Спокойная жизнь Даниила Ефимовича Мышецкого в Москве прервалась в мае 1659 года, когда он получает новое назначение от царя – ему предстояло стать воеводой города Вильно (Вильна). Это был очень важный, трудный и ответственный пост, и трудностей он сулил гораздо больше, чем почета и выгод.
Как уже говорилось выше, Вильно - столица Литвы, второй по значимости город в Речи Посполитой, был взят русской армией летом 1655 года. С тех пор и по весну 1659 года городом руководил князь Михаил Семенович Шаховской (1627-1669). Именно он и сдал управление городом Даниилу Ефимовичу Мышецкому.
Сейчас Вильно называется Вильнюс, и является столицей современной Литвы. Основание города принято относить к 1323 году, когда великий литовский князь Гедимин впервые обозначил его как свою новую столицу. Город сперва был столицей независимого Великого Княжества Литовского, а затем столицей литовской части двуединой монархии Речь Посполитая.
Вильно к середине XVII века насчитывал около 30 тыс. жителей, что было очень внушительной цифрой для Восточной Европы - во всей Европе в то время было всего несколько городов с населением более 100 тыс. человек. Однако во время русского наступления 1655 года город подвергся разгрому, население частью бежало (правда, многие жители потом вернулась). Затем в 1657-58 годах численность горожан подкосила эпидемия чумы - по некоторым сообщениями, умерло или бежало до половины жителей Вильно. Мышецкий вступил в обязанности воеводы в разгар еще одной эпидемии чумы, уже 1659 года, а потому численность населения Вильно на момент его приезда была много меньше 30 тысяч человек.
Город тогда, как и сейчас, располагался на месте впадения речки Вильны (ныне Вилейка) в Вилию (ныне Нярис). Исторический центр города располагался на южном берегу Вилии, откуда город разрастался далее на юг. На северном берегу построек в те времена было немного. В целом город представлял собой неправильной формы полукруг, опиравшийся основой на реку Вилию. К 1659 году Вильно условно состоял из 4 частей.
Первой частью были небольшие посады на северном берегу Вилии. С остальной частью Вильно они соединялись мостом в западной части города и лодочно-паромными переправами, благо река Вилия всегда была оживленной водной дорогой для барж и лодок.
Вторая часть Вильно представляла собой исторический центр города, на месте слияния рек Вилии и Вилейки. Она состояла из Нижнего и Верхнего Замков – комплекса укреплений и дворцов, бывших в XIV-XVI веках резиденциями Великих Князей Литвы.
Нижний Замок представлял собой обширный и сложный комплекс укреплений и дворцов, постоянно перестраивавшийся в XIV-XVII веках разными князьями, и к середине XVII века он уже давно не использовался как укрепление.
В противовес этому, Верхний Замок (он же Верхний Город, он же Виленский Замок) всегда рассматривался именно как укрепление. Верхний Замок располагался на высоком и очень крутом холме, стоявшим прямо у места впадения Вилейки в Вильну (на западном берегу Вилейки). Этот холм (т.н. “Замковая гора”) господствовал над всем городом. Ныне от Верхнего Замка сохранилась только одна башня, которую принято называть Башней Гедимина. К 1659 году замок представлял собой овал стен с 4 башнями разного размера (из них две – четырехярусные, а две - двухярусные), выходившими на реку и Нижний Замок, а также со стоявшим во дворе большим бастионом-дворцом в 5 этажей и с обширными подвалами. Все укрепления Верхнего Замка были каменными (стены) и кирпичными (башни). В XVII веке Замок использовался, в основном, как склад, арсенал, и даже как тюрьма, хотя укрепления поддерживались в довольно хорошем состоянии.
Наиболее богатые дворы, церкви и костелы, а также цеховые здания, образовывали третью часть Вильны. Эта часть полукругом обнимала исторический центр города, лишь в восточной части, у Замковой горы, были обширные пустыри. Данная часть города была обнесена старой крепостной стеной конца XV века, которая, однако, к 1659 году была от времени и осад во многих местах полуразрушена, или разобрана. Крепостная артиллерия также находилась в неудовлетворительном состоянии.
Четвертую и последнюю часть Вильно образовывали сильно разросшиеся за пределами старой крепостной стены в XVI веке посады города – более бедные дома горожан, а также сады, амбары, склады. Эта масса домов неровной полосой обхватывала еще большим радиусом остальной город, и вовсе не имела настоящих укреплений.
В целом можно сказать, что к середине XVII века Вильно не имел слишком сильных укреплений, так как считался тыловым городом. Мысль, что к городу могут подойти русские или иные войска, в начале XVII века вызвала бы в Речи Посполитой только смех, особенно на фоне того, что в 1610-1612 сами поляки побывали в Москве.
Прибыв в таких условиях в Вильно, Мышецкий попытался подготовить свой город к возможному нападению войск Речи Посполитой – об этом свидетельствуют его отписки и доклады царю. Кроме внимания к укреплениям, он также занялся наведением порядка в управлении и установлении твердой власти. Особенно строго Мышецкий преследовал проявления “измены”, расправляясь с изменниками царской присяге, как он это понимал. С жителями Вильны заигрывать он не то не умел, не то не хотел. В этом смысле князя Мышецкого ни в коем случае нельзя идеализировать, по всей видимости, это был весьма жесткий человек, к тому же, он был сыном своего времени – жестокого XVII века.
Впрочем, жесткий стиль руководства князя можно понять. Ресурсы Мышецкого, и без того довольно таки ограниченные, часто тратились не на само Вильно, а на снабжение других воевод, ведущих боевые действия в Литве. Так, князь Иван Андреевич Хованский (ум. 1682) периодически просил у царя подкреплений и припасов, и они направлялись к нему – из Полоцка, Вильно, Гродно. Хованский действовал непосредственно в западных районах Литвы, и в течение 1659 и начала 1660 года вполне контролировал ситуацию. Южнее и восточнее него действовал другой русский воевода – Юрий Алексеевич Долгоруков (1602-1682). Именно эти два военачальника обеспечивали “фронт” русского военного присутствия в Литве.
Однако обстановка в Литве была непростой, и в Москве ее явно недооценивали. После победоносной кампании 1655 года русских войск в Литве было не так уж и много, а в окрестностях Вильно их не было вовсе. Русские гарнизоны (не более 500-1500 человек в каждом) были разбросаны по нескольким крупным городам – Ковно, Гродно, Вильно, Полоцку, Новогрудку. В мелких городах и крепостях западной части Литвы русских войск не было вовсе. Теоретически замещать их в Литве должна была местная шляхта, легко и внешне охотно присягавшая царю в 1655 году. Однако на практике шляхта западных областей Великого Княжества Литовского не имела никаких культурных, религиозных, а зачастую и языковых связей с русскими, резко отличаясь в этом смысле от православных шляхтичей областей Смоленска или Полоцка. Серьезных причин держаться стороны московского царя у шляхты Литвы на самом деле не было. Как только успехи русских войск ушли в прошлое, шляхта стала проявлять все большее своеволие, ей не нравился типичный русский административно-командный стиль руководства воевод и царя. Одновременно в занятую русскими часть Литвы периодически проникали отряды Речи Посполитой, в сельской местности действовали многочисленные шайки разбойников всякого рода и звания, которые вовсе никому не подчинялись. Все это еще более усложняло ситуацию.
Еще осенью 1658 года поляки возобновили боевые действия против русской армии. Армии Польного Гетмана Литвы Винсента Корвина Гонсевского (1620-1662) и Великого Гетмана Литвы Павла Яна Сапеги (1609-1665) двинулись на Вильно. Однако под селом Верки, что недалеко города (ныне в черте Вильнюса) армия Гонсевского была наголову разбита войском воеводы Юрия Долгорукого, а сам Гонсевский попал в плен. Сапега, который одновременно попытался ворваться в Вильно с другой стороны, был остановлен силами гарнизона князя Шаховского, а когда узнал о поражении Гонсевского, поспешно отступил. [4]
Эти события ясно показали, что Вильно вовсе не является безопасным тылом. Хотя в следующем 1659 году князь Иван Хованский одержал несколько побед над литвинами, ситуация продолжала оставаться неустойчивой. Русским войскам достаточно было проиграть одно или два сражения, и их позиции в Великом Княжестве Литовском рухнули бы.
Осознавая все это, Мышецкий с тревогой писал царю, что местная шляхта с каждым месяцем становится все ненадежнее. В письмах князя то и дело встречается фраза, что “шляхта в хлебных запасах отказала”. Дворяне Литвы открыто заявляли, что не хотят далее платить обременительных податей и нести повинности, так как при прежней королевской власти такого якобы не было. Наконец, местное население было озлоблено далеко не всегда “аккуратным” ведением боевых действий русскими войсками, особенно полками Хованского, чьи люди были известны своим стремлением то и дело пограбить местное население (впрочем, этим отличались в ту войну обе стороны). Жесткая позиция Мышецкого в отношении любых “шатаний” местного населения, особенно проявления "измен", популярности русской администрации также, понятно, не прибавляла. [3]
Кроме того, предыдущий воевода – Михаил Шаховский, по неизвестной причине увез с собой все бумаги и акты своей канцелярии, что сильно затруднило дела новой администрации, особенно в плане долговых и оброчных обязательств местного населения – неясно было, кто кому и сколько должен, и сколько повинностей уже принес.
С начала 1660 года Мышецкий уже отказывался посылать князю Хованскому те военные запасы, что были собраны в Вильно, мотивируя это тем, что их было и так немного, и всему гарнизону в случае начала осады хватило бы их максимум на полгода, да и прямого царского указания на то не было. Об этом, в частности, Мышецкий писал царю в апреле 1660 года – “…пушечного пороху и ручного… всего 20 бочак осталось, а фетилю 350 пудов да 500 пуд свинцу”. Далее князь просил прислать ему припасов, так как взять их в самой Литве было практически негде – местная шляхта утаивала, или даже открыто не выдавала припасов, много ушло Хованскому и Долгорукову. Князь предчувствовал, что новая попытка отбить Вильно будет рано или поздно со стороны Речи Посполитой предпринята. Увы, его просьбы о подкреплении не были своевременно удовлетворены. [3]
Что касается военных возможностей князя Мышецкого, то численность городского гарнизона Вильно весной 1659 года составляла до 1300 солдат, что для обороны такого большого города, было, очевидно, недостаточно. После эпидемии чумы 1659 года и высылки людей на подмогу к другим воеводам, численность гарнизона Вильно уменьшилась, и весной 1660 года вряд ли составляла более 700-1000 солдат. [4]
Первый “тревожный звонок” прозвенел 29 апреля 1660 года (по старому стилю), когда глубоко проникший на занятую русскими территорию литовский отряд полковника Сесицкого численностью около 800 человек ("8 хоронк") неожиданно оказался под городом, и ночью ("за 2 часа до света") попытался войти в Вильно. Обнаружен он был, когда уже перебил стражу и прошел городскую стену. После этого литвины рассыпались по улицам. Захвата города все же не случилось – русский гарнизон в Виленском Замке организовался и отбил нападение врагов. К полудню 30 апреля литвины отступили из города. Расчет неприятеля строился на внезапности, которой не получилось, и они, ввиду незначительности сил, отошли на запад. Этот опасный инцидент, однако, показал, что ситуация в Литве стала совсем тревожной. Решающего наступления на Вильно стоило ждать со дня на день.
3 мая 1660 года шведы заключили с поляками Оливский мир, завершивший польско-шведскую войну (“Потоп”). Теперь Речь Посполитая могла высвободить все свои войска для войны против России. [4]
V. Осада.
Результаты Оливского мира не замедлили вскоре сказаться. 28 июня 1660 года русское войско князя Хованского под Полонкой потерпело тяжелое поражение от армии известного польского военачальника Стефана Чарнецкого (1599-1665). Это поражение резко изменило обстановку в Литве – теперь инициатива принадлежала войскам короны, которые немедленно перешли в большое наступление.
Уже 13 июля 1660 года к Вильно подошло войско литовского магната Михаила Казимира Паца (1624-1682), численностью около 4000 человек. Эти войска были, в основном, набраны в Жмудской области (Жмуди, Жемайтии), т.е. в западных районах Литвы, имевших собственно литовское (жмудское) население. [7]
Правда, неожиданного и легкого захвата города у литвинов опять не получилось. Мышецкий, который давно уже был начеку, при приближении войск Паца велел запалить посады города, чтобы они не достались врагу, и не могли служить литвинам укрытием, а сам с гарнизоном заперся в Верхнем (Виленском) Замке.
Расчет князя, очевидно, строился на том, что оборонять малочисленным гарнизоном большой город, с откровенно враждебной к нему большей частью населения, и с большими прорехами в системе обороны, было бы практически невозможно – недавний инцидент с нападением Сесицкого это ясно показал. Оборонять же небольшой Виленский Замок было заведомо проще и легче, русский гарнизон оказывался сосредоточенным в одном месте, кроме того, там не было ненадежного местного населения, которое окончательно стало враждебным русским после поджигания посадов.
Кроме того, удерживая Виленский Замок, князь, благодаря высоте Замковой горы, по-прежнему господствовал и над городом, и над рекой Вилией. Для литвинов говорить о контроле над Вильно без взятия Замка было решительно невозможно – стены Замка смотрели с высоты Замковой Горы вниз прямо на дворец Великих Князей Литвы (Нижний Замок), до которого было всего несколько сот метров. Сидя в Виленском Замке, где были заблаговременно сосредоточены все военные и продовольственные припасы, русский воевода мог рассчитывать на то, что его в будущем успешно деблокируют.
Дальнейшие события показали, что расчет Мышецкого, в общем-то, был верен. Войско Паца неосмотрительно пришло под Вильно налегке, без надлежащего количества артиллерии, особенно осадной – налицо была или элементарная недальновидность, или расчет на то, что русские не окажут серьезного сопротивления. Пробыв в бездействии в городе около двух недель, и убедившись, что Мышецкий крепко заперся в Замке, 31 июля Пац был вынужден организовать штурм Виленского Замка. Штурм, как и следовало ожидать, из-за отсутствия осадной артиллерии, и благодаря подготовленности к нему русского гарнизона, окончился полным провалом, и стоил литвинам более 700 человек убитыми и ранеными, что для небольшого войска Паца было огромными потерями. После этой неудачи, сравнимой с тяжелым поражением, Пац оставил под Виленским Замком примерно 3000 человек, доверив их полковнику Казимиру Жеромскому (ум. 1662), а сам с небольшим отрядом отправился на соединение с основными силами армии короны. [7]
Жеромский под Вильно, в общем-то, бездействовал, ограничиваясь вялой осадой, также ожидая подхода подкреплений, ибо литвины по-прежнему не имели осадной артиллерии. Видя это, князь Мышецкий решил не ограничиваться только пассивной обороной - 17 августа русский гарнизон провел масштабную вылазку, которая была отбита литвинами с большим трудом, русские даже смогли ворваться в укрепленный лагерь неприятеля.
Кроме этого, Мышецкий под прикрытием вылазки посылает из замка группу ратников в Полоцк, просить помощи (“вспоможения”). Однако ратники были перехвачены по пути неприятелем, и весть о начавшейся осаде Вильно дошла до русских воевод с большим запозданием, лишь в сентябре месяце. Конечно, блокированный в Вильно Мышецкий не знал, что осенью 1660 года почти все русские гарнизоны в Литве уже были осаждены или перебиты, а шляхта повсеместно снова переходит на сторону Речи Посполитой. [3]
Тем временем, в конце августа под Вильно к Жеромскому наконец-то прибывают подкрепления – один из влиятельнейших магнатов Литвы Богуслав Радзивилл (1620-1669) прислал осадную артиллерию и значительное количество личных (“приватных”) войск. Все это осложнило положение гарнизона Вильно.
Сентябрь и октябрь 1660 года прошли в осаде, хотя мощные укрепления Замка пока ее успешно выдерживали. 8 ноября полковник Жеромский предпринимает новый штурм, который также оканчивается неудачей. 27 ноября следует третий штурм с попыткой поджечь Виленский Замок – и снова неудача! Наступила зима. В декабре литвины пытались провести под стены замка подкоп и заложить там мину, но русский гарнизон узнал об этом замысле от перебежчика, и, проведя контр-подкоп, обрушил своды минной галереи. [7]
Распространяемые той же осенью в Литве неприятелем слухи о скорой сдаче Виленского Замка, а также о том, что сам Мышецкий готов открыть ворота, и за большие деньги перейти на сторону Речи Посполитой, цели не достигли. Слухи эти никакого впечатления на остальные русские войска в Литве не произвели, и были правильно оценены русскими воеводами как дезинформация. [3]
Осада Виленского Замка для литвинов явно затягивалась. В декабре 1660 года под Вильно прибыл уже лично Великий Гетман Павел Ян Сапега. Силы осаждающих насчитывали к тому моменту уже около 7000 человек, а численность русского гарнизона медленно, но неуклонно таяла. Однако князь Мышецкий не сдавался.
В конце декабря Сапега, который, по словам русских донесений, “людей много истратил [на приступах Замка]”, и который видел и оценил стойкость русского гарнизона, стал предлагать Мышецкому начать переговоры о капитуляции, обещая вполне почетные условия сдачи Замка. Однако князь Мышецкий отверг все предложения неприятеля: “…к стольнику князь Данилу Мышецкому о сдаче города [Сапега] говорить посылал многижды после приступов, и князь Данила Мышецкий отказал, чтоб он о сдаче города впредь к ним говорить не присылал…и сдачи у них… не будет, все [русские солдаты] рады умереть за великого государя…”. [3]
Настал новый 1661 год, осада Виленского Замка продолжалась. В марте месяце Сапега, который разуверился в скором успехе дела, уехал из-под Вильно, оставив руководить осадой Жеромского. Из-за того, что для летней кампании 1661 года Сапега увел с собой часть войск и артиллерии, с Жеромским осталось только около 4000 человек. Осада вновь приняла вялотекущий характер – теперь литвины делали ставку на то, что голод, болезни, усталость и нехватка боеприпасов в итоге заставят русский гарнизон сложить оружие. Для ускорения этого они усилили блокаду – теперь из Замка не могла выскользнуть даже мышь. В качестве консультантов по ведению осадных работ в Вильно прибыли (за деньги) высокопоставленные французские военные инженеры - генерал-майор Контьерр и полковник де Сен-Жан.
Однако несмотря ни на что, русский гарнизон уже многие месяцы продолжал успешно выполнять свою задачу – пока он удерживал Виленский Замок, Речь Посполитая не могла говорить о контроле над Вильно, а, значит и вообще над Литвой. Овладение столицей Великого Княжества Литовского являлся крупным политическим вопросом, элементом престижа короны. Кроме того, 4000 человек Жеромского, которые вели осады, оказывались исключенными из польского наступления 1661 года, и намертво привязанными к небольшому Виленскому Замку, где с тающим на глазах гарнизоном сидел упрямый князь Даниил Мышецкий.
В апреле 1661 года царь Алексей Михайлович озаботился тем обстоятельством, что от гарнизона Вильно уже несколько месяцев нет надежных вестей - последние известия поступали аж в январе месяце. Причиной полного молчания Замка была уже упомянутая глухая блокада. Царь велел воеводе Полоцка Степану Михайловичу Вельяминову организовать операцию по пересылке в Вильно царского приказа с наказом держаться до последнего (ну это то гарнизон делал и без царского напоминания!), а также вообще разведать ситуацию. Полоцк был в тот момент наиболее близким пунктом к Вильно из остававшихся под русским контролем городов. Вельяминов 23 апреля отправил из Полоцка в Вильно Ивана Гурьева, дворового человека епископа Полоцка и Витебска Каллиста. [3]
Гурьев, который по отписке воеводы был “верен и надежен”, этакий разведчик Кузнецов XVII века, проник в посады Вильно, и под видом “мастерового человека” из Минска, ищущего себе работу, за 4 дня разузнал обстановку. Оказалось, что к этому времени русский гарнизон в Виленском Замке был уже совершенно глухо блокирован (“облегши накрепко”) со всех сторон. Река Вилея (Вилия), протекающая через город, была также перегорожена неприятелем – “струги песком и каменьем насыпаны, и на тех стругах сидят караульные литовские люди”. В центр города Гурьев и вовсе не смог попасть, несмотря на все старания – всюду стояли посты неприятеля, которые не подпускали никого близко к Замку. Таким образом, проникнуть в замок ему не удалось. Гурьев, однако, узнал, что настроение осаждающих Замок литвинов было далеко не блестящим, ходить далее на приступы солдаты короны не хотели – “к Вильне… приступать не хотят, для того, что хлебом скудно, а от короля зарплаты им нет”. [3]
Несмотря на то, что миссия Гурьева частично увенчалась успехом, помочь осажденным в Вильно русские войска так и не смогли – в 1661 году они сами отступали по всей Литве. После ожесточенных боев и поражения в октябре 1661 года на Кулишковых горах, русская армия князя Хованского очистила все территории Великого Княжества Литовского вплоть до Полоцка и Великих Лук. Теперь судьба русского гарнизона в Вильно была практически предрешена.
Настала осень 1661 года, но Виленский Замок все еще стоял! В ноябре под город прибыл лично король Речи Посполитой Ян II Казимир (правил в 1648-1668). Король явно испытывал крайнее неудовольствие, что в его второй столице все еще сидят эти упрямые “московиты” во главе с каким-то там князем Мышецким, и целая коронная армия уже почти полтора года не может выкурить их оттуда. Правда, даже и королю пришлось подождать…
VI. Плен, смерть и память.
Заканчивался ноябрь 1661 года. Виленский Замок был уже очень сильно разрушен штурмами и вражескими обстрелами, и, по сути, представлял собой груду развалин, которую, однако, солдаты Речи Посполитой штурмовать не решались, помня тяжелые потери от предыдущих попыток взять укрепление. Они не знали, что в русском гарнизоне к этому моменту оставалось всего только 78 человек, плюс сам Мышецкий… [6]
Дальнейшие события описал сам князь Мышецкий в особой грамоте (выдержки из него приводятся ниже). Моральное состояние людей Мышецкого от голода, холода, болезней и обстрелов к этому моменту упало до предела, хотя сам князь продолжал держаться твердо, а за время осады он казнил нескольких людей, которые поднимали вопрос о капитуляции. [7] Но теперь ситуация изменилась. Среди членов гарнизона образовалась группа из семи человек (“изменили семь человек: Ивашка Чешиха, Антошка Повар, да Сенька подьячий”), которая перешла на сторону врага, и однажды ночью покинула Замок. Таким образом, в лагере польского короля узнали о критическом состоянии осажденных: “и [заговорщики] польским людям обо всем дали знать”. [4]
После ухода группы изменников среди остальных солдат и офицеров гарнизона Мышецкого начался уже почти открытый бунт: “стала в замке между полковниками и солдатами шаткость большая, стали мне говорить шумом, чтоб город сдать”. Одновременно, неприятели, узнав от перебежчиков о том, что Замок почти обезлюдел, принялись готовиться к последнему, решающему штурму.
Мышецкий, видя эти приготовления к атаке, и зная настроения в гарнизоне, попытался пойти на хитрость и потянуть время. Сделав вид, что он согласился с требованиями мятежников (“я [якобы] склонился на это их прошенье”), Мышецкий попросил себе у подчиненных отсрочки еще на два дня, а сам 2 декабря 1661 года вступил было в притворные переговоры с поляками - “выходил к польским людям на переговоры”. Князь попытался в разговорах с осаждающим неприятелем выторговать себе время якобы на раздумья (“просил срока на один день”), надеясь в этот срок привести укрепления хоть в какой-то порядок (“чтоб в то время, где из пушек разбито, позаделать”), и, очевидно, думая как-то пресечь заговор в гарнизоне. Кроме того воевода также готовил свой “последний козырь в рукаве” – собрав в подвале Замка оставшиеся 10 бочек с порохом, Мышецкий на крайний случай собирался впустить в Замок побольше неприятелей, и взорвать себя вместе с укреплением и с врагом, но не сдаться. [4]
Однако все хитрости князя не удались, и тому причиной стали его же собственные люди, которые, устав ждать, 3 декабря 1661 года явились к Мышецкому и арестовали его – “пришли ко мне начальные люди и солдаты все гилем, взяли меня, связали, заковали в железа”. После этого, разграбив все имущество воеводы (“...рухлядь мою пограбили всю без остатка”), солдаты и офицеры гарнизона без всяких условий сдали Виленский Замок польской армии – “впустили польских людей в замок”. Таким образом, измена в рядах остатков русского гарнизона привела к тому, что оборона Виленского Замка, которая продолжалась почти полтора года, с 13 июля 1660 по 3 декабря 1661 года (по старому стилю), закончилась сдачей крепости. Сам Мышецкий описал это так: “сидел в замке от польских людей в осаде без пяти недель полтора года, принимал от неприятелей своих всякие утеснения и отстоялся от пяти приступов...” [4]
Арестованный своими людьми князь Даниил Мышецкий был выдан польскому королю – “меня выдали королю и просили казнить меня смертию”. При этом все члены гарнизона, кроме 5 человек, перешли на службу к Яну Казимиру – “приняли службу королевскую”.
По легенде, король Ян Казимир был весьма впечатлен упорством князя в обороне и его верности своей присяге. Через канцлера Литвы Христофора Сигизмунда Паца (1621-1684), Мышецкому передали предложение короля – помилование в обмен на публичное прошение о подобной королевской милости и переход на королевскую службу. Однако это означало отказ от своей присяги. Все по той же легенде, Мышецкий отказался, ответив: “Никакого милосердия от короля не требую, а желаю [себе] смерти”. [7]
Неизвестно, правдива ли легенда, но 8 декабря 1661 года королевский суд приговорил князя Даниила Ефимовича Мышецкого к смертной казни через обезглавливание. Для XVII века это был из ряда вон выходящий случай – в практике европейских государств, а Речь Посполитая, без сомнения, мнила и декларировала себя такой, не было обычая казнить знатных военнопленных. Более того, попадавшие в плен полководцы противной стороны обычно могли рассчитывать на вполне достойное обхождение, а после окончания конфликта, или даже при заключении временного перемирия – на возвращение на родину. Именно так поступили, например, русские, когда к ним в 1658 году плен попал Польный Гетман Литвы Винцент Гонсевский. После 4 лет русского плена во вполне сносных условиях, Гонсевский был отпущен обратно. [4]
Таким образом, ситуация со смертным приговором Мышецкому выглядит почти прецедентом. При этом, формально, в вину князю вменяли вовсе не то, что он стойко удерживал Виленский Замок, а то что он, якобы, очень жестоко обращался с жителями города. Так и было написано в приговоре с “жаренными” подробностями – “предается смерти не за то, что он был добрый кавалер и служил своему государю верно, а за то, что он был большой тиран и много людей покарал, и, на части рассекши, из пушек ими стрелял, иных на кол сажал, беременных женщин на крюках за ребра вешал, и они, вися на крюках, рождали младенцев”. [4]
Еще одним дополнительным обвинением князю была... жадность - якобы при имевших место на исходе 1660 года переговоров, Мышецкий выторговывал цену за сдачу полякам хлебных и соляных запасов Замка. Если такой прецедент и имел место, то, как в реальности показала история осады, воевода, скорее всего, или тянул время, или просто отказывался сдать казенные запасы. [4]
Вполне возможно, что реальной подоплекой всех обвинений была элементарная злость короля Речи Посполитой Яна Казимира на "какого-то там" русского воеводу из Московии, который своим упорством полтора года откладывал королевский триумф по поводу возвращения своей второй столицы. Вовсе не пытаясь идеализировать князя Мышецкого, сына очень жестокого XVII века, мы, тем не менее, отметим, что сам князь дал на это прямой намек в своей грамоте: “Король, мстя мне за побитие многих польских людей на приступах и за казнь изменников, велел казнить меня смертию...”.
По еще одной легенде, с 8 по 10 декабря, князя “обрабатывали” иезуиты, уговаривая перейти в католичество, что, мол, могло спасти не только душу князя, но и даже его жизнь. Конечно, князь Мышецкий снова отказался... [4]
10 декабря 1661 года на Ратушной площади Вильно состоялась казнь Мышецкого, которая была совершена Антоном Поваром – одним из изменников русского гарнизона. Князь Мышецкий взошел на эшафот, помолился на кресты церкви и поклонился на четыре стороны. По очередной легенде, Мышецкий совершил три поклона в сторону королевского жилища (дворца Великих Князей Литвы). При этом кто-то заметил осужденному, что он напрасно кланяется, так как там уже нет короля. Мышецкий на это якобы ответил, что для заочного прощания достаточно поклониться и месту, где был король. После этого князь лег на плаху. Дотошные чиновники Виленского магистрата посчитали, что заплатили “14 злотых и 4 гроша за приготовление эшафота и за солому хлопам...”. [8]
Король Ян Казимир спустя несколько дней после казни особым универсалом высказал благодарность части изменившего гарнизона Виленского Замка, отметив, что они оказали “немалые услуги” королю тем, что помогли сдать укрепление. Высокая королевская милость требует, чтобы вывести этих людей поименно. Три офицера: Семен Репинский, Данила Мармовский, Максим Вечеславовский (по фамилиям - явно не русские), и 13 солдат: Полуэкт Горбунов, Дементий Павлов, Федор Москвицын, Абрам Михайлов, Семен Дебин, Семен Онтуровский, Степан Казаков, Кузьма Прокопов, Филипп Лапичкин, Игнат Мартемьянов, Степан Недышев, Михаил Третьяков, Харитон Остафьев. [8]
В противовес им 5 человек, как уже было сказано выше, не захотели искать себе польских милостей, и остались верны присяге. Это дворяне Емельян Тяпкин и Апексим Суворов, князь Степан Шелешпанский, а также двое хорунжих - Игнатий Нодрез и Иван Крюк. По-видимому, эти люди находились в плену до 1662 года, когда произошел массовый обмен пленными между Москвой и Варшавой. Степан Шелешпанский упоминается в 1662 году в Москве, когда он получил чин жильца, а затем в 1668 году он был воеводой в Арзамасе. Последний раз его имя фигурирует в документах в 1690 году в связи с судебными исками с соседями-помещиками. Емельян Тяпкин в 1676-1677 годах был воеводой в Сокольске. Судьбы остальных остались неизвестными...
Князь Даниил Ефимович Мышецкий перед смертью успел составить “духовную” (завещательную) грамоту, которая не была тронута неприятелем, и позднее одним православным монахом доставлена в Москву. Грамоту передали жене и сыну князя. В ней Мышецкий кратко описывал обстоятельства осады и сдачи Замка, прощался со своими родными. Тело Даниила Мышецкого, согласно его последней воле, похоронили в старинном православном Свято-Духовом монастыре в Вильно. [4]
Сам город Вильно, сильно пострадавший в эту и в последующие войны, в конце XVIII века при разделах Речи Посполитой вошел в состав Российской Империи, теперь уже надолго. Затем он последовательно принадлежал Польше, советской Литве, а с 1991 года под именем Вильнюс является столицей независимой Литовской Республики.
Виленский Замок так сильно пострадал в описанную нами осаду, что с тех пор представлял собой развалины. Уцелела только одна башня - т.н. Башня Гедимина. В настоящее время ведутся работы по реконструкции Замка.
Жена казненного князя Мышецкого – Анна Кирилловна (урожденная Босых), и его единственный сын Иван Данилович Мышецкий, были за заслуги их мужа и отца - “за виленское осадное сидение”, пожалованы царем Алексеем Михайловичем несколькими деревнями, своеобразной “пенсией”. Последние упоминания о них приходятся на 1667 год. В 1680-е, после смерти Ивана Даниловича, род Даниила Мышецкого угас (хотя сам род Мышецких продолжился через его родственников). [1]
Царь Алексей Михайлович продолжал еще долго помнить о своем верном воеводе – спустя целых 8 лет после смерти князя, в книге росписей доходов и расходов царской казны за 1669-70 годы, в графе расходов на поминовение по почившим в Бозе, есть строка и “по князе Данииле Мышецком”...
Со временем казненный князь Мышецкий превратился в одну из городских легенд Вильно. Легенда гласила, что по ночам возле Свято-Духова монастыря многие люди видели, как обезглавленный воевода расхаживает около своей могилы. Сама же могила Даниила Ефимовича Мышецкого со временем совершенно затерялась, так что уже в начале XX века историки и археологи не знали, где она... [5]
В ноябре 1911 года в Вильно (тогда входившем в состав Российской Империи) в Виленском Русском Собрании состоялись мероприятия, посвященные 250-летней годовщине смерти князя. До Революции 1917 года биографию князя изучали в церковно-приходских и начальных школах Вильно, представляя как образец патриотизма русского человека. Затем череда смут, войн и различных политических режимов почти вытерла имя Даниила Ефимовича Мышецкого из истории... [5]
Этого человека нельзя назвать гениальным полководцем или великим государственным деятелем, его также нельзя идеализировать. Жесткий человек жестокого XVII века, он, однако, заслужил, чтобы о нем хотя бы иногда вспоминали. Сегодня, когда прошла 350-я годовщина смерти Мышецкого и падения Вильно, нам также уместно вспомнить о храбрых русских воинах XVII века вообще, и о князе Мышецком в частности.
Завершая рассказ об этом человеке, типичном сыне своего времени, русском дипломате и воеводе, приведем еще один отрывок из его духовной грамоты, написанной в Вильно перед смертью. Приведенные слова, обращенные им к своим родным, как нельзя лучше характеризуют мотивы действий Даниила Ефимовича Мышецкого: “Принял [я] здесь смерть, исполняя великому государю крестное целование и напамятуя вам, - не хотя вам и роду своему принести вечные укоризны, чтобы вы службу мою напамятовали и изменщиком меня не называли”.
Подобный патриотизм в наш XXI век покажется кому то смешным, кому-то глупым, кому то напыщенным. А кому-то – естественным и правильным. Таких людей, надеемся, большинство...
VII. Использованные источники.
1. М.Ю.Лебединский. Хроника рода князей Мышецких (от предков Рюрика до наших дней). Москва, 1998 год.
2. Эскин Ю.М. Местничество в России XVI-XVII вв. Хронологический реестр. Москва, 1994
3. Акты Московского Государства, изданные Императорской Академией Наук под редакцией Н.А. Попова. Санкт-Петербург, типография Императорской Академии Наук, 1894 год. Том II.
4. С.М.Соловьев. История России с древнейших времен. Том 11. Глава 2.
5. П.В. Батюшков. Памятник русской старины в западных губерниях. Санкт-Петербург, 1890. вып.VI, стр.74
6. Ирина Арефьева. Князь Даниил Ефимович Мышецкий - Забытый герой ХVII столетия. Москва: Живой Колос, 2009
7. Ирина Арефьева. Верность долгу. Москва: Живой Колос, 2009
8. Акты виленской комиссии том 34 - Акты относящиеся ко времени войны за Малороссию // Акты Виленской археографической комиссии в 39 т. Вильна: Тип. А.К. Киркора, 1865-1915.
9. Русские акты копенгагенского государственного архива, извлеченные Ю.Н.Щербачевым. // Русская историческая библиотека том XVI. Санкт-Петербург, 1897
10. Под стягом России: Сборник архивных документов // Сост., примеч. А. А. Сазонова, Г. Н. Герасимовой, О. А. Глушковой, С. Н. Кистерева. Москва: Русская книга, 1992.
11. А.И. Барсуков. Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII века. Москва, типография М.М. Стасюлевича, 1902 год.
12. Андрей Роде. Описание второго посольства в Россию датского посланника Ганса Ольделанда в 1659 г. // Проезжая по Московии. Москва: Международные отношения, 1991. C. 21-22