в нем отразится, в этих клочьях стекол?
Гирлянда боли, крытая мешком?
Пружина-суть под чернозвездным соком?
Овечья шерсть зеркал...
О, зеркала!
Сто шуб сносить, как сто голов - Иуде...
Дрожит кисель, одевшись догола.
Дерзит спиртовник, словно червь - на блюде.
Дичает пень в портянках млечных снов
землей омытых предков...
- Щелк!
Механик
(тот, что внутри) вращает колесом
холмы морщин и слезы-океаны,
рассаду паник заячьих на лбу,
ресниц исчадья в лаковых накидках...
Зарезанный волчара мой! Люблю
тебя -
в овечьем лоне,
в коридорном свитке...
Мой иероглиф ада!
Милый монстр!
Осколок древа,
челюсти окурка!
Как хорошо из со-шиповья роз
ты выбегаешь! -
и, как Сивка-бурка,
передо мной, за мною и во мне,
как лист осинов, страшен, хмуришь кожу...
Ты знаешь: что дозволено траве,
когда-то будет между сном и ложью,
меж цифрой и... ягненком на камнях,
с вершины Фудзи рухнувшим, как сумрак...
О, зеркала!
Кино на черепах!
Кто выпьет вас из тканевых мензурок?
Кто выбьет вас - из чада восковщиц,
худых и нежных, в блюдечках надбитых?
Сто шуб сносить, покуда свет, как шприц,
ненужно звякнет - в черную поллитру,
в годичный ветер и в восточный зуд
в подкладке тела,
в птиц на лукогорлье...
Комок земли - из зеркала - как суть
того, что ты и есть, и будешь - Йорик...
Моя овца
(ну как к себе - на "я"?!)
моя пасука, - видела?
Признала?
За зеркалом овчарки две стоят -
в намордниках из двух слезинок алых.
И сторожат...
Картинку - от земли, -
для кома истин, взбалмошных и честных:
о том, что - овцы - в травы, как в залив,
и их следы зеркальные столы
вдохнут:
так боль вдыхает совершенство...