше-то время! Конечно, выпендривается…
— А пенсне-то не треснутое! — не преминул я съязвить.
— Да оно и не золотое! — рассмеялся он. — Впрочем…
— Не всё то золото…
— Точно!
— И всё-таки, почему пенсне?
— Думаете, хочу добавить себе загадочности? Мне это ни к чему… — Он поправил пенсне и опять улыбнулся. Загадочно. — Вам… восемнадцать, верно? Прекрасный возраст! Нет ни прошлого, ни настоящего, одно только будущее…
Его седые волосы колыхнул налетевший ветерок, немолодое уже лицо засветилось воспоминаниями.
— А у вас… разве нет будущего?
— У меня? Да-да…
Внезапно пошёл дождь, и мы укрылись под навесом у газетных стендов. Порывистый, заметно посвежевший вечерний ветер прогнал отдыхающих с пляжа и с увлечением гонял барашков по осиротевшему морю. Одинокий корабль застрял на горизонте. Мой случайный знакомый смахнул капельку дождя с пенсне и этой же рукой указал в сторону корабля.
— Кстати, хорошая иллюстрация к нашему разговору! Посмотрите, не таким ли видится будущее в восемнадцать лет? Где-то далеко белоснежный океанский лайнер, пассажиром которого (а быть может, и капитаном!) вы обязательно станете. А будущее старика — этот пустынный пляж, ещё совсем недавно шумный и многолюдный. Но вот что удивительно: ваше прекрасное «далёко» и моё, казалось бы, гораздо более близкое и предсказуемое «завтра» имеют кое-что общее — море. И лайнер однажды обязательно должен пристать к этому опустевшему берегу…
— А капитан — сойти, да?
— Ну что вы, я совсем не об этом! Хотя в жизни может быть всякое. Но не с вами…
— То есть?
— Дело в том, что вы… Впрочем, всему своё время.
— В смысле? Ну, говорите, раз начали! Ладно, как хотите…
Я обиженно замолчал и подчёркнуто отстранённо повернулся к газетному стенду. Мой собеседник тоже молчал, что было менее естественно. Ведь он-то в свои годы должен был понять эмоции восемнадцатилетнего мальчишки! И как-то попытаться смягчить ситуацию…
«Он, конечно, имел в виду, что никакой я не капитан, — начал фантазировать я в образовавшейся паузе, — а так, пассажир третьего класса… А сам-то, тоже мне Воланд!»
— Вы знаете, это пенсне — особенное! — как ни в чём не бывало вдруг сказал он и миролюбиво улыбнулся.
— Неужели? — язвительно ответил я, продолжая рассеянно рассматривать стенд. — Оно, наверное, волшебное!
— Нет, не волшебное. Но с его помощью я могу заглянуть в будущее, о котором мы с вами только что…
— Что вы со мной разговариваете как с недоумком? — резко повернулся я к нему. И замер, заметив в облике своего «обидчика» разительную перемену. Его седые волосы оказались вовсе не седыми, а просто очень светлыми, лицо было не таким уж и старым, и глаза светились доброжелательностью и вниманием.
— Да вы сами посмотрите, если не верите! — протянул он мне своё пенсне и спокойно улыбнулся.
Я хмыкнул. Но пенсне не взял.
— И вы можете сказать, что с нами будет, скажем… через неделю? — уже мягче спросил я.
— Через неделю? Вряд ли. Видите ли, на самом деле у времени несколько другой счёт, другое течение, чем принято думать. Так что через неделю наверняка произойдёт то, что должно произойти через неделю. Тут и предсказывать нечего.
— Но ведь…
— Понятие «Настоящее» включает в себя не только то, что будет через неделю, но и то, что было неделю назад. Для «Прошлого» или «Будущего» это слишком малый срок.
— Хорошо, и когда же оно, по-вашему, начинается, это будущее?
— Да некоторые всю жизнь проживают в «настоящем»…
«Сейчас опять начнёт, — подумал я, вспомнив свою мысль о «капитане», — пора, наверное…»
—…А вот ваше будущее наступит ровно через десять лет, — закончил он фразу и снова меня заинтересовал.
— Но об этом не время, да? — приготовившись в очередной раз надуться, быстро сказал я.
— Нет-нет, вот об этом как раз самое время! — Он поправил пенсне и стал очень серьёзным. — Слушайте внимательно: ровно через десять лет, день в день, я приду к вам…
—…Я должен сказать свой адрес?
—…во сне. Для этого никакой адрес не нужен. И тогда вы узнаете всё, обещаю вам!
— Ха, — недоверчиво рассмеялся я, — через десять лет? Во сне? Да мы с вами забудем нашу случайную встречу через ту самую «неделю из настоящего»! А уж через десять лет я точно не вспомню ни вас, ни ваше обещание мне присниться! Да и сон можно легко забыть!
— Этот сон вы не забудете. Потому что у него будет продолжение.
— Что же, интересно, такого мне может присниться? — заинтриговано воскликнул я.
— А вот теперь — только не обижайтесь! — я вынужден снова сказать: всему своё время! Пожалуйста, не торопите его. Вы ещё слишком молоды и не готовы к… такому сну. Тем более к его «продолжению».
Мы вдруг замолчали. И постояли в тишине. Дождь прекратился, и набережная вновь стала заполняться отдыхающими. Кораблик давно исчез с горизонта.
— Кажется, мне пора, — повернулся ко мне таинственный обладатель волшебного пенсне. — Рад был познакомиться!
— Погодите, но… Мы же не представились друг другу! Как я вас узнаю в своём сне?
— Для этого имя не потребуется. А я о вас и так знаю достаточно. Скажу больше — придёт время, и не я вам буду рассказывать о будущем, прошлом и настоящем, а вы — мне. Но не раньше, чем через десять лет!..
Так я впервые встретился с Серафимом – старцем из мира снов.

Параллель вторая

«Раздражающая постижимость бытия…
Нелепая способность лепить свой образ из ничего, постоянный уход в никуда.
Где-то копится причина самоупрощений. Она неуязвима для анализа, неуловима.
Время так быстротечно, что его просто нет. Вишу в пустом пространстве. Подвешен в нём. Повешен... Пространство безжалостно и не даёт опоры, потому что всегда само висит во времени, а вне времени нет ничего, и имя этому “ничему” — Ничто. Нет даже состояния покоя, поскольку вообще нет никакого состояния. Именно здесь скрывается полная ясность. Но не смей даже думать об этом!..
Нет рядом никого, но я не один. Отчего пронизывает душу одиночество? Потому что есть кто-то ещё. Невозможно схватить за конец ниточки».

*     *     *
— Его переклинило!
— Он вернётся.
— Думаешь?
— А может, нет…
Двое внимательно и пристрастно рассматривают третьего, сидящего на стуле в неестественной позе посреди большой пустой комнаты.
— Раньше он всегда возвращался… — неуверенно бормочет один из двух, молодой, с взъерошенными волосами и по-мальчишески расстроенным лицом.
— Раньше он нас предупреждал! — отвечает ему второй, постарше и поопрятней, тоном знающего больше, чем первый.
Тишина.
— Придётся снова звать её…
— Что ты всё время суетишься?
— Но ведь в прошлый раз…
— Каждый раз по-разному!
Снова молчание.
— В прошлый раз…
— Ещё хоть раз заикнись!..
— Ладно, ладно… Но тогда, помнишь, он рассказывал удивительные вещи!
— Ещё бы!
— Он обещал… чтоб и мы…
— Это нелегко.
— Понятно!
— Подождём…

Глава 2
Параллель первая

Я сдержал своё «обещание» и весьма скоро напрочь забыл и об этом странном разговоре, и о волшебном пенсне, и о его обладателе. Мне было всего восемнадцать лет. Восемнадцать! Много ли надо человеку в этом чудесном возрасте? Конечно, ему нужен весь мир! Который и без всякого волшебства кажется таинственным и полным самых захватывающих перспектив.
Однако идти твёрдым шагом по ступеням этой общепризнанной «лестницы в небеса» (учёба, карьера, семья, признание и тому подобное) мне довольно быстро наскучило. Я всегда остро чувствовал несовершенство мира, во всём, даже в мелочах, и рано понял, что «возможности» проходят мимо, события вокруг не так уж и интересны, и жизнь всё более скатывается на дно заурядности. Да, в реальности всё оказывалось вовсе не таким, как обещали розовые юношеские мечты, и с годами ощущение великого обмана обострялось. С этим ощущением я и стал взрослым. Магия юности исчезла, и вместо тройки лошадей, которая должна была нести меня на всех парах в будущую счастливую жизнь, я сам оказался запряжённым в повозку обыденного блеклого существования и вынужден был теперь в одиночку тащить её до конца.
Нет, в моей жизни не было каких-то особых трудностей, роковых обстоятельств или непоправимых бед. Но как раз эта заурядность и угнетала меня больше всего. Всё как у всех, изо дня в день, без всяких отклонений. И каждый шаг известен наперёд. И цели похожи на цепи.
Но, удивительное дело, чем более обыкновенную и даже временами беспечную жизнь я вёл — работая, отдыхая, веселясь с друзьями или грустя в одиночестве, — тем сильнее мне казалось, что где-то, возможно, совсем рядом, есть, должна быть другая жизнь, более интересная и насыщенная, более моя, вполне доступная, просто я пока не сумел её увидеть, распознать. И стоит мне только чуть напрячься, внимательнее всмотреться в окружающую меня обрыдшую действительность…
Шли годы, и чего только я не предпринимал, чтобы раскрасить свои будни, «увидеть», «распознать», но всё, казалось, было не то. Менял занятия, профессии, друзей, подруг, наконец, сам стал переезжать с места на место, без сожаления расставаясь с нажитым в поисках новой жизни, новых ощущений. Всего лишь за шесть лет, прошедших с момента окончания университета, я успел сделаться изгоем в обществе, этаким человеком-шатуном, потерявшим связь с родными и близкими, даже внешне изменившимся настолько, что сам едва узнавал себя в зеркале. Дошло до того, что ни на одной службе, ни в одном городе я не задерживался дольше двух-трёх месяцев, и вскоре мне всё труднее было устроиться на новом месте, чтобы хоть как-то заработать себе на жизнь.
Впрочем, я не замечал бытовых трудностей, меня влекла, звала в дорогу иная, пусть пока ещё смутно различимая, цель. И если бы хоть один лучик надежды осветил этот путь… Однако все мои усилия, все поиски были тщетны, суть оставалась всё та же; неудовлетворённость сковывала душу и не давала расправить плечи… или крылья. Я устал, отчаялся, начал терять веру в возможность что-либо изменить. Мне было всего двадцать восемь лет, но я словно бы прожил уже несколько жизней. Ничто не радовало меня больше, не удивляло новизной, не приносило покоя. Пытаясь подняться над всеобщей суетой, я превратил свою собственную жизнь в вечную погоню неизвестно за чем, истрепал нервы, подорвал здоровье, сделал эту ненавистную суету сутью своего существования, обернув лишь её ради самообмана ярким фантиком благородной, но до конца не ясной мне самому цели. Долго так продолжаться не могло, необходимо было либо остановиться, либо…

Параллель вторая

«Странное существо в зеркале. Немного похоже на меня, но другое. Другой. Смотрит на меня со снисхождением, цинично. Я почему-то желаю ему зла.
Я хотел бы быть сильнее его. Но он знает больше. Там, где он, есть все ответы, но невозможно задать вопрос. Однако я знаю: стоит ему отразиться в зеркале, и он исчезнет. А я нет.
Мы стоим друг против друга и молчим. Пусть он скажет первый… Я лихорадочно начинаю соображать, что отвечу. От первого слова, даже от первого произнесённого звука зависит многое. Зависит всё. Только один неверный шаг… И каждый ждёт ошибки от другого. Надо быть начеку».

*     *     *
— Опять ты прозевал!
— Всё так быстро случилось…
— Тебя для чего с ним оставили?
— Ты же знаешь: когда ждёшь, внимание притупляется…
— А теперь ноешь: «Переклинило… звать её…» Рассказать, что она с нами сделает?
Младший, вихрастый, отвёл глаза и виновато посмотрел на портрет молодой эффектной брюнетки на стене.
— У тебя всегда я виноват…
Старший глянул на него удивлённо, но промолчал.
— Ладно, чего уж теперь... — сказал он через минуту. — Что будем делать?
Молодой пожал плечами, и оба снова уставились на раскинувшегося на стуле посреди комнаты без всяких признаков жизни… того, третьего.

Глава 3
Параллель первая

И вот однажды я собрался с духом и решил, пока меня совсем не извела моя тяга к «неизведанному», снова стать таким, как все, вернуться в прежний — скучный и предсказуемый — мир, раз уж новый не подпустил к себе. Значит, не судьба. Остаётся только занять свою нишу в общем склепе мечтаний и надежд, обосноваться где-нибудь в относительно тёплом местечке, обзавестись домом, семьёй и как-нибудь уж дотянуть до неминуемой встречи хоть с чем-то новым, обнадёживающим — с благословенной смертью, которая разрешит, наконец, все сомнения и даст то, что заслужил.
С таким настроем я собрал в один из выходных дней все свои скудные сбережения и пошёл в самый дорогой ресторан города, в котором в тот момент находился, отметить своё поражение и возврат к так называемой обычной жизни. Конечно, более неподходящего для этих целей и диссонирующего с моим тогдашним душевным состоянием места трудно было и найти. Вокруг рекой лилось вино, шумные компании праздновали юбилеи, отмечали какие-то другие события или просто отдыхали после трудовой недели, весёлые беззаботные люди танцевали и пели, а я сидел один за дальним столиком у тёмного мрачного окна и размышлял о своей непутёвой жизни. Промежуточные итоги выглядели неутешительными. Ни по одному пункту я не достиг успеха, не собрал никакого багажа, ни духовного, ни материального. Со мной рядом никого не было, даже выпить и то было не с кем. Кажется, только и оставалось набраться смелости и покончить со всем этим недоразумением одним движением указательного пальца…
И тут мои мысли как-то сами собой, проигнорировав намеченный сценарий, потекли в противоположном направлении. Вместо того чтобы думать, как жить дальше (или как не жить), мне неожиданно пришло в голову, что если я всё-таки решился искать, значит, во мне заложено нечто, какая-то сила, обладание которой отличает меня от прочих, отчаявшихся и поиск прекративших. И раз я без страха и упрёка стал на этот путь, значит, хотя бы смутно, глубоко в подсознании, едва-едва, но всё же видел Цель, её неясные контуры, или даже просто знал, пока не видя, что она есть, существует, должна быть, а это уже немало. Значит, во мне есть способность Видеть, и я когда-нибудь обязательно смогу Увидеть!
Как бы желая продлить расставание со своей хоть и тревожной в последнее время, но всё же обещавшей много интересного впереди жизнью, я пошёл в своих рассуждениях ещё дальше, призывая своего двойника в чёрном окне поддержать меня. Слушай, сказал я ему после нескольких рюмок водки, уж не являюсь ли я в таком случае Избранным? (Кем и для чего, давай оставим пока в стороне...) И возможно ли понять нам, простым смертным, кому дано заглянуть в Источник Истины, а кому — нет? Ведь, знаешь, если подумать, на самом-то деле никаких сложностей нет, просто должно быть внутреннее чувство, что именно ты — Избранный, и всё! Если оно есть, значит, ты — Избранный; если ты сам считаешь (а такое не придёт в голову кому попало, не так ли?), что ты Избранный, значит, ты — Избранный; если ты предчувствуешь, что не можешь быть не Избранным, значит, ты — Избранный!
(Надо только помнить, наставительно предупреждал меня двойник, кивая головой, что Избранный — не выше других, не претендующий на исключительность и привилегии от судьбы; Избранный — это помеченный особым знаком, носящий метку избранности, как клеймо, почти всегда обречённый на непонимание и отверженность, но твёрдо знающий, во имя чего эти жертвы. Даже если пока сам ещё не очень ясно видит Цель. Это Видение, эта зрелость (здесь двойной смысл — не только «созреть», стать старше и мудрее, но и «узреть», оказаться достойным Цели) придёт позже. И принесёт с собой ответы. Или понимание, что они больше не нужны.)
Вот в эту минуту, когда ум мой пытался постичь непостижимое, со мной и приключилась та несколько странная и вроде бы незначительная на первый взгляд история, которая, как станет ясно позже, обозначила собой начало нового этапа в моей жизни. И между прочим подтвердила мои предчувствия насчёт того, что кто-то тайно… Да, теперь я точно знаю: кто-то действительно внимательно наблюдал за мной все эти годы и терпеливо ждал, пока я пройду все круги ада, окончательно разочаруюсь в своих поисках, упаду духом, затем воспряну, додумаюсь до многого сам и наконец буду готов услышать звон хрустального колокольчика и увидеть начало Пути.
Он, этот кто-то, выбрал весьма удачный момент, чтобы открыться мне: тогда в ресторане я так увлёкся новыми идеями и ощущениями, что напрочь забыл, где нахожусь и по какому поводу. Тревожное ожидание какой-то перемены полностью завладело мной. И едва я очнулся, вернувшись из своих грёз в реальность и всё ещё пытаясь разглядеть за пеленой ресторанной кутерьмы какой-нибудь знак или что-то другое, как сразу же наткнулся на чей-то острый, пристрастно, как мне показалось, изучающий меня взгляд. Понимал ли обладатель этого взгляда, как мне трудно было спуститься на землю с высот своего заоблачного мечтательного путешествия, или просто осознал, что обнаружил себя, только он вдруг как-то не к месту тепло улыбнулся и панибратски мне подмигнул. Такая фамильярность несколько смутила меня. Однако я не смог сразу отвести глаза в сторону, что-то удержало моё внимание во внешности этого человека. Какое-то неуловимо знакомое движение, да-да, вот этот жест, словно он поправляет невидимые очки у себя на носу!..
Я попытался в ответ украдкой рассмотреть наглеца и только тогда заметил, что был он, вероятно, вокалистом ресторанного оркестра, так как стоял на сцене перед микрофоном и… пел! Как же я далеко улетел, что не сразу понял это! Песня была знакомая, хорошо известная в то время, с весьма надоедливым сладким мотивчиком, пел он её неплохо, хоть и несколько небрежно, и в конце своего выступления снова сумел меня зацепить. Уже покончив с легкомысленным, под стать мелодии, текстом и раскланявшись в ответ на аплодисменты публики, певец вдруг опять пристально посмотрел на меня и на затихающих последних аккордах песни, когда внимание остальных слушателей притупилось, кажется, только для меня одного речитативом произнёс слова: «Мы спим и видим сны, но спим ли ночью мы?» Затем ещё раз подмигнул мне, объявил небольшой перерыв в работе оркестра и исчез со сцены, будто растворился в воздухе.
Я немного растерялся от неловкости и от какой-то несуразности этого маленького происшествия (смысл которого, повторюсь, понял чуть позже), затем попытался сосредоточиться и продолжить свои рассуждения, как-то вернуть удивительное настроение последних минут, но мне это не удалось. Атмосфера вечера куда-то улетучилась, мне незачем было больше оставаться в ресторане, и я, расплатившись с официантом, поспешил выйти на свежий воздух.
Был конец августа, вечерá заметно посвежели, а небесные электрики включали к ночи всю имеющуюся у них иллюминацию на полную мощность. Бесцельно прогуливаясь по городу, я забрёл в находящийся недалеко от ресторана притихший в полумраке ночной парк и остановился, запрокинув голову, чтобы полюбоваться «небом в алмазах». Небо было такой глубины, что я сразу же «утонул» в нём, почувствовал себя его частичкой, затерявшись меж звёзд и вместе с ними обретя безмятежность и равновесие. Посмотрев с их высоты на Землю, на себя, стоящего посреди парка с устремлённым ввысь лицом, на засыпающий город, на весь мир, я проникся вдруг удивительным чувством сопричастности ко всему вокруг. Пронзительная ясность окружала меня, завладела моим сердцем, вошла в каждую клеточку. Господи, да ведь ничего больше не надо! Только бы остаться в этом мгновении навсегда, остановить время, замереть в нём, умереть… Да — умереть в эту прекрасную минуту! Никакой «прежней» жизни, никакой «другой» жизни, ничего, только эта прозрачная сияющая вечность, зияющая бездна вечности, зовущая, смеющаяся, беспечная, бесконечная вечность. Я иду к тебе, я твой!..

Параллель вторая

«Мои друзья и мои враги имеют странную манеру меняться местами. Они — как мерцающее наваждение, как объекты параллельных миров. Я не поспеваю за их изменчивостью. Общаешься с тем, кто тебе близок, и вдруг чувствуешь его необъяснимую враждебность; уходишь в себя, сторонишься, пытаешься преодолеть неловкость и… неожиданно получаешь поддержку с противоположного берега, незлую, без обременения. И испытываешь чувство благодарности и тепла. Но ведь именно с той стороны ты всегда ощущал холодный пронизывающий ветер! Едва собрался осознать перемену, как-то приспособиться, первый снова безоблачно улыбнулся, второй — локтем в ребро. И так со всем остальным…

Истинные движения души скрыты глубоко. Потому не вижу смысла жить поверхностно. Надоело упрощать себя, насиловать своё естество, подстраиваясь под этот мир. Больше — никогда!
Но вырыть в себе нору и спрятаться в ней недостаточно. Мозг требует заполнения пустых мест. И вот тут на помощь приходят они, эти невидимые непривычному глазу, но находящиеся всегда рядом… создания (пока не знаю, как их называть). Они сильнее воздействуют на нас, чем мы — друг на друга. Они очень важны для нас, а мы о них даже не хотим ничего знать. Они таинственны, странны, завлекательны, они призывно машут мне, и я пытаюсь искать пути к ним.
Мне всё меньше интересны остальные, я всё реже возвращаюсь к прежним, я устал от них, здесь (точнее “там”) мне лучше. Надоело барахтаться в общем котле так называемой “правильной” жизни. Социум мне противен. Но и он не остаётся в долгу. Я раздражаю почти всех, меня многие сторонятся, некоторые просто шарахаются. Возможно, боятся, как что-то непонятное, не из их мира, и спешат нанести упреждающий удар, чтобы защититься… От чего? Разве я представляю для них угрозу? Или хотя бы ставлю их в неловкое положение, крича посреди толпы: “Смотрите, вот они, они просто плывут, как брёвна, по реке бытия, куда и все, вот эти, и эти; да вы посмотрите друг на друга, вы же все… брёвна, покрытые тиной!”? Нет, я молчу, я сдерживаю себя. Они чувствуют потенциальную угрозу? Да, я давно их распознал. Но, скажите, перед кем вас выставлять на лобное место? От кого требовать порицания ваших мелких душонок? Оставьте мне мой бисер!
Нет, я не сноб, не циник, не корчусь от высокомерия (разве в норе есть для этого место?). Но как тяжело плыть в этом море пустых, безразличных глаз, где руки не поддерживают, а бьют наотмашь, где выражения лиц пугают, где голоса не ласкают слух нежными песнями, а беспрестанно вопят, пробивая пену у рта… И что же мне делать? Как доказать тем, другим… созданиям (я по-прежнему не знаю их имён), что разумное в нас не исчезло, что душа, хоть и скованная льдом “благоразумия” и безразличия, всё ещё есть в нас, жива?
Мне необходимо расколоть этот панцирь, преодолеть притяжение действительности, расправить крылья и подняться, взлететь! Я хочу стать другим, я — Другой! Я знаю — мне ведомо что-то иное. Пока очень неясно, в полутонах. Я даже ещё не понимаю, что же “это”, хотя всё время ощущаю его близость и достижимость. Я чувствую внутри себя силу распознать его, мне явно кто-то указывает путь, зовёт, но почему-то пока не даёт фонаря, чтобы осветить дорогу. Я бреду впотьмах. Но знаю, что иду правильно, подхожу всё ближе и ближе. И цена возрастает. Я уже достаточно заплатил и придётся заплатить ещё больше. Я готов, хоть и страшновато. И могу даже кое-что из оплаченного показать, чтобы не быть голословным, — может, в одну из тех безлунных ночей, когда объекты теряют свои истинные очертания, но всё же их неясные, размытые контуры можно при желании рассмотреть во всепоглощающей тьме. Кто захочет — увидит. Больше ни одного слова. Ищите. Всматривайтесь. И не ждите солнечного света…»

*     *     *
— Слышал? Он снова там!
— Наверняка! Солнечный свет, что-то про солнечный свет… «Идите к солнечному свету»!
— «Не ждите…» Впрочем, каждый слышит по-своему.
— Это что же — без солнца, без тепла, в темноте и холоде?
— Возможно, там оно и не нужно.
— Как?.. Солнце?
— Да, солнце… Оно избаловало нас, с ним всё слишком просто, слишком ясно видно. Мы совсем разучились напрягать глаза, мозги…
—…Ты бы рискнул?
— Без него?.. К нему?
— Да!
— А что я теряю-то? Что мне может быть жаль здесь? Да стоит ему только… А ты?
Молодой, с взъерошенной шевелюрой, задумался.
— Она идёт! — вдруг воскликнул он и побежал к входной двери.

Глава 4
Параллель первая

Итак, что же меня могло так взволновать в этой, казалось бы, довольно заурядной истории, когда повидавший всякого кабацкий музыкант решил слегка подшутить над подвыпившим замечтавшимся посетителем? Ответ на этот вопрос пришёл неожиданно быстро.
Закружив себе голову мечтами о «сияющей вечности», я в каком-то беспамятстве добрался до взятой внаём квартиры, не раздеваясь завалился спать и… в тот же миг вновь оказался на ночных городских улицах! Только теперь во сне. Впрочем, в последнем я не уверен — настолько яркими и реальными казались все явления и события сновидений, посетивших меня этой ночью!
Как и пару часов назад наяву, я опять брёл по тем же местам, по безлюдному парку, по прилегающим к нему плохо освещённым переулкам и, что удивительно, с тем же самым «космическим» настроением. Душа моя парила от ощущения единения с миром, со всей Вселенной, мне было и хорошо, и тревожно, я и смеялся, и плакал одновременно, я наслаждался этим необычным состоянием и боялся его. И как-то незаметно, в такт парящей душе, стал ускорять свой шаг, доведя его до лёгкого бега. Как только я понял, что бегу, я тут же широко расставил руки и… взмыл в воздух! Отчётливо помню, что для этого надо было всего лишь крепко сжать кулаки и изо всех сил напрячь мышцы рук и живота. Мерой напряжения мышц регулировались высота и скорость полёта. Сначала я летел невысоко, метра полтора над землёй, приноравливаясь к своим новым способностям, но затем, когда немного освоился, мне захотелось подняться выше, к звёздам. Я полетел на уровне четвёртого-пятого этажей, оставив где-то внизу бледные ночные фонари, и звёзды теперь и вправду показались не такими уж недоступными.
Так я летал между заснувшими домами, без цели и направления, пока не почувствовал, что какая-то сила неодолимо влечёт меня за город, в сторону чернеющего на фоне звёздного неба леса. Я не стал противиться этому зову и полетел по окраинным улочкам из города, упиваясь открывающимся простором и свободой. Тело моё было лёгким, как пёрышко, а мысли — вольными, как ветер. Никогда ещё я не испытывал такого ясного ощущения жизни, можно даже сказать, не ощущал себя настолько живым, как в эти минуты. И жизнь никогда не казалась более реальной. Мне было подвластно всё, даже силы природы не чинили никаких препятствий, не пугали ни громом, ни дождём. Полёт мой сопровождала величественная симфония, сочинённая только что мной самим и ничуть не уступающая самым возвышенным образцам человеческого музыкального гения, и под этот аккомпанемент я в полный голос декламировал притихшим звёздам свои собственные стихи, рождающиеся прямо на лету:

                         «Я видел бледный свет ночных мелодий,
                           Я слышал серебро звенящих звёзд,
                           Я чувствовал, как ветер Землю нёс
                           Среди своих космических угодий.

                           И я упал в объятия Земли
                           И вместе с ней лечу, покорный ветру,
                           И знаю — нет преград таких на свете,
                           Которых бы мы с ветром не смели!..»

А между тем лес, к которому меня так влекло, становился всё ближе, и вскоре я оказался в самом сердце его — над небольшой прогалиной, окружённой дремучими, широко раскинувшими свои зелёные лапы елями. Опустившись на эту своеобразную посадочную площадку, я наконец увидел то, к чему, вероятно, стремился в своём полёте. В самой глубине леса, под охраной могучих елей, фасадом к поляне стояло весьма необычное здание, даже издали поражавшее своим эклектичным и экзотическим видом. Никогда не видал я ничего подобного, а подлетев поближе и рассмотрев здание внимательнее, ещё больше подивился прямо-таки безрассудной смелости и размаху создавших этот не то храм, не то замок неведомых архитекторов, на фоне которых Антонио Гауди кажется робким подмастерьем. Они смогли соединить несоединимое, смешав стили и направления, идеи и зодческие находки всех времён и народов!
К сожалению, из-за недостатка знаний я не смогу точно описать всё это великолепие, скажу лишь о том, что бросилось в глаза. Прежде всего, хотя бы по масштабу, выделялись гигантские башни по краям этой воплощённой в камне архитектурной фантазии, выполненные в стиле поздней готики, когда соборы научились крепче стоять на земле и не так уже стремились ввысь. Своей мощью они словно бы сдерживали более лёгкую центральную часть здания с тонкими высокими шпилями и маленькими круглыми башенками-маковками, чтобы она не улетела в космос. Многоцветные витражи, прорезающие стены, были закованы в отлитую из бетона лепнину с причудливым орнаментом, а между ними в нишах стояли статуи, изображающие каких-то мифических существ. И вместе с тем всё сооружение было достаточно компактное, почти квадратной формы, так что казалось, будто готический собор свалился прямо с неба на православную церковь, перемешав свои шпили с её «луковичками», но ничего не разрушил, а так и застыл. Это странное ощущение усиливалось тем, что во всём виде здания явно угадывалось его сакральное предназначение.
Пока я пытался осмыслить увиденное, буквально замерев в воздухе от восхищения, высокие ворота замка (я решил называть его так) распахнулись и из них навстречу мне вышел… недавний певец из ресторана, только постаревший лет на тридцать и потерявший в битве со временем почти всю свою шикарную шевелюру. На носу его сидело позолоченное пенсне, однозначно показывая, с кем именно я имею дело. Да-да, с тем самым курортным знакомым из моей юности! Думаю, моё лицо в этот момент выражало целую гамму эмоций, потому что он сразу улыбнулся, явно довольный произведённым эффектом (мол, я же говорил!), и почти театральным жестом поправил пенсне. Затем повернул обратно и пригласил меня следовать за собой. Я согласно кивнул, что, возможно, означало заодно и признание поражения в том давнем споре, и… полетел за ним, приземлившись на ноги уже внутри замка. Эта сцена, как и все дальнейшие события сновидения, проходила в полном безмолвии и с моей, и с его стороны. Вероятно, нам обоим всё было понятно без слов (что именно было понятно мне, я после пробуждения так и не вспомнил).
Надо сказать, изнутри замок поражал воображение не меньше, чем снаружи. Конечно, я в своей жизни не много-то замков и видел, но, думаю, не в каждом из них есть прозрачные полы, сквозь которые любой желающий может во всех подробностях рассмотреть недра Земли вплоть до её пылающего ядра, а вместо потолка зияет пропасть ночного неба. Точнее, у меня было ощущение, что само небо со звёздами-светильниками и являлось потолком замка!
Прямо от входа куда-то ввысь вела широкая мраморная лестница. На её балюстрадах справа и слева через определённые промежутки стояли античные статуи с горящими факелами в руках, освещая нам путь (света звёзд было явно недостаточно), а чуть выше на одной из площадок в горделивых позах сидели два огромных каменных пса, которые, едва мы приблизились, вдруг поднялись нам навстречу и завиляли хвостами, оказавшись вовсе не каменными, а вполне живыми. Они поприветствовали своего хозяина и меня и деловито побежали немного впереди нас. «Следуй за ними!» — показал мне жестом старик и… исчез.
Оглядевшись по сторонам, словно желая убедиться, что моего провожатого действительно больше нет рядом, я послушно двинулся вслед за собаками. Мы шли по лестнице ещё какое-то время, пока не приблизились к необычному ярко светящемуся объекту овальной формы, горизонтально висящему в пространстве над широкой лестничной площадкой. Понять предназначение этого объекта (и вообще что это такое) было затруднительно, но на фоне ночного неба он смотрелся вполне органично, возможно, восполняя собой отсутствие Луны. И правда, если естественный спутник Земли сильно приплюснуть с полюсов, пожалуй, будет похоже.
Сопровождающие меня псы тотчас улеглись под этой светящейся капсулой-луной, давая понять, что мы пришли к пункту назначения. Я остановился, совершенно не понимая, что следует делать дальше, но, кажется, от меня ничего и не требовалось, потому что капсула вдруг снялась с места и медленно и как-то торжественно (не знаю, как сказать точнее) полетела в мою сторону. Постепенно вокруг меня всё засверкало, засияло, и я чудесным образом незаметно оказался… внутри этого светящегося «дирижабля»!
Удивительно, но меня этот факт нисколько не испугал; напротив, мне показалось, что именно сюда я и стремился всю свою жизнь! Я чувствовал себя внутри капсулы абсолютно естественно и спокойно её рассматривал. Впрочем, рассматривать, в общем-то, было нечего, поскольку вся она изнутри состояла из сплошного зеркала, вернее, вся была выложена зеркалами — и её верхняя часть, и нижняя (на которой я стоял), и то, что можно было бы назвать стенами. И везде отражался я, в изогнутых местах зеркал меняясь до неузнаваемости — в каждом по-разному.
К сожалению, возможности человеческого языка не позволяют достаточно точно описать все мои ощущения в эту минуту, ведь понятия и представления об одном и том же у каждого свои. Тем не менее, слова «восторг», «блаженство», «исполнение желаний», «обретение смысла», «прикосновение к совершенству» — хоть и бледно, но всё же передают общую тональность моих переживаний. Под воздействием этих грандиозных, сочных, полнозвучных аккордов-ощущений я опустился на сверкающий зеркальный пол, закрыл глаза и растворился в этой симфонии света весь, без остатка. Тело моё оставалось на месте, а вот душа дождалась своей очереди взлететь. Не скованная теперь никаким земным грузом, она упорхнула, словно бабочка, и летала по лабиринтам следовавших одно за другим фантастических сновидений-видений, как бабочка летает от цветка к цветку. Сколько чувств я испытал за время этого вдохновенного полёта, сколько нектара впитал в себя мой разум, сколько новых знаний подарил мне каждый «цветок» о мире, о жизни, о тайном! Не всё я отчётливо запомнил, но все полученные дары остались в тайниках моей памяти, я знаю это наверняка.
Так я находился в волшебной зеркальной капсуле всё оставшееся время этого прекрасного волнительного сна, а когда проснулся, у меня было ощущение, что я вернулся из далёкого, полного неожиданных открытий и приключений путешествия, и теперь, сидя у домашнего камина, рассказываю своим самым близким друзьям обо всём, что видел и узнал. И даже больше.

Параллель вторая

«В том мире… Там, где эти… создания (всё ещё трудно подобрать им имя), происходит что-то интересное. Я замер. Замрите и вы! Что?.. Вы ничего не слышите? Никакого сострадания! Я не сочувствую вам, вас просто нет для меня! Не идите дальше — будет только хуже…
А вот вы, вы видите этот розовато-белёсый свет? Нет? Слышите очень хорошо, но ничего не можете рассмотреть? Что ж, вероятно, нам тоже не по пути, хотя мне немного и жаль. Остаётся всё меньше тех, с кем можно…
Ну вы-то хоть чувствуете? Да? И видите?! И слышите!!! Наконец-то! Я знал, что я не один!..

…Кажется, уже о многом поговорили, но не всё сразу! Успеем, что вы! Времени?.. Да-да, теперь поняли? Времени просто нет! Вот я, вот вы, вот то, что нам нужно, — вокруг. Всё в наших руках, в наших мозгах, в наших душах. Мы видим звёзды на небе, но не все на него смотрят. Для многих нет звёзд, нет неба, нет нас. Пустота. Вот звёздный ужас — когда совсем нет звёзд, ни в душе, ни на небе! Но довольно об этих… Мы только что с ними распрощались навсегда.
Что?.. Не сомневайтесь! Всё зависит только от нас. От них — ничего. Если мы захотим, их и вовсе не станет, как будто и не было. Лишь пушистый снег за окном, любимый образ на стене и потёртый томик в руках. Есть другое измерение, другое понимание, другие ценности. И другая вера. Я другой, вы другой! И если мы не захотим, никто не убедит нас в том, что их чёртова реальность — и наша тоже. Я не хочу! А вы?..
И нужно-то от каждого из нас совсем немного. Только решиться. Ведь изменения происходят вокруг постоянно, достаточно быть чуточку внимательнее. Вспомните: бывало, встанешь утром — и всё какое-то не такое, как вчера. Вроде всё то же, но что-то не так. Немного не того цвета дом напротив, небо как-то выше и светлее, другие слова говорятся вокруг. Едва-едва, почти незаметно, но по-иному. Мир сместился, стал другим, перешёл в иную параллель мироздания. И призывает тебя к ответным действиям, потому что и ты в нём теперь — другой. И опять, как и всегда, всё зависит только от тебя…

…Да, так вот, в том удивительном месте, где есть эти… создания, — я, пожалуй, для простоты назову его Другим Городом, хоть это будет и неточно, — не всё так, как я хочу. Но я знаю, что он — мой, и что устроен он понятно и правильно. И врагам здесь воздают должное, а с друзьями сидят за одним столом; и первый снег хлопьями за окном, и её портрет…
Появился я в нём уже давно, но у меня всегда было странное ощущение, что жил я не в самом Другом Городе, а где-то рядом с ним. Поначалу я не очень понимал его устройство, планировку, меня порой пугали особенности архитектуры, даже названия улиц; казалось, их немного, но очень легко было запутаться и заблудиться.
Самым интересным Другой Город был в сумерки. Страшно, но притягательно. Кажется, бежишь от ужаса, но хочется остаться, посмотреть. И я оставался, почти всегда. И бродил в сумерках, точнее — прокрадывался, стараясь особо не светиться (в полутьме это опасно!), когда таинственные тени открывали больше, чем можно было увидеть ясным днём, а события шифровались подобно теням. Я ничего не понимал, но ещё больше хотел во всём разобраться.
Кстати, и звали меня в сумерки как-то по-другому. Другой… И меня это нисколько не смущало. Поэтому и ей, самому важному существу в моей жизни, я однажды здесь дал имя сам…
Конечно, я и раньше знал, что в Другом Городе я не один. Кто-то ведь должен наполнять его пространство, зажигать вечером огни в домах, садиться ужинать в узком семейном кругу, а утром собирать детей в школу и спешить на работу. Но был над всем этим кто-то ещё, тот, кто звал меня за собой, управлял, руководил мной, мягко, ненавязчиво, тепло, отечески. Он был со мной с самого начала. Осмотришься, говорит, прикинешь, что к чему. Может, и понравится. И мне понравилось! Почувствовал свою силу, стал как-то больше, объёмнее, значительнее. И мир стал значимее. Теперь я был везде, а иногда казался себе даже всемогущим. Но всё-таки никак не мог ухватить сути. Это меня злило и отнимало ту самую силу, суть которой я не мог распознать. Злился я и на Него. Ну что же это, недоумевал я, где же ответы? А ты сумел задать вопросы? — укоризненно возражал Он. Я впадал в отчаяние и не мог понять, что же дальше. И снова Он помогал, утешая: сделай один только шаг! И я делал. И опять был не в силах поднять ногу…»

*     *     *
Тот самый портрет на стене в простенькой золочёной рамочке, на который несколько минут назад с уважением и трепетом смотрел младший, был единственным предметом в большой пустой комнате (если не считать стула, находящегося под… тем, третьим). Никаких шкафов или комодов, никаких столов, никаких светильников или бра; даже цветов, обычных почти для каждого дома, и тех не было на подоконнике единственного окна, через которое с улицы падал в комнату неверный вечерний свет. От игры световых бликов нарисованный тонким карандашом портрет словно ожил и стал ещё точнее передавать правильные строгие черты лица стоящей сейчас перед ним красивой молодой брюнетки, немного иронично рассматривающей своё собственное изображение. Так иногда глядятся в зеркало, когда одновременно и нравятся, и не нравятся себе.
Кажется, и в этот раз не сумев разгадать скрытой в нарисованной самой себе загадки, брюнетка слегка качнула головой, и в дремавшей в чёрных как смоль волосах тьме на мгновение ожили разноцветные ленточки и бусинки, искусно вплетённые в причёску, выдав в своей хозяйке сторонницу идеи разить не пулей, но цветком. Однако жёсткий взгляд пронзительных тёмно-карих глаз, переведённый с рисунка на того… третьего, непонятно как до сих пор державшегося на стуле, вряд ли сейчас говорил о миролюбии.
— Могли бы и сами догадаться переложить его на тахту! — вдруг всколыхнул тишину её не менее властный, чем взгляд, голос, и двое — старший и младший — виновато затоптались у двери.
— Но, Джу, он запретил выносить его из этой комнаты! — попытался возразить тот, что посмелее.
— Сюда!.. — Джу махнула безнадёжно рукой и вздохнула. — Сюда надо было перенести тахту из той комнаты!
— Но он запретил и вносить что-либо в эту комнату! — вступился за смельчака второй.
— Но уж ты-то должен понимать!.. — Она вновь устало махнула рукой.
Двое оба смотрели на неё одинаковым взглядом, в котором смешались преданность и обожание.
— Джу, мы сейчас всё сделаем!
— Да, и зеркало из прихожей надо повесить здесь, — Джу указала рукой на свой портрет, — вместо него.
— Оно же там прикручено намертво… — вновь начал было возражать кто-то из провинившихся, но тут же осёкся под её выразительным взглядом. Второй после минутной паузы тихо и почтительно спросил:
— Откуда ты каждый раз знаешь, что нужно делать, Джу?..

Глава 5
Параллель первая

В этот раз я проспал дольше своей обычной нормы — ровно в два раза. Открыв глаза уже ближе к вечеру, я долго не мог вернуться в действительность, всё вспоминал свой удивительный сон, смаковал его детали, снова как бы «пересказывал» его себе и всё больше увлекался. «Послевкусие» сновидений было настолько сильным, что хотелось скорее вновь окунуться в них, остаться там, испытать всё ещё и ещё раз: и свободный полёт над ночным городом, и встречу с седовласым хозяином фантастического дома, и ощущение внеземного блаженства внутри зеркальной капсулы. Я нисколько не сомневался, что всё это приснилось мне неспроста (приснилось ли?), и этой же ночью непременно произойдёт… продолжение! Я кстати вспомнил: мой курортный знакомый (а он-то мне тогда точно не приснился, если мне вообще не приснилась моя юность и вся моя жизнь!) десять лет назад обещал, что после необычного сна будет какое-то судьбоносное для меня продолжение. А ведь всё именно так, как он предсказывал, и случилось: ровно через десять лет, день в день, точнее, ночь в ночь, мне приснился сон, который я уж наверняка никогда не забуду, и теперь, разумеется, у него должно быть обещанное продолжение!..
Тут со мной (должно быть, от перевозбуждения) внезапно случилось что-то вроде припадка. Я вскочил с постели и забегал по комнате, хаотично рассовывая вещи по углам и пытаясь привести себя хоть в какой-то порядок, как будто это «продолжение» уже стояло на пороге в облике юной красавицы. Затем решил сменить рубашку, а заодно и брюки, и если нормальные люди, встав поутру с постели, одеваются, то я, наоборот, разделся и принялся подбирать в шкафу новое одеяние, соответствующее, по моему мнению, торжественности момента. Не знаю, чем бы всё это кончилось, если бы зеркальная дверца шкафа вдруг с противным скрипом самовольно не закрылась, и я не увидел в зеркале собственное отражение. Надеюсь, сам я был не столь комичен, как мой двойник, который стоял напротив в одних трусах и носках, дико вращая глазами, с торчащими во все стороны волосами и хохотал надо мной так, что слышно было, верно, по всему кварталу. Наконец, переведя дух и утерев слёзы смеха, я сумел взять себя в руки, вновь натянул старые брюки и рубашку, пригладил волосы и сел за стол. Психика с трудом справлялась с наплывом эмоций, мысли роились в черепной коробке, как пчёлы в улье, и я понял, что пока их все не передумаю, не успокоюсь. Итак, сбылось! Я знал, я верил — обязательно должно быть что-то, что всех нас — каждого по-разному — удерживает на Земле, несмотря на весь этот ужас и абсурд жизни! И есть двери, предназначенные только для меня одного, моя персональная награда за долготерпение, за мытарства, за прежнюю бессмысленность, за годы потерь и разочарований! Конечно, теперь от меня потребуется много больше, но я готов и приложу все силы, чтобы…
Внезапно я почувствовал острую необходимость поделиться с кем-нибудь своими открытиями и вспомнил о белокуром певце из ресторана. И не придумал ничего лучше, как подхватиться и побежать его разыскивать. Вот уж кто, решил я, в первую очередь должен меня выслушать, узнать обо всём, что со мной приключилось, подтвердить мои предположения и догадки и дать дальнейшие рекомендации… Как наивен я был! Как глупо и самонадеянно верил, что двери открываются так просто! Естественно, никакого «певца» в том ресторане не было и в помине: к классическому стриптиз-шоу прилагалась женская вокальная группа, поющая под минусовые фонограммы. Я долго терзал администратора вопросами, работали ли здесь раньше светловолосые музыканты или вообще какие-нибудь певцы-мужики, не верил его отрицательным ответам, переспрашивал тысячу раз, пропуская мимо ушей грязные намёки на то, что гей-клуб находится на другом конце города, даже, кажется, кричал, что выведу всю их «шарашкину контору» на чистую воду, пока меня самого не вывели из ресторана два дюжих охранника.
Уже на улице, когда наконец спала волна нездорового возбуждения и ко мне понемногу стала возвращаться способность мыслить, я понял, что потянул не за тот конец верёвочки. Если меня подпустили так близко к Источнику, я должен воспользоваться возможностью заглянуть в него, а не портить всё идиотскими выходками и отсебятиной. До сих пор Некто («певец» это, старик из сна или кто-то ещё, сейчас неважно) вёл меня осторожно и ненавязчиво в определённом направлении, не торопя события и не раскрывая сразу всех карт. Каждый его шаг был выверен и последователен: как бы случайная встреча на берегу моря; минимум информации, только чтобы меня заинтересовать; незаметное постоянное присутствие рядом все эти годы, которое я, тем не менее, всегда ощущал; лёгкое, но эффектное напоминание о себе через десять лет, как и было предсказано, вероятно, для того, чтобы я не пропустил сон-посвящение. И вот теперь… Теперь, видимо, настал черёд мне самому поднапрячься, активно включиться в процесс, прочитать тайные знаки и понять, что делать дальше. Но как же их прочитать, если они написаны пока не доступным мне языком? Неужели тот самый Некто не позаботился упростить до моего сегодняшнего уровня восприятия хотя бы надпись над дверью в неизведанное, чтобы я сам мог найти её и войти? Наверняка что-то есть. Но что? Дверь… Дверь, а за ней уже… Ну конечно! Дверь (или одна из дверей) — это сон! Вот почему и первая информация пришла ко мне именно так. Ведь сны доступны любому человеку, только «смотрят» их все по-разному. Можно просто спать ночью, а можно… Что же можно делать ночью во сне ещё? Ответа на этот вопрос у меня пока не было. Но раз уж передо мной появилась заветная дверь, меня не надо было долго упрашивать открыть её.
С этого дня мой образ жизни совершенно переменился. Теперь, едва дождавшись вечера, я не просто ложился спать, а стал целенаправленно готовиться к определённому виду сна, каждый раз исполняя своеобразный ритуал «вхождения» в него, «нахождения» в нём и «выхода» из него. Я назначал себе цели и давал задания на каждый конкретный сон; научился конструировать сновидения и корректировать их по ходу «просмотра», регулировать их длительность и насыщенность, читать и понимать их. Естественно, без посторонней помощи не обошлось, но кто и как руководил мной и направлял меня, я выяснять не спешил — слишком уж свежо было воспоминание о недавнем фиаско в поисках «певца». Раз мне не открываются, значит, пока ещё рано.
Все мои сновидения в это время состояли исключительно из ощущений, похожих на одну бесконечную медитацию. В них совсем не было конкретных событий, картин из прошлого или настоящего, предсказаний грядущего. Нет, все видения представляли собой как бы яркие и разнообразные учебные пособия по неизвестной мне пока науке, в которых, заставляя работать все мои органы чувств, подробно и просто, как в детской азбуке, кто-то объяснял новые для меня понятия, явления или состояния: «Вот смотри, малыш, это буква «А» — «Арбуз», «Апельсин»; это буква «Д» — «Дом», «Дыня»; а вот это…» И так — до конца этого необычного магического алфавита. В мои же обязанности входило быть прилежным учеником, не пропускать «занятия» и впитывать, впитывать в себя новые знания и умения.
Несмотря на то что почти всё своё свободное время я проводил в царстве Морфея (что мне удавалось без всяких «усыпительных» пилюль, так как это теперь был способ моего существования), реальная жизнь, разумеется, тоже продолжалась. Ведь мне по-прежнему надо было чем-то питаться и где-то жить! Поэтому я устроился на работу по своей основной, довольно востребованной специальности, которая позволяла мне неплохо зарабатывать при минимуме усилий. Но новое увлечение всё больше затягивало, я всё глубже впадал в добровольную летаргию, а бодрствование меня практически перестало интересовать. По необходимости иногда я возвращался в обычный мир людей, но делал то, что этот мир от меня требовал, механически, часто даже не понимая, чем именно в данный момент занимаюсь, как сомнамбула (а я им уже и был!) передвигаясь по офису, по городу, по Земле. Какое-то время мне удавалось маскироваться под нормального человека, но делать это становилось всё труднее и труднее. Реальная жизнь просто перестала меня занимать, меня ничто больше не держало в ней, не влекло обратно. И однажды я выпал из неё совсем.

Параллель вторая

«Решающий шаг… Но задача была не из лёгких — выйти из тьмы сознания на свет подсознания, выжать своё “я” в неизведанное, как в чай — лимон, найти и открыть портал в таинство иной реальности. Как же это сделать, с чего начать? Какая из этих дверей к нам ближе, доступнее всего?
Оказалось, я видел эту дверь всегда, всю свою жизнь. Как и многие остальные. Но, как и все, даже не пытался понять, что это за таинственный “проход в стене”, и что там за ним. А за ним бушевал настоящий океан желаний, в который можно было окунаться каждую ночь, смывая с себя все мерзости мира, всю эту грязь, налипшую на нас днём. Коварный разум кодировал символами и образами тайну этого океана, хранящуюся в нас самих испокон веков, и надо было лишь научиться их понимать. И однажды я прозрел и, окунаясь в вязкую, обволакивающую и тело, и сознание пучину сна, внезапно почувствовал, что не только начал понимать эти священные знаки, но и имел в себе дар их творить, управлять ими по своему усмотрению.
С каждым разом я задерживался в новой для меня реальности дольше и дольше, безоглядно отплывая всё дальше от берега в открытый океан. Притяжение дня постепенно потеряло для меня значение, я стал ждать магии ночи. Вскоре важной осталась одна только ночь, и я понял, что меня держит там. Это Вечность. Я ясно осознал, что мы на самом деле проживаем не тот ограниченный привычный век, что нам отмерен явью, а неизмеримо большее время — оно растянуто, как электрические провода между столбами, в промежутках между вечностями, соединяя их в единую цепь. Утром цепь размыкается, и наше время скользит зримо и осязаемо, как песок сквозь пальцы. Затем голова коснётся подушки, и мы вновь во власти Вечности.
Но игры с Вечностью опасны. Можно спутать сон с явью. А себя со своим двойником. И тогда вернуться будет очень сложно. Потому что твой двойник с той стороны только и ждёт твоей ошибки. Возможно, в этом и кроется причина того, что люди всегда ощущали необъяснимую власть снов над ними, боялись их, пытались понять, “разгадать”, иногда даже обмануть, чтобы обезопасить себя. Ведь сны — зеркальное отражение нашего подсознания, а в зеркале не всегда можно увидеть то, что хочется. Пропуск в Вечность должен быть оплачен. И надо иметь мужество, чтобы однажды подойти к зеркалу и посмотреть в глаза своему двойнику. Не на своё отражение, а на отражение себя в Зеркале Бытия. Ещё страшнее там себя не найти. Или увидеть себя совсем не таким, как представлялось. Потому что придётся с этим жить.
И мы совершенно справедливо опасаемся зеркал, догадываясь об их странной связи с другим миром, чувствуя, — хоть и не можем это чётко для себя сформулировать, — что там, по ту сторону, есть какая-то тайна, злая тайна, сила, которую не стоит дразнить. И единственная возможность избежать этого зла — отойти от зеркала, перестать в нём отражаться. Недаром, если умирает кто-то, в доме закрывают все зеркала, потому что двойник мертвеца оттуда, с той стороны, освобождённый от обязанности кому-то подчиняться, подражать, становится на какое-то время сильнее, и от него может прийти большая беда…»

*     *     *
— Придётся тебе навестить Старца, — тихо сказала Джу младшему, вихрастому, передвинув свой портрет, стоявший теперь на столе во второй комнате, немного ближе к окну.
Тот поднял на неё круглые мальчишеские глаза и неуверенно возразил:
— Я... боюсь его, Джу, нельзя ли нам вдвоём…
— Вдвоём нельзя. И опытному нельзя. Ты же знаешь, Старец этого не любит! И… — Она задумчиво посмотрела в окно. — Надо придумать какой-нибудь повод, хотя бы пустячный…
— Старца на мякине не проведёшь, — подал голос старший, сидевший рядом на диване и забавлявшийся брелоком в виде обезьянки с тремя ликами, той, что ничего не видит, ничего не слышит и всегда держит рот на замке.
— Вот ты, — тут же повернулась к нему Джу, — над этим и поработаешь — чтобы всё было правдоподобно, убедительно... В общем, в его вкусе.
Молодой, с копной беспорядочно торчащих русых волос, помолчал, мельком глянул на своего старшего товарища, понял, что спихнуть на того своё задание не удастся, и, всё больше скисая, тихо спросил:
— А если Старец догадается?
— Старец обязательно догадается! — «успокоила» его Джу. — Но это неважно, и ты особо не старайся ничего скрывать. Будь естественным, отвечай, если спросит, но инициативы не проявляй. Да, только в любом случае, — добавила она уже более твёрдым тоном, — сразу не говори ему, что от меня, он и так сам всё поймёт. Разыграй для него небольшое представление, мол, сбился с пути, и далее в том же духе… Понял? Ну, чего ты?
Молодой тяжело вздохнул. Затем дотронулся до её руки и сделал попытку улыбнуться.
— Джу, а если я не справлюсь?
Джу лучезарно улыбнулась ему в ответ и сжала его пальцы своими.
— Не волнуйся, тебе ничего не придётся делать. Старец свято верит в предопределённость всего, что происходит в мире, принимаешь ты правила этой игры или нет. Так что пусть всё идёт своим чередом, как начертано в его книгах. И всё же расслабляться не стоит, просто так, на всякий случай… Если попросит остаться, останешься, но не больше чем на одну ночь. Всё понятно?
Последние слова ещё больше напугали молодого и он напряжённо уставился в незримую точку за спиной Джу.
— Эй, — окликнула она его и щёлкнула пальцами перед его носом. — А зачем я тебя посылаю, тебе неинтересно?
— Да-да, на одну ночь… — рассеянно ответил он и вновь беззащитно, по-мальчишески улыбнулся Джу.
Она покачала головой и легко вздохнула.
— Скажешь ему… В общем, он сам всё поймёт и объяснит, что надо делать. Тебе всё ясно?
— Ну, Джу, я что, совсем уже ни на что не гожусь?..
Младший отправился по своим делам, расстроенный и почти несчастный. Что ж, пусть побудет один, соберётся с мыслями, решила Джу и, как только за ним закрылась дверь, повернулась к более опытному, похожему статью на военного.
— Тебе надо будет подготовить всё к встрече с ним, — сказала она тихим, но твёрдым голосом, полным и веры, и участия к своему преданному помощнику.
Тот вдруг как-то тревожно сжался и в один миг превратился из мужественного воина в напуганного стрельбой за окном обывателя.
— Ты думаешь, настало время? — спросил он нерешительно.
— Я чувствую — оно приближается. И скоро каждого из нас ждёт испытание, к которому мы шли всю свою жизнь! — несколько патетически, высоко подняв голову и сверкнув чёрными угольками глаз, ответила Джу и тут же поспешила успокоить приунывшего товарища: — Да не переживай ты, цепь событий запущена, и изменить уже всё равно ничего нельзя. И ещё, знаешь, волноваться надо наоборот тогда, когда ничего не происходит!
— Я знаю, я понимаю это… — Он неспешно расправил плечи, возвращая себе бравый вид, что заставило Джу улыбнуться, и показал глазами на соседнюю комнату, где теперь на тахте тихо лежал… тот, третий. — Он нам часто говорил: «Что бы ты ни предпринял, перед тобой всегда только одна дорога и надо просто по ней идти. Направление не так уж и важно, главное не стоять на месте, потому что дорога эта бесконечна, и шаг в любую сторону всегда означает движение вперёд».
Старший из её двух помощников почтительно замолчал, словно проверяя про себя, всё ли он правильно сказал.
— Ну вот и хорошо, — удовлетворённо кивнула головой Джу и поднялась, — в конце концов, все дороги ведут… В общем, думаю, тебе пора. Да и у меня сегодня много дел… Смотри, не расслабляйся, — она шутливо погрозила ему пальцем и улыбнулась. — И ничего не бойся!

Глава 6
Параллель первая

Но прежде чем я окончательно порвал с действительностью, случилось вот что. Конечно, я не был бы самим собой, если бы оставил попытки найти-таки своего «старца-певца». Однако неудача в ресторане поставила передо мной интересный вопрос: кто же из них реальнее, кто существует на самом деле — певец из действительности или старец из снов? Кого искать-то? В моей прошлой жизни такого вопроса просто не могло возникнуть — сны есть сны, а реальность есть реальность, — но теперь… В общем, купил я за бесценок какую-то развалюху на четырёх колёсах и принялся в свободное от службы и ночной «учёбы» время колесить по загородному пространству в поисках привидевшегося мне во сне замка старца или чего-то похожего на него.
Шли дни, но моё упорство никак не вознаграждалось. Постепенно я изучил все окрестные леса в радиусе примерно сорока километров, мне стали знакомы все просёлочные дороги, я узнал много нового о людях по их хибаркам и дворцам, по дачам нуворишей и по заброшенным хуторкам, оставшимся от некогда цветущих деревень, но волшебного замка с прозрачными потолками среди них не оказалось. Всё было тщетно. И вот однажды настал момент, когда я вынужден был признать, что продолжать поиски бессмысленно. Тем более что промозглая осень превратила лесные дороги местами в непроходимые болота, в чём мне лично пришлось убедиться именно во время возвращения из своей последней (таковы уж законы драматургии жизни!), как я решил, поисковой экспедиции.
Бесконечный ливень в тот день опустил на землю сумерки раньше обычного, и до меня не сразу дошло, в какое серьёзное положение мы с моей колымагой попали, застряв где-то в дремучей безлюдной глуши. Когда же стало очевидно, что самому мне из огромной лужи не выбраться, а помощи ждать неоткуда, я вылез из машины и, поблагодарив небо всеми соответствующими случаю выражениями, побрёл по едва приметной лесной тропинке в надежде, что она выведет меня к людям. Ливень усиливался и темнело катастрофически быстро, так что вскоре я потерял из виду и тропинку, заблудившись окончательно. Уже давно промокший до нитки и утративший всякую надежду, я присел под высокой разлапистой елью, совершенно не представляя, что делать дальше. Положение казалось безвыходным, точнее, разумный выход виделся только один — оставаться на месте под этой елью до рассвета, а там уж… И тут вдруг я увидел пробивающийся издалека сквозь тьму проблеск света. Это был поистине спасительный огонь! Я сразу подхватился и без рассуждений побежал на него, как мотылёк летит на свет ночного фонаря. Мотылёк за этот полёт платит опалёнными крыльями, я же старался не думать о плохом.
Через несколько минут я вышел к деревянному дому, возможно, это была хижина лесника, свет окон которой и привлёк моё внимание. Хижина была довольно ветхая, но какая-то громоздкая — с многочисленными пристройками, с крытой террасой вокруг и даже со вторым этажом. Так обычно выглядят старые школы в небольших деревнях, которые со временем превращаются в амбары, а затем и вовсе, никому не нужные, рассыпаются в прах, напоминая о себе лишь чёрными руинами в бузине и крапиве. Такая же участь, несомненно, ждёт в ближайшем будущем и представший перед моим взором дом, как только его хозяин по каким-то причинам оставит этот лес или этот мир, — только он, минуя стадию амбара, просто развалится и сольётся с природой и будет иногда пугать заплутавших грибников своим жутковато-сказочным видом или, быть может, станет пристанищем для медвежьей семьи. Но пока ещё здесь точно жил человек — у медведя в берлоге не бывает электрического света.
Подойдя ближе, я немного удивился, что в такой глухомани у дома не было ни забора, никакого иного ограждения. Всё-таки в лесу могут быть опасны дикие животные и, тем более, люди, которые вдали от цивилизации часто оказываются куда страшнее братьев своих меньших. Однако удивление быстро прошло, когда мне навстречу откуда-то из своего укрытия выбежали два огромных волкодава, наверняка способные задавить на пару любое лесное чудище, и ещё быстрее сменилось ужасом, едва я заметил, что сторожевые псы не на цепи. Беспомощно глянув на стоящую невдалеке высокую сосну без сучка, что называется, без задоринки на толстом гладком стволе, я замер на месте и выдавил из себя первое, что пришло на ум: «Ребята, я свой!» Почему именно «ребята» и какой я им свой, я уточнять не стал, но уж больно не хотелось быть съеденным посреди дремучего леса без свидетелей и без всякой надежды на спасение. Тем не менее псы остановились, переглянулись, будто сказав друг другу: «Да ведь он и правда свой!», и неожиданно завиляли хвостами. И в ту же секунду откуда-то сверху (нет, не с небес, хотя я был уже готов ко всему, а всего лишь из распахнувшегося окна второго этажа дома) сквозь шум ливня до меня донёсся чей-то оклик:
— Заходите скорее, не мокните под дождём!
Я посмотрел наверх и крикнул в ответ:
— А собаки?
— Они вас не тронут. Заходите, дверь не заперта!
— Слышали, собачки, мне разрешили, так что…— обратился я уже тише к бдительным мохнатым сторожам и, всё ещё с опаской поглядывая на них, пошёл к двери.
Едва я вошёл, в доме погас свет, и я остался стоять у самого входа в кромешной темноте.
— Сейчас-сейчас, не беспокойтесь! — сразу раздался где-то надо мной надтреснутый старческий голос, и послышалось шарканье нетвёрдых шагов. — Подождите, я зажгу свечу и спущусь к вам. Сейчас-сейчас…
— Вы извините за вторжение, — громко сказал я в ту сторону, откуда доносилась возня хозяина, — у меня машина заглохла, здесь, недалеко от вашего дома… Точнее, застряла в луже…
— Да-да, сейчас-сейчас…
— А тут ещё как-то быстро стемнело…
— Да-да, понимаете, генераторы старые, наверное, где-то контакты замкнуло…
Сверху блеснул неверный свет и вслед за ним из темноты выплыло лицо старика-хозяина, в одной руке держащего перед собой горящую свечу, а второй прикрывающего её огонёк от возможного сквозняка. Старик медленно и осторожно стал спускаться ко мне по довольно крутой узкой лестнице, поскрипывающей при каждом его шаге, и мне невольно подумалось, что они — хозяин и дом — пожалуй, ровесники. Наконец он завершил свой долгий путь с небес на грешную землю — то есть со второго этажа на первый, — приподнял свечу и, убрав ладонь от огня, подслеповато всмотрелся в моё лицо.
— Здравствуйте, — просипел он в унисон с недавним скрипом лестницы, — я говорю, генераторы уже старые, впрочем, как и я, кхе-кхе… Наверное, замкнуло…
Я немного подумал и решил, что старик скорее всего не слышал мою историю о застрявшей машине, так что нелишне будет её повторить, однако он жестом свободной руки остановил меня и протянул свечу со словами:
— Посветите мне!
Затем подошёл к стоящему у стены комоду (естественно, увлекая за собой и меня со свечой), выдвинул верхний ящик и стал рыться в нём, как я предположил, в поисках фонарика. Но извлечённый им спустя минуту из ящика предмет мало походил на фонарик, скорее это были… Старик поднёс предмет к своим глазам и медленно повернулся ко мне.
— Вы!.. — выдохнул я и едва не выронил свечу из рук.
Передо мной всё в том же позолоченном пенсне стоял человек, которого я так долго искал, — старец Серафим.

Параллель вторая

«Иногда появляется чувство, что тебя нет, и ты бежишь к зеркалу, чтобы убедиться в своём существовании. Но вдруг оно окажется пустым? Или там ты увидишь только своего двойника вместо своего отражения?..
…Он донимал меня, мой двойник оттуда, с другой стороны. Он казался единственным препятствием. Я почти ничего не знал о нём и не был способен сопротивляться. В моих силах оставалось только направить одно зеркало на другое и стать между ними. И просто наблюдать, как дробятся в зеркалах мои отражения, как они начинают жить своей жизнью, преображаясь сами и преображая действительность. Ведь они теперь являлись не отражениями меня самого как объекта этой действительности, а отражениями моего отражения, и так уже искажённого игрой света и тени. И где-то там, среди многочисленных клонов того, чего на самом деле нет, притаился он, мой двойник, прикрываясь щитом своей схожести с остальными. И вдруг — совершенно случайно — я понял, как можно сделать его слабее. Сместив немного в сторону одно из зеркал, я заставил двойника прятаться за всё меньшими и меньшими копиями отражений, пока наконец в самом дальнем, едва различимом отблеске зеркала он не исчез совсем. Я остался один! Конечно, только на время. Но это было моё время! И я, пока мне никто не мешал, без колебаний пошёл дальше — представил саму реальность, незыблемую и всемогущую, болтающейся между зеркалами Вечности. И она стала таять на глазах, показавшись мне в отражении своего отражения такой незначительной, жалкой, иллюзорной! Я забавлялся этой реальностью, словно детской игрушкой, вертел ею, как взбредёт в голову, разбирал на части, собирал снова в разных комбинациях, и она была совершенно бессильна перед моими прихотями. И тогда я понял, что реальность тоже подвластна обстоятельствам, что любой самый ничтожный вздох забавляющегося ею Дитяти может легко уничтожить её или создать заново; что одна лишь пылинка отделяет бытие от небытия, и, значит, можно эту реальность игнорировать, просто выбирая “чёт” или “нечет”. Что бы ни выпало, это каждый раз и будет ответ. А все эти бесплодные поиски смысла там, где его никогда не было, в конце концов приводят к идее абсурдности разума — творца той самой реальности, которой на самом деле тоже нет; разум сам загоняет себя в тупик абсурда (провоцируя эти поиски), а попытки найти смысл в абсурде сами по себе бессмысленны.
Иное дело в “отражении” разума, за пределами привычного сознания, — там столько глубины, что начинаешь видеть за внешней абсурдностью этого вдруг открывшегося тебе мира истинный и великий смысл. И, познавая его, всё больше удивляешься — если в бессознательном столько силы, тайны и глубины, почему мы упрямо пользуемся одним только глупым и беспомощным сознанием?..»

*     *     *
Оставшись одна, Джу постояла немного у окна, глядя на темнеющее вечернее небо, и пошла в соседнее, выполняющее с некоторых пор роль сакрального помещение, к мирно спящему на тахте… тому, третьему. Он, конечно, не спит, но так похоже! Интересно, где он сейчас? Ей бы хотелось быть рядом…
Джу прислушалась к его ровному дыханию, осторожно поправила упавшие спящему на глаза волосы и беззвучно прошептала одними губами какие-то нежные слова. Затем вернулась назад, в обыкновенную, не хранящую никаких тайн комнату с мебелью и уютом, слегка прибралась в ней, переложив пару вещей с одного места на другое, пододвинула поближе к окну кресло и забралась в него с ногами, укрывшись широким пледом. Всё. Наконец-то одна. Тишина и покой; весь мир исчез, и теперь можно сосредоточиться. Сегодня в полночь ей понадобятся силы…
Джу наблюдала за играющими тенями на потолке и вспомнила вдруг почему-то своих родных, их бесконечные упрёки, разговоры по поводу её «ненормальности», непохожести на других. Особенно донимал старший брат: «Ну что ты всё выдумываешь, играешь в эти свои дурацкие игры? Неужели трудно быть как все, выбрать пару, завести детей и жить себе спокойно? Ведь тебе уже двадцать три!» («Двадцать семь!!»; «Тридцать!!!») И так далее в том же духе. Короче, «не позорь семью…» И опять, и снова: «Будь как все! Будь как все! Будь как все!..» Словно гвозди в крышку гроба её индивидуальности. И что же, просто занять место в извечном круговороте? Вот течёт река и все капли в ней одинаковые, все складываются в единое целое и несутся в одном направлении. Куда — неизвестно, зачем — непонятно. Так надо. И, кстати, кому надо — тоже тайна. Поэты и философы, конечно, придумают этому вечному движению и смысл, и обоснование, но каплям-то что от этого? Ну уж нет!
И вот однажды её нашёл Старец. О, как важна была эта встреча, как она всё изменила! Теперь всё стало на свои места, и не надо было больше оправдываться непонятно за что, чувствовать себя ущербной, переживать, что там о ней думают другие. Потому что перед ней открылся мир, где всего этого просто не существовало!
Старец сразу объяснил главное: есть Избранные и есть остальные; у каждого своё предназначение. Ты — Проводник. Её это, правда, сначала смутило: чей проводник, куда? Но любопытство и — особенно! — предчувствие торжественной значимости перемены судьбы победили сомнения и страх. Ещё бы, ведь теперь её жизнь наконец-то обрела смысл, она же всегда знала, что всё не зря, не может быть, чтобы было так глупо: появиться и исчезнуть без следа. Нет! Даже погибшая звезда оставляет свой свет! Всё имеет причину, у всего есть следствие, ничего не бывает просто так! И каждая капля в той самой реке занимает своё место, и без неё, без миллиардов таких же капелек не было бы и самой реки…

Глава 7
Параллель первая

— Мы оба знаем, зачем вы здесь, не так ли? – произнёс Серафим внезапно помолодевшим голосом сразу после того, как наконец-то – спустя каких-то десять лет! – соизволил мне представиться.
— Может, и меня просветите? – немного придя в себя, ответил я.
— Всему...
— Опять вы!..
— Вы помните?
— Во всех подробностях!..
Старец… Я с самого начала терялся в догадках, кто он – волшебник, провидец, гипнотизёр? Что значит его появление в моей судьбе? От самого Серафима объяснений вряд ли стоило ждать. У него на любые вопросы был заготовлен один ответ: сейчас не время, а когда придёт время, всё и так станет ясно.
Иногда мне казалось, что старец – это я сам, только в другом измерении или в другой жизни. Его способность внезапно появляться и исчезать вызывала сомнения в его реальном существовании, а какое-то особое отношение к зеркалам и всему, что с ними связано, было по меньшей мере необычным. «Мы все – чьи-то отражения», часто говорил он и любил пересказывать древнюю китайскую притчу о зеркальном народе, который однажды вступил в битву с миром людей, но проиграл её и волшебной силой Жёлтого императора был заточён в зеркалах и лишён индивидуальности. Безликие существа в Зазеркалье стали теперь простыми отражениями людей и обречены были рабски повторять любые их действия. Но придёт время, и они пробудятся от колдовского заклятия... Слушая эту и другие подобные пугающие истории, я внимательно присматривался к движениям старца и шутливо замечал – уж не является ли он сам моим отражением? Серафим обычно сразу замолкал и никогда не поддерживал эту игру.
Впрочем, на какую-то странную мистическую игру стала похожа теперь моя собственная жизнь в доме старца. Разумеется, как и было давно уже определено неведомыми мне силами, я остался у него и продолжил своеобразный курс обучения, начатый в волшебных сновидениях после моего «озарения» в зеркальной капсуле. Очень скоро я узнал, что эта капсула существует на самом деле, более того, она находится здесь, в доме Серафима! Это открытие меня просто ошеломило.
— Только не говорите, что всему своё время! – в нетерпении воскликнул я и потребовал показать мне её.
Старец задумчиво посмотрел на меня, словно оценивая, готов ли я встретиться наяву с тем, что мог увидеть до этого только во сне, но, видимо, моя решимость не оставила ему выбора.
— Хорошо, – наконец ответил он, – только сначала вы должны кое-что узнать.

Параллель вторая

«…Да, сознание упрощает нам наше существование! Звучит парадоксально, но благодаря способности мыслить, мы мало о чём задумываемся. Любая отвлечённая мысль усложняет нам жизнь, дезорганизует её. Сбивается привычный ритм, сразу всё идёт не так или внезапно становится ясно, что всё идёт не так. Но только успеваешь понять это, как тут же кто-нибудь рядом говорит тебе: “Да не бери ты в голову, живи проще!” И ты думаешь: “Действительно, что это я?..” И возможность упущена.
Но, слава богу, есть кто-то и на твоей стороне. И вдруг откуда-то из глубины, из “под” сознания, приходит другая мысль: “А ведь куда уж проще! Не пора ли немного себя усложнить?” И вот ты уже мчишься открывать неведомые земли, лезешь в самое ядро атома или посылаешь всех к чёрту и уходишь в горы. Или в леса. Но всё же это — только активизация сознания, пробуждение от летаргии обыденности. А что там с “другой стороны”, откуда, собственно, и пришла эта спасительная мысль? Кто или что вытолкнуло её на поверхность сознания, заставив тебя проснуться? Что там “под” ним (сознанием)? Или “вне” его (сознания)? Если кто-то и пытался когда-нибудь копнуть глубже, то только как сторонний наблюдатель, напрочь игнорируя тот факт, что такой анализ включает работу сознания, и всё, что “под”, тут же прячется в самый дальний и тёмный угол. А то и вовсе бежит из комнаты. Как же быть? Как осознать то, что мгновенно исчезает от “осознания”? Как увидеть тьму, включив свет? Как успеть разглядеть отражение зеркала в зеркале, пока оно не раздробилось на бесчисленное множество своих микроскопических копий? Я нашёл ответ, и он оказался простым, как любая истина: надо искать не “под” или “вне”, а самому идти “в”…»

*     *     *
Джу в полудрёме представила себя барахтающейся в безбрежном океане капелькой и тихо рассмеялась. И как в этом океане нашёл её Старец? Ведь он сказал, что ему нужна была именно она и только она. А уж как Джу ждала этой встречи!
Старец без промедления взялся за её «обращение», посвящая во все таинства своего великого Знания, ставшего её судьбой. Как оказалось, он знал о ней всё, знал не только её прошлое, но и будущее далеко наперёд. А что знала о нём Джу? И что знает сейчас, спустя столько лет после их знакомства? Кто он на самом деле, кем был раньше, чем занимался всю свою долгую жизнь? Сам он называет себя Привратником у Врат Знания, не объясняя подробно, что это значит. Она — Проводник. А ещё есть Избранные, вокруг них, в общем-то, всё и крутится, они — центральные звенья в этой мистической цепи, служению им посвящают свою жизнь и Привратник, и Проводники, и многие-многие другие, даже сами того не ведая. В обязанности Старца-Привратника входит сводить Избранных с предназначенными им Проводниками, открывать им Врата Знания, а также следить за тем, чтобы «туда» не проникли непосвящённые. А Проводники…
Честно говоря, это было похоже на какую-то магическую тарабарщину, но Старец пообещал, что со временем всё прояснится. И правда, с течением времени многое становилось понятней Джу, день за днём, шаг за шагом она медленно, но верно продвигалась по пути великого Знания под чутким руководством своего мудрого наставника. И вот наконец наступил момент, когда Старец посчитал её достаточно подготовленной для знакомства с таинственной Зеркальной Комнатой, что означало переход на более высокую ступень посвящения.
Комната эта занимала центральное место в его странном, будто перемещённом в гущу леса из какого-то другого мира доме, где всё это время жила Джу. Огромный, немного нелепый, вдали от цивилизации, он хранил много тайн, но ни одну не выдал без воли своего хозяина. И о существовании Зеркальной Комнаты Джу долго даже не догадывалась, хотя была уверена, что изучила дом вдоль и поперёк. Тем сильнее было её впечатление, когда она впервые увидела это… сияющее чудо, волшебство! Что это, откуда, для чего? «Даже не пытайся понять, — сказал, прочитав в её глазах вопрос, Старец, — есть вещи, непостижимые для разума. Просто пользуйся Комнатой, как дышишь воздухом». И она с радостью приняла его совет. С этого дня Зеркальная Комната стала для Джу важнейшим местом на свете. В ней она отныне проводила бόльшую часть своего времени, проникаясь значимостью предстоящей миссии, глубоко уходя в размышления, накапливая в себе всё то новое, что пришло к ней в последнее время. Причём каждый раз перед посещением Комнаты необходимо было пройти особый ритуал очищения, как духовного, так и физического, а чтение молитв-заклинаний помогало избавиться от посторонних мыслей.
Однажды, после её очередного соприкосновения с сокровенным Знанием, Старец многозначительно намекнул, что за ней наблюдал кто-то со стороны. Джу была просто взбешена. Она-то всегда полагала, что интимность процесса в Зеркальной Комнате по определению не может быть доступна кому-то ещё, тем более чужаку «со стороны», и тут вдруг такое открытие! Однако Старец, проигнорировав её возмущённые возгласы, после бесконечно длинной паузы соизволил наконец объяснить, что великое таинство никоим образом и не нарушалось, а ему самому к священной Комнате, к сожалению, вовсе нет доступа, даже когда она не занята Джу. Контакт же происходил на ином уровне восприятия, ей пока неизвестном, и участвовал в нём никакой не чужак, а… Избранный! Что?! Здесь был он, Избранный, тот, которому она предназначена в Проводники? Неужели свершилось?.. Джу с замиранием сердца бросилась к Старцу, мгновенно позабыв свою недавнюю обиду: и где он? Когда они увидятся? Что будет дальше? Но Старец неожиданно холодно отстранил её от себя и почему-то угрюмо, недовольным тоном пробурчал, что ещё не время. Как, как не время? — возмутилась она, — ведь я так долго ждала этой встречи! Всему своё время, ещё суровей сказал он, и на этом разговор прекратился, оставив её в недоумении и растерянности.
Целую неделю Джу чувствовала себя обманутой и несчастной. Разладился даже её контакт с Зеркальной Комнатой, а Старца она просто старалась избегать. Он же лишь раздражающе хитро ухмылялся и сам не навязывал ей своего общества.
Прошло ещё какое-то время. Джу начала понемногу отдаляться от Старца, от Зеркальной Комнаты, от размышлений о предначертанной ей миссии, от того, что составляло теперь, казалось бы, весь смысл её жизни. Всё чаще она возвращалась в город, в свою квартиру, пытаясь хоть как-то отвлечься от навалившейся вдруг хандры. Ей даже стало казаться, что всё, что случилось с ней после знакомства со Старцем, несерьёзно, неважно и уже прошло. Видимо, остаётся только вернуться к своей прежней, безотрадной жизни, опять выслушивать бесконечные нравоучения брата, чувствовать себя во всём виноватой и мечтать, чтобы это поскорее закончилось. И тут…
Случайности — нити судьбы, любил повторять всезнающий Старец, и он, как всегда, оказался прав. Всё произошло совершенно случайно, как и должно происходить то, что впоследствии имеет право на долгую жизнь (тоже его слова). Как-то тёплым летним вечером Джу неспешно прогуливалась по городскому парку, наслаждаясь щебетанием птиц и лёгкой освежающей прохладой и беспечно листая на ходу книгу, которую собиралась почитать где-нибудь в укромном месте на лавочке. Более внимательные прохожие обходили замечтавшуюся брюнетку, уступая ей дорогу, но нашёлся в парке ещё один мечтатель, и они, конечно же, столкнулись. Он тотчас поднял выпавшую из её рук книгу и стал неловко извиняться, и тут их глаза встретились. Джу мгновенно почувствовала, что тонет в этих бездонных синих глазах, и в ответ на его извинения неожиданно сказала какую-то глупость о том, что в прошлой жизни они, вероятно, были мужем и женой. Он рассмеялся и лукаво признался, что не сразу узнал её. Она же, поддерживая игру, заявила, что он всегда был легкомысленным. Так, слово за слово, они не заметили, как проговорили до захода солнца. Когда почти совсем стемнело, он, спохватившись, что ей, наверно, уже пора домой, вполне логично предложил себя в качестве провожатого. Вообще всё с самого начала было легко и естественно. Может, эти двое и правда прожили прошлую жизнь вместе?..
Они ещё долго гуляли под призрачным звёздным небом, явно покровительствующим их неожиданной гармонии, и первый раз в своей жизни Джу была по-настоящему счастлива. Но когда при расставании её новый знакомый сказал ключевые слова, однозначно указывающие на то, что перед ней тот самый Избранный, она не знала, радоваться этому известию или огорчаться. Ведь с кем-то другим действительно было бы намного проще, а вот с Ним — Джу знала это наверняка — всё окажется очень и очень сложно…

Глава 8
Параллель первая

— Итак, – начал Серафим свои объяснения, – вы должны отдавать себе отчёт, что подошли к рубежу, переступив который уже не сможете вернуться обратно. Собственно говоря, ваша прежняя жизнь давно закончилась...
Он вдруг осёкся и испытующе посмотрел на меня. Я не понял его реакции, возможно, упустил что-то, поэтому не стал акцентировать на этом внимания. Старец ещё немного помолчал и продолжил:
— Так вот, Зеркальная Комната, которую вы называете капсулой, – физический объект. Несмотря на свои необычные свойства, она существует вполне реально, занимает своё место во времени и пространстве. Правда, и время, и пространство в ней не подчиняются материальным законам, можно даже сказать, что в обычном понимании их там нет вовсе... Как нет и самой Комнаты...
Я с удивлением глянул на Серафима, пытаясь понять: он просто заговаривается или увлёкся пересказом своей очередной притчи?
— Так она есть или её нет? – не удержался я от вопроса.
— Разумеется, есть. Но видеть её можете только вы.
— Как это? А вы?
— Мне известно о существовании Комнаты, я имею способность видеть её, но не вижу.
— Как это может быть?
— Очень просто. Любой человек знает, для чего служит рояль, может подойти к нему и нажать несколько клавиш, но не всякому дано сыграть на нём мелодию. Взяв в руки краски и поводив кисточкой по холсту, не станешь ведь художником! Вот так и с Комнатой: я хозяин дома, в котором она находится, держу от неё ключи, но не имею к ней доступа. Образно говоря, стою с кисточкой перед холстом, но не умею рисовать.
— А кто же умеет? Кто «художник»?
— Разве вы ещё не догадались? Вам надо научиться не задавать глупых вопросов, а до всего доходить самому.
Старец замолчал, предоставляя мне возможность подумать над его последними словами. И я стал думать.
Итак, есть некая мистическая зеркальная комната, с помощью которой можно попасть в мир, где нет ни времени, ни пространства. Она обладает какой-то сверхъестественной энергией, силой, природу которой мне не дано пока постичь. Возможно, это не дано никому, самая мощная сила та, о которой никому ничего не известно. Но есть люди, способные ей воспользоваться, и я один из них. Для чего существует зеркальная комната, какие возможности в себе таит, кто её создал и для каких целей — ответов на все эти вопросы, вероятно, тоже пока нет ни у кого, даже у Серафима. Кажется, он дал понять, что его миссия подходит к концу. А может, нет... По крайней мере, ясно, что старец должен был привести меня к этой комнате, вручить от неё, как он сам говорил, «ключи» и... И что же дальше? Теперь всё зависит только от меня? Или от кого-то ещё? От кого? Наверняка, по любимому выражению старца, время покажет. Или комната, в которой его нет...

Параллель вторая

«Мне многое помогли понять создания…
Я уже упоминал о них, так, вскользь, но кое о чём умолчал. Возможно, от невнимания или от непонимания. А ведь это “кое-что” может оказаться самым главным! Кто-то может подумать, что речь идёт о каких-то высших существах, скажем, о богах или вроде того. Нет, совсем наоборот! Эти создания из эфемерного мира Зазеркалья; они и сами весьма эфемерны — такие странные, незримые, непохожие на нас, очень деликатные и даже робкие. Вообще неясно, как их можно распознать — настолько они далеки от нашего мира; да у меня это и не получилось бы, если бы не… Но об этом чуть позже. Так вот, богом скорее был для них я. И меня это положение очень смущало, потому что я сам находился в поиске, а Бог, он ведь ничего и никого не ищет, не правда ли? Ищут его. Хотя меня создания как раз искали. Но это случайное совпадение. Я-то знал, что я не бог! А они — нет…»

*     *     *
Джу очнулась, когда косые песочные часы Ориона остановились прямо напротив окна. Воспоминания столкнулись с настоящим и испуганно улетели прочь. Пора…
Изогнувшись в кресле грациозной кошкой, она сладко потянулась и встала. Кажется, всё готово. В соседней комнате перед огромным слегка вогнутым зеркалом, перемещённым из прихожей её верными помощниками, установлен невысокий широкий стол, по четырём углам которого разместились, словно нахохлившиеся совы, четыре толстые восковые свечи, готовые в нужный момент исполнить своё предназначение. Чуть поодаль от стола, тоже напротив зеркала, по-прежнему лежит на тахте… тот, третий. Он ждёт. Дело за Джу…
Полночь. Орион, Луна; никакого другого источника света. Спустя минуту в помощь Луне всколыхнулись четыре пламени-крыла заворочавшихся в темноте «сов», знаменуя начало великого таинства. Его единственная жрица, жертвенно сбросив с себя одежды и возбуждённо сверкнув заигравшими в расширенных зрачках огоньками, властно посмотрела на укрощённое ею в эту ночь сакральное созвездие, и тотчас зависшие в невесомости Песочные Часы Вселенной послушно перевернулись, заставив время пойти вспять. Всё вокруг затихло в священном трепете, лишь едва слышалось учащённое дыхание отступившей немного назад и растворившейся в вязкой темноте дикой кошки, да трещал плавящийся воск свечей. Пламя разгорелось сильнее, и его неверный колеблющийся свет теперь изредка выхватывал из ожившей глубины комнаты то поблёскивающие колдовским огнём глаза жрицы, то разные части её прекрасного обнажённого тела, ставшего слегка влажным от невероятного напряжения. Сама же шаманка-хищница в этот момент затаилась, словно перед прыжком, и начала беззвучно нашёптывать тайные заклинания, бегло посматривая на стоящий перед ней стол. И действительно — спустя какое-то время её гибкое тело в одно мгновение оказалось на этом столе; она тут же ловко опустилась на колени, присела на пятки и, встряхнув своей чёрной гривой, энергично вскинула руки вверх. Ещё через секунду, закрыв глаза и впав в магический транс, дикая кошка глухо застонала и принялась медленно раскачиваться из стороны в сторону, запуская механизм священнодействия. Руки её плавно задвигались по воздуху, подобно тому, как гнутся под ветром ветви молодого, но уже достаточно крепкого дерева, стон сменился негромким порыкиванием, и всё вокруг переменилось. Очнувшиеся от дремоты свечи-совы потянулись с четырёх сторон своими огненными крыльями к черноволосой властительнице зачарованной ночи, лаская её упругую кожу и окрашивая её в бронзово-багровые тона; отражённая в зеркале комната, словно войдя в другое измерение, внезапно сдвинулась со своей казавшейся незыблемой основы и плавно поплыла вокруг отражения всё более активизирующейся жрицы, с каждым новым витком тоже заметно ускоряясь (при этом реально существующая по «эту сторону» комната оставалась абсолютно безучастной к вольностям своей зеркальной копии, не меняя статичного положения).
Вдруг распорядительница тайных сил замерла и, широко раскрыв свои хищные чёрные глаза, впилась жадным, пронзительным взглядом в отражение в зеркале… того, третьего. Также мгновенно прекратила своё движение и комната, а само зеркало подёрнулось лёгкой дымкой и всё его потустороннее пространство затянуло туманом. Казалось, волшебство этой ночи подошло к концу. Однако пауза была непродолжительной. Затихшая на пике магического действа жрица, едва уловимым повелительным движением руки стерев с зеркала завесу тумана, стала так же цепко и сосредоточенно, как недавно на отражение… того, третьего, смотреть на своего двойника, долго, глаза в глаза. От этого пристального, почти безумного взгляда по поверхности зеркала пробежала мелкая рябь, словно оно вздрогнуло, как живое существо; тотчас в его вогнутом пространстве сверкнула мощная вспышка дремавшей доселе энергии, заставившая все отражения причудливо исказиться. Вспугнутые вспышкой огненные совы, суматошно забив крыльями, взлетели в воздух и закружились — сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее — вокруг возобновившей свои движения заклинательницы, подчиняясь их ускоряющемуся ритму. Изменился и сам характер магического обряда: грациозная кошка вдруг превратилась в рассвирепевшее, нечленораздельно изрыгающее скорее проклятия, чем заклинания, сверхъестественное существо, какую-то неземную фурию, агрессивно рубящую руками по воздуху и приказывающую своими властными, сверкающими яростью и страстью глазами чему-то пока неясному случиться, явиться, произойти. Повинуясь этому решительному призыву, всё вокруг зашаталось, поплыло, стало зыбким, непохожим на действительно существующее; завращалась вновь и комната, точнее, как и раньше, одно её отражение, не смутив покоя своего оригинала, только теперь в общем круговороте стали вдруг возникать невесть откуда взявшиеся странные предметы, жуткие уродливые лица, диковинные животные, сливаясь в фантасмагорические картины неведомых миров, расплывающиеся в мареве преломлённой реальности.
Наконец вращающийся, сошедший с ума мир в зазеркалье слился в сплошную непроницаемую пелену в своём центростремительном движении, и скоро в зеркале различимым осталось только лицо неистовой фурии, даже одни её глаза, горящие в самой сердцевине этой бешено крутящейся воронки, затягивающей в себя всё вокруг. И в миг, когда казалось, что весь мир сейчас провалится в эту ненасытную чёрную дыру, внезапно всё прекратилось: скрылись зазеркальные демоны, дыра исчезла, пожрав самоё себя, а фурия, резко нагнувшись и уткнувшись лицом в колени, затихла, как будто вся жизненная энергия разом покинула её обмякшее тело. Кажется, всё вернулось к своему прежнему состоянию — состоянию покоя.
Однако на самом деле напряжение достигло апогея, словно натянутая до предела тетива незримого лука, готового в любой момент выпустить по цели стрелу. А цель уже ждала — в ту же минуту прямо из головы измождённой, лежащей без движений Джу, подобно выпущенной стреле, вышел яркий, осветивший комнату луч и, упёршись в зеркальную поверхность, каким-то непостижимым образом продолжил свой «полёт» внутрь зеркала, к голове отражающегося в нём… того, третьего, тем самым соединив собой два мира — по ту и по эту сторону от разделяющей их тоненькой серебристой пограничной полосы. Едва завершив свой путь и войдя в голову зеркального двойника… того, третьего, луч задрожал бледно-голубым светом, явно начав передавать от него к Джу и обратно какую-то сокровенную информацию.

Глава 9
Параллель первая

После небольшой паузы, заполненной моими размышлениями, я повернулся к Серафиму и сказал:
— Ну что ж, теперь я готов. Можете отвести меня в зеркальную комнату и вручить от неё «ключи»!
Старец вновь очень внимательно посмотрел на меня, и, кажется, его взгляд опять скрывал гораздо больше, чем я смог понять.
— Если вы действительно готовы, – многозначительно произнёс он, – тогда просто закройте глаза и смотрите.
Я хмыкнул, невольно подумав о противоречии в его словах, послушно закрыл глаза и... тут же увидел комнату! Я видел её каким-то другим, непривычным, внутренним зрением, видел всю сразу, со всех сторон. Явно находясь вне комнаты, я видел её изнутри, во всех красках, в уже знакомом волшебном сиянии, во всеобъемлющей полноте. И вдруг понял, что в ней кто-то есть. И тут же в смущении отвёл глаза в сторону.
— Что-то случилось? Ни на мгновение не отводите взгляда! – услышал я откуда-то издалека взволнованный голос старца.
— Мне неловко... смотреть.
— Вы увидели женщину?
— Обнажённую женщину!
— Послушайте, вам надо привыкнуть, что не всё, что вы видите, является таким на самом деле. Помните, что вы находитесь в необычном месте, в Зеркальной Комнате, в которой действуют другие законы. Разве вам необходимо ещё это объяснять?!
— Вы хотите сказать, что комната... делает эту женщину обнажённой?
После некоторой паузы Серафим произнёс что-то странное:
— Комната делает её женщиной.
— Что... что вы имеете в виду?
— Повторяю, ни на мгновение не отводите взгляда! Вы видите в доступной в данный момент для вас форме Проводника, знающего дорогу к Тайне. Этот Проводник – ваш, а вы – его Избранный, единственный хозяин и смысл. Он существует для вас и благодаря вам. Но в то же время вы только через него можете воспользоваться силой Комнаты. Вы – две половинки единого целого. Запомните это раз и навсегда и берегите своего Проводника, иначе всё потеряет смысл. И для вас, и для него...
— А он... она... знает, что мы за ней наблюдаем?
— Вы, кажется, меня не слушали? Вам надо научиться видеть в этой... в этом существе только своего Проводника! От этого зависит... всё! К тому же мне Комната не доступна, вы забыли? Как и то, что в ней происходит... Вы смотрите?
— Да, я смотрю...
Я смотрел на подобную прекрасному белому цветку женщину, сидящую с закрытыми глазами на зеркальном полу в комнате, состоящей сплошь из зеркал, и видел Тысячелепестковый Лотос, сияющий вокруг меня своими бесчисленными отражениями. Я смотрел во все глаза на этот чудесный белый Лотос и понимал: что бы теперь ни случилось — со мной или со всем миром, — я не вернусь в свою прежнюю жизнь больше никогда.

Параллель вторая

«— Здравствуй, мой Бог! Наконец-то я достучалась до тебя!
— …
— Ты слышишь меня? Это я, Джу!
— Джу…
— Я всё сделала, как ты учил…
— Здравствуй, мой Лотос!
— Ты всегда говоришь непонятно. Что это — “лотос”?
— Это ты, Джу!
— Ты там давно…
— Здесь нет времени… Есть только “всегда” и “никогда”…
— Мне очень тебя не хватает.
— Пока нельзя…
— Да-да, я понимаю. Какое теперь у тебя имя?
— Другое.
— Но как мне тебя называть?
— Так и зови: Другой.
— Ты там… кого-нибудь видел? Другой…
— Только мельком.
— Как это?
— Я видел… Того, Кто Всё Знает.
— Никогда о нём не слыхала!
— Многое не так, как ты себе представляешь, Джу.
— Я догадываюсь. Но ты…
— И многое не так, как я себе представлял. Здесь, в промежуточном мире, всё промежуточное. Только оттенки смыслов, неясные очертания в сумеречном свете… Здесь нет ничего однозначного. И Того, Кто Всё Знает, можно увидеть, только если смотреть не прямо на него, а направлять взгляд чуть выше, иначе он всё время ускользает, уходит куда-то вниз и исчезает совсем, как видение. И вопросы ему можно задавать только междометиями, междустрочиями, не выдавая сразу истинное содержание и смысл.
— Ты что-то узнал?
— Я должен сказать тебе, Джу… Я из тех, кто видит сны!
— Что?.. Ты видишь сны? Но этого не может быть!
— Это так.
— Значит, это правда? Люди действительно существуют?! Ты — человек?
— Я один из них…
— А мы?
— А вас нет!
— Как это?
— Ты не можешь видеть сны, потому что ты сама — сон!
— Сон?.. Чей? Твой?
— Не знаю… Но в промежуточном мире из намёков Того, Кто Всё Знает, я понял, что вы, видимо, находитесь в прямой зависимости от нас, ваш мир — как отзвук нашего, как эхо. Вас без нас нет, точнее, не было бы. Но после того как вы — благодаря нам — появились, вы, возможно, стали существовать самостоятельно, остались, как эхо, продолжающее звучать уже независимо от своего источника. Но что есть эхо? Ответ так же неясен, как и вопрос… Ты плачешь, Джу?
— Значит, ты для нас… для меня недосягаем?
— Я не знаю ответа, Джу. Пока не знаю…
— А как же быть нам? Младший совсем извёлся… Я ведь твой Проводник, ты помнишь? Что я без тебя? И все мы?
— Обещаю — я не оставлю вас, я не оставлю тебя, Джу! Но пока… Давай подождём! Помнишь, что говорил тебе Старец? Давай подождём случайности. Что-то обязательно должно произойти! И я верю, что всё будет хорошо!..»

Глава 10
Единая параллель

Нити судьбы пронизывают пространство. И надо только открыть сердце, чтобы суметь увидеть их и воспользоваться случаем, который изменит всё. Да и может ли быть случайной встреча тех, кто идёт навстречу друг другу сквозь целую вечность? Из судьбы в судьбу, из жизни в жизнь. Для новой жизни.
...Это произошло ясным летним днём, ближе к вечеру, в тот час, когда горячий неподвижный воздух убаюкивает дремлющих на лавочках в городском парке стариков и заставляет временами терять бдительность молодых мамаш, выгуливающих своих беспокойных малышей на зелёных лужайках. Она медленно плыла в этом прозрачном воздухе навстречу ему в лёгком открытом платье, сверкающем какой-то сверхъестественной белизной из-за спадающих на плечи длинных, густых, чёрных как смоль волос. В руках у неё была книга, которую она беспечно листала на ходу, пробегая глазами по строчкам. Более внимательные прохожие обходили замечтавшуюся брюнетку, уступая ей дорогу, он же просто застыл на месте, заворожённо глядя на это ослепительное облако. И когда они столкнулись, всё уже было предопределено.
— Я вчера видел странный сон, — шутливо сказал он, протягивая ей после слов извинений выпавшую из её рук книгу, — и вы мне в нём хотели сообщить что-то важное, но не успели. Говорите!
— Неужели? — Она подняла на него свои чёрные пронзительные глаза и показала обложку книги, что-то о толковании снов. — Я как раз только что читала о том, как расшифровать тайные знаки снов!
— И что же вы скажете?
— Я скажу... я скажу...
Она думала, что бы такое ответить, и тут её тон стал чрезвычайно серьёзным:
— Я скажу, что в прошлой жизни мы с вами были мужем и женой!
Эти слова оказались для него настолько неожиданными, что он на пару минут потерял дар речи. И всё же за ним был следующий ход.
— А я тебя сразу и не признал! — воскликнул он наконец, незаметно перейдя на «ты».
— Ты всегда был легкомысленным! — лукаво поддержала она игру.
— Послушай, так может нам не тратить время зря, а сразу перейти к главному?
— И что же, по-твоему, главное? — слегка нахмурилась она.
— А главное то, что я хочу пригласить тебя в ближайшее кафе на наш первый в этой жизни семейный ужин!
Она задумчиво помолчала, решая, согласиться или нет, посмотрела в его сияющие необыкновенным светом глаза и вдруг, кажется, несколько невпопад, спросила:
— Как ты думаешь, по ту сторону зеркал есть жизнь?..

Эпилог

— Дождь шумит, слышишь? Так звучит наша планета!..
— Дождь стихает...
— А какой запах у свежего сена здесь, под навесом, после дождя! Так пахнет наша планета...
— Запоздалый гром...
— Наши миры так же непостижимы друг для друга, как женщина для мужчины...
— Ты мне рассказывал. Как мужчина для женщины...
— Но они так же важны друг для друга. И взаимосвязаны.
— На самом деле наши миры – это один мир, ведь так? Наш мир...
— Как мы не поняли этого сразу? Теперь никто не отнимет тебя у меня!
— А тебя — у меня!..