Догоняй. Жёлудь. Рассказ второй. (Проза / фантастика)

    Мне так хотелось врезать этому болвану… ну, как учили. Он что же, думает,-  девушка без паранджи, так и приставать можно?! Какая сволочь!!!  Я, между прочим, этот факультет – бортпрограммирование и архивация - выбрала в основном из-за того, что  в Околоземке и Внеземфлоте женщинам паранджа не вменяется в обязанность. Моя сестра Дива уже почти десять лет живёт в Маскве. Она тоже оканчивала наш колледж. Но, на мой взгляд, сделала глупость – выбрала наземные службы. Так она, представляете(!) говорит, что без паранджи – этой гадкой сетки не лице -  уже на улице показаться не может! Ей, видите ли, ужасно неуютно! Ладно бы мартыха какая, а ведь не последняя девка была в нашей деревне. А теперь даже в христианском гетто ходит в неопределённого  цвета балахоне – типа платье, и лицо прячет. Так вот – хрен вы от меня дождётесь, чтобы я  эту гадость на себя напялила!!! И ты, урод, отойди лучше, пока не поздно тебе род твой идиотский продолжать!
     Вот, как вы считаете, Судьба это что? Приезжаешь ты в большой город. Поступаешь в колледж. Там в группе шестнадцать парней и ты одна девчонка – дунька деревенская. Кое-какие деньги у тебя на карточке имеются. Но ты всё равно решаешь подрабатывать – в большом городе столько соблазнов!!! И первое что приходит в голову – «Макдональдс». Школа бизнеса. А там этот урод – тоже мне - учитель этого самого бизнеса!: «ОдЭнЭшь, говорит, паранджу, - тогда Я тЭбя уважат буду как жЭнщину». Вот, милый мой, твоё уважение, вот шапочка с каёмочкой, вот фартучек и швабра твоя драная! И пошёл ты!!!
     И понеслось – «Пицца Хат» - отвали, козёл! «Кофе-Хаус» - убери лапы!! «Сбарро» - не нравится, когда мордой в макароны, да?! «Ёлки-палки» - слушай, ТЫ, по-русски не пАнимаЭш, нЭт? Щас вмиг научишься!!!

  -   Ты чего такая грустная, Малаха?
-  Опять выперли…
-   Откуда на этот раз?
-   Из «Му-Му»…
     Щуп хороший парень.  Присел. Вроде и говорить больше не о чем, а  вот сидит рядом и легче становится. У него с высшей математикой проблемы. Срежется  на экзамене. Жалко. Хороший парень.
     Все думают, раз деревенская – так в Маскву за мужем приехала. Поэтому, лишний раз и рта раскрывать не хочется – чуть интерес проявишь – Ага – хищница, охотница! Вот сидим. Молчим.
-  А знаешь что?!
-  Что?
-  У меня дядька тут в одном месте работает. Недалеко от училища. Там посудомойщики нужны. Я хотел, но сказали, что только девчонку возьмут. Вчера вечером ходил. Может ещё не нашли никого. Попробуешь?
-   Попробую.… Извини, с энтузиазмом натужно…
-   Я тебя после последней пары провожу. Сама не найдёшь.
-  Ладно. Спасибо…
     И, вот что это, если не Судьба?   Дядька Щупа  в  белой рубашке и чёрном галстуке,  за заваленным бумагами столом, в пропахшей кухней и кладовкой, подсобке, весело посмотрел на меня, и рыжий глаз его сверкнул интересом:
-  Откуда-откуда ты, говоришь?
-  Из Гневково. Под Смоленском это…

-  Слыхал-слыхал.… Это на вас там Космический Скиталец грохнулся?
-  Рядом. Только давно это было.
-  Да-да! Знавал я ребят оттуда. Гневковские. Такие вещицы занимательные привозили!
Погоди-ка, дай Бог памяти – Ламбадос,  Колька, Зорик!!!
     Меня обдало горячей волной:
-  Колан – это мой старший брат.
-  Да ты чо!?
-  Покойный.
-  Да?  Жаль. Хороший парнишка был. Спился?
-  Не-е, он давно погиб. Я ещё совсем маленькая была. Они с друзьями и ещё одним моим братом из Старого Корабля построили маленький корабль и хотели лететь, но корабль взорвался на старте. И Ламбадос и Зорк – все там погибли.
-  Жаль-жаль. Ну что, приступай к работе.
     Дядька Щупа – Пал Горыч тоже мужик очень хороший. Он управляющий в  ресторанчике. Я на работу вечером прибегаю – он уже уходит обычно. А однажды дождался меня, позвал к себе в подсобку - в кабинет, как он это называет.
-  Пять минуточек, - спрашивает, - у тебя есть? Чайку со мной не выпьешь?
-  Есть, -  говорю. – Выпью.
      А сама думаю: «Ну вот, б…, и тут началось». А уже приработалась, привыкла. Удобно. От колледжа и от дома недалеко.
     Пал Горыч увидел мою скисшую физиономию – всё понял. Рассмеялся и говорит:
-  Не боись - не боись, Маланька! Старый я к тебе приставать. Кавалеров твоих опасаюсь, опять же.
     Это он на Щупа, племянника своего и на Ряшку, нашего однокашника намекает.
– Чай-то пей-пей. Сахар бери. Не стесняйся.
-  Я не стесняюсь. Не привычная я с сахаром. Спасибо, Пал Горыч.
-   Спросить я чего у тебя хочу, Малаша -  От большого корабля возле вашей деревни осталось хоть что-нибудь?
     Я задумалась. После взрыва, который унёс по подсчётам наших деревенских, десять жизней, от самих руин тоже практически ничего не осталось. «Огонь полыхал  несколько дён» - вспоминала Матушка, - «А потом ещё салатовый туман с месяц висел над деревней».
-  Нет, вряд ли… - я покачала головой, - Хотя…
-  Что?!
-  Я когда совсем маленькая была, любила убегать играться в роще. А роща эта – аккурат на том самом месте наросла, где развалины были. Мне-то не особенно интересно было, а всякие непонятные штуки я там иногда находила.
- Например?
-  Н-ну, не знаю. Типа большая поляна  из металла. Или обломки ржавые. Или куски железа -  лохматые, точно корой покрытые.
-  А салатовые туманы в вашей местности после этого взрыва ещё бывают.
-  Бывают. Но очень редко – раз-два за лето. А то и вовсе нет.
     Каждый раз, как туман зависнет окрест, старики деревенские напьются и друг другу пальцами грозят – «ну всё!» Чего всё то? А потом снова нет  тумана. И год. И два... Старики на завалинках опять пальцами грозятся – « Нетуть! Ага-с!»
-  Малашка, когда у тебя каникулы начнутся?
-  Ну, так в июне сессию сдадим  - и каникулы.
-  Домой поедешь?
-  Не знаю. Не решила ещё. А что?
-  Интерес я к вашим местам имею…

-  Интерес?!
-  Угу. Приборчик – приборчик один меня интересует…

     Уж не знаю, что за приборчик на развалинах Корабля мечтал раскопать Пал Горыч, но в Гневково наше на каникулы мы отправились втроём. Не, Горыч не  поехал. Вместе со мною в деревню закатились два моих однокурсника Щуп и Ряшка. Щуп таки сдал высшую математику и перешёл на второй курс.  
    Ну, понятное дело – по деревне волна пошла – Малашка аж двух мужиков из Масквы притащила – все решили, что я смотрины устраиваю. И попёрлись в наш двор как на ВДНХа – достижениями любоваться! Деревня же! Тут же по-простому, прямо при парнях их же и обсуждали. Пуще всех отличилась Бабка Захарьиха. Она когда пришла «за солью», наткнулась в горнице на  только что проснувшегося Ряшку, сидящего на лавке в одних трусах. Бесцеремонно уселась на табурете напротив, минут пять в упор рассматривала обалдевшего моего  приятеля. Затем встала, стряхнула несуществующие крошки с подола, поклонилась Ряшке и грудным своим громоподобным голосом произнесла, обращаясь ко мне, но так что и во дворе было слыхать:
-  Ой, Малашка! Да за кого ж ты  идти собралась, девонька. Худущый-та  какой – да он же не сегодня – завтра помрёт!!!
     Но объяснять деревенским, зачем действительно приехали мои приятели – пустая затея. Да и легенда о смотринах была как нельзя кстати. Мы могли без опаски гулять по окрестностям деревни – все воспринимали это как должное – женихаются мол!
     Единственный, кто не поверил в эту байку про женихов, был мой старший брат Соник.
Когда-то у меня было восемь братьев. Самые старшие – Колан и Лавр погибли тогда при взрыве своего корабля.  Сонн  остался за старшего. И, кроме него, в деревне остался пятый наш брат Удал – после рекрутства он вернулся и подженился на молодой вдове Ладке. Завели они ещё троих ребятишек к Ладкиным двоим – так и живут. О четвёртом брате Лисе мы уже давно известий не получали. А шестой, седьмой  и восьмой – заскрёбыш Васенька –все трое живут в Смоленске. У Васеньки пока семьи нет, Кот в прошлом году женился на нашей гневковской и увёз её с собой, а  Ясень уже четверых мальчишек растит. Жена его мне, правда, не глянется. Уж сильно вся из себя городская.
   А Соник  так и остался бобылём. Лет в двенадцать он упал, расшибся – думали насмерть. Ничего, поправился. Но горб стал расти на спине. Только дело не в горбе – мало ли на деревне мужиков службой калеченных – Соников горб по сравнению с ними маргаритка среди лебеды. Всё дело в его характере. Мрачный и замкнутый Сонн никого не подпускал к себе близко на пушечный выстрел. Я наблюдала, как он сам мучается от этого, но ничем помочь ему не могла. С годами горб и мрачность его росли и принимали пугающие размеры. И в первый же вечер, когда гости мои улеглись, Соник приковылял в беседку, где я  устроилась на ночь, уселся на край моей постели и, глядя в сторону, пробубнил:
-   Знаю, зачем пожаловали. За золотыми яйцами.
-  За чем, за чем?! – мой сон мгновенно улетучился.
     Ах, если бы Соник  знал хоть на капельку побольше! Слишком мал он ещё был, когда Колан, спеша на свой корабль, вложил ему в руки пакет с дисками. Позднее я сотни раз просматривала эти диски – учебники по Ксенобиологии,  Астронавигации, Космомедицине. То, что я стала увлекаться физикой и высшей математикой, думаю, это влияние этих дисков. Да и училище Космофлота  - того же поля ягода. А Соник только и мог рассказать про какие-то загадочные золотые яйца, которые давным-давно откопали наши братья в  развалинах Скитальца. То ли они продали их в Маскве, то ли с их помощью построили этот злосчастный свой корабль, не знаю. Скорее всего, продали –
ведь знал же что-то об этом Пал Горыч. Старый хрыч – каков(!) – не сказал ведь правды – племянничка с дружком настропалил и приставил. А мне ни слова! Ну, ладно, ладно…

     Весь июль мы «женихались» в роще на остатках Корабля. Как я и говорила – от Скитальца почти ничего не осталось. Я что и уцелело – было бережно погребено под пышной зеленью. В первую же неделю наших поисков к нам присоединился Сонн. Тайно ночью он вынес из сарая лопаты и передал мне их в роще следующим утром. И вовсе лишил меня дара речи, когда вдобавок вынул из мешка старенький миноискатель. Я расцеловала его. Думаю, даже матушке подобное не позволялось уже много лет.
     Но ведение немалого хозяйства занимало у Сонна слишком много времени, поэтому он лишь был в курсе наших  поисков, изредка наведываясь в рощу. Дома об этом не говорилось ни слова, ни полслова. Понятно, почему я не проговорилась племяннику  Пал Горыча, не говоря уже про Ряшку. Но, вот почему я утаила свою находку от Соника, мне  было невдомёк. Я нашла-таки яйцо!
      Небывалый салатовый туман стоял над деревней – сколько себя помню – такого продолжительного по времени тумана не видела. Матушка по многолетней привычке, позакрывала все форточки в избе, и велела мне  ночевать в доме, а не в беседке. А на третье утро, когда туман рассеялся, мы взяли лукошки и двинули в рощу – «по грибы». Грибы действительно были. Но мои приятели бросили лукошки, как только вошли под сень берез и кинулись к припрятанным лопатам. А я, как всегда, отделилась от них и действительно  занялась боровичками. Грибной азарт увлекал меня с детства. Я хорошо знала, что там, где роща окружает ржавую металлическую поляну, белых всегда полным-полно.
     Там-то я и провалилась. Корзина моя, почти полная грибов осталась наверху, а сама я ухнула  во чрево – нет, не земли, и не пчелиного гнезда, как мне сперва показалось, -  а  корабля. Вернее, того, что от него осталось.  Да и провалилась я неглубоко. И, к счастью, не разодралась и не поранилась. Когда глаза мои освободились от земли и привыкли к темноте, я рассмотрела крохотное помещение, где в переплетениях конструкций, как муха в паутине, висело ОНО! Пчёлы деловито сновали повсюду, но на меня не обращали ровно никакого внимания.  Не понять, что это за штука, было невозможно!!!
     «Куколка» - сформировалось в подсознании. И я решила, что моя находка имеет имя. Куколка. И мне показалось, что невидимые жгуты конструктивных сплетений перехлестнули мне через плечи, и связали, притянули меня к моей Куколке, как шерстяной платок притягивает к телу матери младенца. Это был всего какой-то миг. Но его было достаточно, чтобы я поняла, что никто не узнает про мою Куколку.
     В начале августа, для соблюдения приличий, мои кавалеры – Щуп и Ряшка, отбыли восвояси. Не скажу, чтоб не соло нахлебавшись. Кое-чего они всё же нарыли. Но  не яйцо. Даже, если я не заметила ничего похожего в их багаже, то это было ясно написано на  постных физиономиях. Нечего и говорить, что после их отъезда я зачастила «по грибы».
     Матушка попросила меня задержаться на «тридцать первое августа». Каждый год в это число, после линейки в канун первого дня нового учебного года, в той же нарядной школьной одежде мы всей семьёй отправлялись на деревенское кладбище. Возглавляла шествие Матушка в  белом с яркими весёлыми цветками платке, и с такими же яркими осенними цветами в руках. Мы шли большой процессией от школьного двора, через всю деревню. К нам присоединялись соседи, родственники и друзья всех тех молодых людей, которые когда-то предприняли безумную попытку превратить мечту в реальность. На кладбище, за никогда не крашеным забором, жердями было огорожено большое пространство, где не было могил, а стоял вздыбленный к небу кусок металла от Корабля. На нём было выбито десять имён – восемь парней и две девушки. В канун сентября букеты цветов щедро укрывали землю и пьедестал памятника.
     Потом вся поминальная толпа рассеивалась по кладбищу, заодно навещая могилки ушедших родственников. Мы тоже поминали бабушку и дедушку, заходили к многочисленным тётушкам, дядюшкам, сватьям, сватам, кумовьям и напоследок, выйдя за ограду кладбища, останавливались у одинокой могилки Папаши. Матушка сурово поджимала губы. Быстро, сноровисто прибирала могильный холмик, гладила сыновей по вихрастым лбам и напоминала каждый раз одно и тоже: « Не был ваш Отец самоубивцем, дети! Запомните это».

      «Огненный смерч три раза обогнул деревню и до самых холодов окрест стоял густой салатный туман». -  Эти слова, в различных вариациях, Матушка повторяла из года в год, рассказывая, как она лишилась старших сыновей. И в этот раз всё было как всегда, с той лишь разницей, что присутствовало нас уже не так много. Я, Сонн, Удал с младшими детьми и Васенька, прилетевший из Смоленска. Мы с Матушкой обошли по традиции всё кладбище, постояли у папашиного холмика и вернулись домой, к столу, который мы с нею в две руки уже  с утра собрали на помин.
     Накануне я в последний раз навестила свою Куколку. Со всеми предосторожностями лишила всех примет местность и сделала всё возможное, чтобы никого не угораздило провалиться в мою заветную дыру. Мысленно распрощалась с ней, как с лучшей подругой. И за столом сидела в каком-то отрешённом оцепенении. Я собиралась улететь в этот же день – сначала на Васечкином дранулёте до Смоленска, а там по трубе до Масквы. Я уже просчитывала, что если  часика в четыре мы откланяемся, то в шесть, максимум в четверть седьмого я уже буду обнимать Диву. Я не заметила, как на соседний стул опустился Соник. Не припомню, чтобы брат, разговаривая с кем-либо,  прямо смотрел на собеседника – поэтому меня поразил – ну я не знаю – цвет его глаз, что ли? Или выражение этих глаз? Или само то, что он смотрит на меня в упор?! Я отметила, что, оказывается, у Соника  рябое лицо и очень, ну очень милые глаза…
-  Малаша, - сказал он охрипшим голосом. Было видно, что ему трудно давались эти слова. Он постарался приосаниться, что, принимая во внимание особенности его фигуры, выглядело до щемления сердца нелепо. -  Я тебе подарочек приготовил. Потом посмотришь. Это тебе пригодится.
     И он выложил на стол передо мною небольшой прямоугольный свёрточек, замотанный в рождественскую упаковочную бумажку, крепко по-мужицки перетянутый скотчем. Я оцепенела. Потому что сразу догадалась, что было в свёртке.
-  На Рождество открыть? – Пыталась я отшутиться, чтоб хоть как-то скрыть своё замешательство.
- Не выдержишь… - усмехнулся Соник.

     Васечка испугался, когда увидел мою залитую слезами личину. Всю дорогу до Смоленска, сидя на заднем сидении драндулёта, я беззвучно ревела, зарабатывая себе неподдельную головную боль. Кое-как распрощавшись с братом, я уговорила его не дожидаться, когда подадут мой члак, и вошла в зал ожидания при старинном здании железнодорожного вокзала. Я не уехала ни ближайшим члаком, ни следующим, ни последующим. Время подходило уже к шести, а я всё сидела и сидела на Смоленском вокзале. Наконец, приняв решение, я  набрала номер Соника, но говорить или видеться с ним побоялась, а отправила записку. Про Куколку. И про место, где она лежит.
      Словно пудовый груз свалился с моих плеч. Я подхватила сумки и пошла на ближайший вагон до Масквы. Уже удобно разместившись внутри члака, и приготовившись проспать часок пути, я получила записку от Соника:
         «Не волнуйся, Маланька, всё будет в порядке».

      Сонников подарок – диски с учебниками нашего старшего брата Колана были хоть и
семнадцатилетней давности, но действительно пригодились. Я не рвалась стать отличницей, стараясь не выпячивать свои знания, почерпнутые из полузапрещённых книг. Но учёба давалась мне легко и чем далее, тем более прибавлялось во мне уверенности, что между моими успехами в усвоении академических знаний и моим телепатическим общением с Куколкой есть неразрывная взаимосвязь. Куколка обросла в моём сознании массой новых ласковых имён – она была и Красавицей, и Лапушкой, и Ладушкой. И, что удивительно, через неё я обострённо чувствовала присутствие в этом мире Соника. Мне только исполнилось восемнадцать. Сонну было уже  под тридцать. А я жалела и любила его практически по-матерински.
     От Пал Горыча я ушла. Стала подрабатывать на написании курсовых и рефератов. Даже для старших курсов. Довольно тяжело произошла размолвка со Щупом. Как-то, уже в конце октября,  он открыто объявил мне, что в Гневкове они с Ряшкой искали золотые яйца ТЕХ. Конечно, сообщение, не произвело на меня невероятного впечатления. Но сюрпризом оказался при этом взгляд Щупа. Щуп пристально ждал моей реакции. Словно всасывая сквозь соломинку остатки коктейля, он впился глазами в моё лицо. И вычислял – знаю ли я об этом что-либо, слышу ли в первый раз? Мне показалось, я довольно удачно разыграла дурочку – поморгала, и,  как можно более простодушно, спросила: «Яйца?»
     После этого я стала избегать Щупа. А в зимнюю сессию он завалил высшую математику и ещё что-то, и вылетел из колледжа. Слышала, что ему удалось начать выгодный бизнес. Думаю, с тех вещиц, которые они с Ряшкой нарыли в Старом Корабле. Ряшка – лопух. Он продолжал учёбу и, видимо, не извлёк никакой прибыли из летней поездки. Но меня это не волновало.
     Как только я сдала последний экзамен летней сессии, в тот же час полетела в Смоленск. Навестила братьев с их семьями, одарила сладостями племянников и вечером уже была в деревне. С какой-то невероятной радостью я встретилась с Соником. И с его стороны ощутила ответную волну теплоты и нежности, которую так трудно было предположить в бирюке.  Допоздна мы втроём – Мама, я и Сонн просидели за чаем и разговорами, а остаток ночи я не могла уснуть, и часа в четыре утра, когда темнота забелилась утренним молоком, я, разыскав старые сандалии, надсадно скрипнув тяжёлой дверью,  выскользнула на задний двор. И вздрогнула от неожиданности. Потому что от беседки отделилась непонятная фигура – было ещё недостаточно светло, чтобы сразу разобрать – кто это.
  -  Здравствуй! – шёпотом сказал он.
-  Ряшка???! – я остолбенела. Кого угодно я могла представить себе сейчас на этом месте, но только не моего нескладёху одногруппника! – Что ты здесь делаешь!? – тоже шёпотом спросила я.
     От беседки отделилась ещё одна фигура, не узнать которую было невозможно даже в темноте, и голосом Сонника громко произнесла:
-  За тобой шпионит!
     Ряшка затравленно оглянулся, и дернулся, было бежать. Да куда там! Соперничать с  моим братом в резкости и силе  было бессмысленно, не говоря уж о таком рохле, как Ряшка!
-  Подожди, Малаша, послушай! – всё так же шепотом продолжал он, извиваясь в цепких руках горбуна. – Тебе нельзя туда ходить!... Ой! – взвизгнул он, когда Сонник яростно придвинул его спиной к стене  конюшни и приподнял так, что ноги его повисли
не касаясь земли.
- Рассказывай! – прорычал Сонн.
- Куда нельзя? – спросила я, ощущая холодную пустоту внизу живота.
- Пожалуйста… - просипел Ряшка, задыхаясь.
- Сонн, пожалуйста, опусти его. Пусть говорит!
- Тебе нельзя к яйцу! – выпалил взъерошенный Ряшка, тяжело отдуваясь. – Там у рощи тебя ждут Щуп со своим дядькой!

     До Гневково они добрались ещё вчера, раньше меня. И пока я навещала родню в Смоленске, разбили лагерь под дубами - на той стороне реки – далеко от деревни. Щуп весь вечер провёл в нашем дворе под окнами дома. А после того, как я подтвердила Матушке, что завтра по росе помогу Сонику выкосить делянку в роще, шпион растворился в ночи. А Ряшке идти было некуда, и он приютился в моей беседке, в которой я спала всё прошлое лето. Милый Ряшка! Ну, кто же мог подумать, что полгода тому назад, случайно услышав разговор Щупа с родным дядькой, недотёпа сопоставит все известные ему факты и сообразит, что Горыч имеет основания подозревать, что я всё-таки отыскала яйцо. Да, признаю, что как осторожна, как мне казалось, я не была – всё же наделала ошибок, по которым они меня вычислили. Полгода они пристально следили за мной. А Ряшка следил за ними. Ну, и за мной присматривал тоже: Как я старательно маскирую свои успехи в учёбе, как каждый день шлю «sms»-ки брату в деревню, как сижу в библиотеках, выуживая всю мыслимую и немыслимую информацию о ТЕХ. А эта моя отрешённая улыбка, с которой не раз застукивали меня мои однокурсники, когда я «подключалась» к моей Куколке! Да, Маланя, и актриса из тебя тоже никудышная! – я вспомнила тот неприятный, пытающий взгляд Щупа. И только сейчас я поняла, что означало это замешательство Ряшки, когда накануне я, сдав последний экзамен, подхватила заранее собранную сумку, и объявила, что на прощальную пирушку-вечеринку не останусь.
-  Ты в деревню? – как-то испуганно спросил он.
-  Да! – воскликнула я, - От тебя привет передавать?
-  Ну.…Да, конечно… - он совершенно смутился и с беспокойством окинул взглядом толпу студентов, пчелиным роем наполнявшую огромный вестибюль.
    Я машинально посмотрела в ту же сторону, и мне показалось – увидела спину, быстро удаляющегося Щупа. Я легко убедила себя, что обозналась – Щуп уже давно перестал забегать даже в гости, и, кивнув на прощание Ряшке, без сожаления покинула колледж до осени.
     Ряшка, в чём вышел из дома в день экзамена, в том и рванул за мною на вокзал, оттуда в Смоленск. Благо деньги были. Как он оказался в деревне – ума не приложу! Я летела на Васечкином драндулёте. Общественный транспорт редкая птица в наших краях. Скорее всего, на попутке он добрался до райцентра, а оттуда, судя по ботинкам, шестнадцать вёрст топал до Гневково! Понятное дело, никакого плана, что делать у него не имелось. Он даже нам с Соником не мог вразумительно объяснить – зачем избрал такой сложный путь, чтобы предостеречь меня. Но я смотрела на это бестолковое существо, и сердце моё наполнялось теплом и нежностью.
     Сонну надоело выслушивать мои охи да ахи. Он сгрёб нас с Ряшкой в охапку и утащил подальше от двора – в баньку. Серый свет едва различимо проявлял лавки, шайки, сеял световую пыль на чёрный от старости и сырости пол. Нам нужно было срочно решать, что делать дальше. Во-первых, нужно было спрятать Ряшку, чтобы затем незаметно отправить его в Маскву. Во-вторых, всеми силами доказать шпионам, что они ошиблись в своих предположениях. Что никакого яйца не существует, Что я примчалась в деревню, чтобы помогать семье в нехитрых крестьянских заботах. Ну, и, в-третьих, невзначай вытурить их из нашей местности. Конечно, всё это разложил по полочкам Сонн. Нам оставалось только согласиться или подчиниться – кому как нравится.
     - Только одна просьба! – взмолился Ряшка. -  Можно позвонить, успокоить родителей? А то я тефон дома оставил.
-  Только не говори - где ты находишься. – Соник  вложил Ряшке в руки свой фонокомп.
– И обожди маленько – пол пятого всего…
-  Лучше сейчас. – Упрямо качнул головой Ряшка. – Я своих хорошо знаю…
-  Номер-то помнишь?
-  Кажется.
     И мы приступили к выполнению Соникова плана.
     Покормив и уложив спать измученного Ряшку, я сама почувствовала усталость, и прикорнула прямо на лавке в горнице. Через час Сонн бесцеремонно растолкал меня, вручил кусок тёплого хлеба и кружку молока. Пока я завтракала, он завёл самоходку. Погрузил в неё литовки, бензокосилку,  ещё что-то необходимое, и мы отправились в рощу.
     Сердце моё рвалось к Куколке. Но я,  изо всех сил изображала радость необременительного и неспешного труда. Мы нарочито громко переговаривались с Соником, строили планы на грядущие дни моих каникул, сочиняли какие-то поездки к родне и, вообще, - несли всякую чушь. Когда солнце нелениво выкатилось из-за деревьев и резво стало карабкаться на небосклон, мы с братом уже выкосили приличный кусок нашей делянки. Под ногами очень быстро стало сухо. И Соник  неспешно, и вальяжно засобирался домой. Я, позёвывая и потягиваясь, сообщила всему лесу, что дома буду спать до обеда и запрыгнула в самоходку. А сама краем глаза старалась уловить хоть намёк на тех, кто должен был сейчас наблюдать за нами. Заводя мотор, и усаживаясь за руль, Соник  занимался тем же. Грохот самоходки мешал говорить. Сонник перегнулся через сидение, приблизился к моему уху и негромко, но чётко предупредил:
-  Не показывай виду, но посмотри осторожно – вон там – справа!
     Я сделала движение, словно поправляла ремешок на сандалии, и посмотрела туда. Под молодыми берёзами в густых зарослях папоротника  сверкнула искорка. И я сразу догадалась – серёжка в ухе Щупа – не по-мужски массивная золотая  пластина! К чувству  гадливости, по отношению к шпионам, прибавился азарт игры. Видимо, то же самое произошло с Соником.  Он вдруг спрыгнул с самоходки, не глуша мотора, махнул мне рукой, настаивая, чтобы я отвернулась, и решительно пошёл в сторону молодых берёз. Я ахнула в душе. Соник,  как ни в чём ни бывало, остановился невдалеке от наблюдателей и справил малую нужду чуть ли не на их головы. Возвратившись, он прокричал мне, усаживаясь на водительское место:
-  Оба туточки!... Два селезня до уточки… - добавил он и вдавил газ.

     Целую неделю я крепилась. Моя драгоценная Куколка была в двух шагах от меня и недоступна, как  если бы между нами пролегли миллионы километров. Ничего особенного я не ощущала, кроме постоянного желания увидеть её, погладить прохладный золочёный бочок, прикоснуться к пупырышкам на  наросте, который был на одной из двух её вершин. Да, просто посидеть рядом и помечтать о своём, о девичьем. Рядом с моей Куколкой так сладко мечталось! Но, ни единым шагом, ни жестом ненарочным я не должна была выдать охотникам за моим сокровищем даже направление в сторону, где она лежит. Эта была самая большая мука. Всё остальное – была увлекательная азартная игра, которая захватила меня и моего брата. И не известно, кого из нас больше!
     Ряшку давно отправили к родителям. А сами резвились, издеваясь над шпионами, таская их то на раннюю рыбалку, то в ночное, то под полуденное солнце – за ползунихой. Я купалась и загорала. Возилась с племянниками. Ездила в район, навестить родню. Сонн, если не сопровождал меня, то тоже активно демонстрировал все радости крестьянского труда.
     Спустя неделю,  неожиданно перед нашими воротами нарисовался Ряшка. Я опешила:
-  Что случилось?!
     Ряшка невозмутимо протянул мне какие-то пакеты, и, подхватив огромный рюкзак,
ввалился во двор. На молчаливый вопрос в глазах  нашей Матушки, он жизнерадостно прокричал:
-   Погостить приехал. Малаша приглашала…
     Что-то не припомнила я такого приглашения, но сердце моё забилось беспокойнее. И подарки, которые Ряшка начал извлекать из пакетов, были здесь совершенно ни при чём.
     На закате, разомлевшие под золотыми лучами, мы сидели после баньки на завалинке. И, уже привычно игнорируя назойливый блеск Щуповой серьги,  Сонн, потягиваясь, оповестил Ряшку, меня и все окрестности, что слишком много в этом году вокруг деревни волков расплодилось (?!) Я удивилась, но промолчала. Ряшка доверчиво выпучив,  глаза, только и мог сказать:
-  Да ну?!
-  Завтра рано вставать. – Неожиданно сменил тему Сонн. – Дельце одно намечается. Ляжем сегодня пораньше. – И, передав Ряшке кринку с квасом, поднялся и похромал к дому.

     Спозаранку к нашему двору стали подтягиваться мужики и парни со всей деревни. И брат Удал со старшим пасынком Раскосом пришёл. И сват Дед Доня. Да почти все. И каждый что-то такое тащил – кто дубинку или палку, жердь из забора или трещотку, а несколько человек пришли со старинными ружьями, которыми теперь почти никто не пользуется, но по праздникам стреляют в небо – салют такой местный.
- Ты, Маланька, дома останься. Не бабское дело - волков гонять. А вот стол мужикам собери, чтобы не стыдно было людям в глаза смотреть, когда возвернёмся. -  Брат Сонн во главе процессии, несмотря на свой горб, выглядел молодецки – Ну, что, мужики?! Двинули!
     И вся орава деревенских, дружно отправилась за огороды, распространяя за собой крепкий дух самосада. Когда уже и видно их не стало, вдруг оттуда, куда они ушли, донёсся оглушительный шум – крики, стуки, выстрелы, собачий лай. И я расхохоталась, представив, каково сейчас приходится нашим «шпиёнам»!
    
     -  Убрались. – Довольно сказал Сонн. - Мы их до дубовой рощи гнали, что за рекой. И стоянку ихнюю нашли. Но они ещё вчера вещи собрали, сегодня только подхватили и бежать! Вон, Оряш подтвердит – он за ними до самой Шумячи шёл.
-  Да, - важно кивнул Ряшка, - сам видел, как они в Смоленскую маршрутку сели.
Руга-а-ались…
    Неловкое молчание повисло над столом, за которым остались только мы трое. Красноречивый взгляд Сонна, вопрошал меня: «Ну, а с ЭТИМ что делать?»
-  Ребята. – Помог сам Ряшка, - я тут показать вам что-то должен.…Подожди, подожди! - воскликнул он, заметив моё протестующее движение. -  Ты, Малаша, можешь ничего про яйцо мне не рассказывать. Просто знайте, ребята, -  мой отец ксенобиолог. Он хорошо в этом деле разбирается. Это к нему попали те два яйца, которые ваши гневковские лет пятнадцать тому назад в Маскву привезли. Эти яйца.…Это корабли! Ну, из них получаются космические корабли. ТЕХ! Их можно вырастить!
-    Только летать на них нельзя. – Мрачно резюмировал Сонн.
-  Это не так!
-  Так! – подтвердила я. -  Возможно, наши старшие братья и вырастили корабль. Но он взорвался на старте. Все погибли.
-  Нет, это не так! – упрямо повторил Ряшка. – Они  улетели. Они живы. Вот. – Он положил на стол зелёного цвета  предмет формой и размером с картофелину.
-  Что это?!
-  Доказательства.

-    Ну, здравствуй, малая! Звать-то тебя как, прости, не помню. -  На меня смотрел мой брат Колан!
     Или это был  Лавр?! То, что это мой брат не было никаких сомнений – словно Соник смотрел на меня!

     После того, как Оряш привёз нам записи связи Следователей (так они сами себя называли) с его отцом,  мы, наконец, узнали - что же произошло в нашей деревне тридцать первого августа много лет назад. Отец Оряши в своей лаборатории вырастил два корабля,  и смог связаться с командиром нашей деревенской эскадры – Никосом. Это  его предупреждение, о том, что власти, узнав про лабораторные корабли, решили, от греха подальше ликвидировать, всё, что могло вырасти вокруг старого Скитальца, спасло моих братьев и их  друзей. Они успели стартовать, прежде чем бомбы полетели в окрестности деревни. Те, кого мы столько лет считали мёртвыми,  ещё два года поддерживали связь с господином Дилогом, Ряшкиным отцом. Потом оба его дерева-корабля в лабораторной почве погибли в одночасье,  и связь прервалась.

     Два года нам ещё пришлось ждать, когда  вырастет Куколка. Вся жизнь моя была сосредоточена на ней. И, несмотря на это, я окончила колледж, получила диплом бортпрограммиста и архиватора. Провела целый день в ненавистной парандже, когда мы с Оряшей простояли в очереди за выправлением бумаг и получением распределения, -  мне не хотелось, чтобы у моих родных были какие-либо осложнения, в связи с моим исчезновением. Потом я поменялась своей, узорами расшитой, паранджой (всё оказалась в этой гадости  некоторая польза!) с моей сестрой Дивой, и благодаря этому смогла незаметно улизнуть из-под неусыпного наблюдения, которое почти три года таскала за собою в виде нашего бывшего однокурсника Щупа.
     Соник, дорогой мой  Соник, без его помощи, я бы не справилась. Он настоял на том,  что Куколку нужно посадить не в берёзовой роще, на месте гибели Старого Корабля, а в лесу за рекой, - там было меньше вероятности, что кто-либо её обнаружит, пока она набирает силу, как корабль. Он отказался лететь, несмотря на моё искреннее предложение. «Я стар, - сказал он, - да и Матушку оставлять одну негоже. Опять же, тебе необходимо прикрытие здесь на Зэмле». Мы попрощались у реки. Я уходила, не оглядываясь, потому что ревела, потому что знала – на всю жизнь я запомню эту нескладную фигуру,  стоящую на той стороне мостка и машущую мне рукой, и потому что оглядываться – плохая примета…

     И вот, наконец, я сижу в кабине моего корабля. Нежно, салатовым светом, вспыхнул экран монитора. И я увидела брата!
-  Здравствуй, - ответила я, -  Я Малаша. А ты  - Лавр или Колан?
-  Колан. – сказал он. – Ты с пассажиром? – у него было рябое лицо и милые, невероятно милые, улыбчивые  глаза.
-  Да, знакомься – мой муж – Оряш.
-  Ну что, Малаша, будем стартовать? Готовы?
-  Давно готовы.

                Марина Гаки
Август 2004.