Сходить к песку за солью и спросить,
что делает он в теле и в клепсидре
из тел народа, между двух осин
стоящего, в ладонях Немезиды
сидящего, висящего на лбах
когтистых табуретов, не волнуя
луча песка, светящего в углах
аллаховую мантру-аллиллуйю –
от бога и от олуха… и от
оранжевого зарева в брюшине
пустыни…
…завтра солнце вновь взойдёт,
над дюнами на адовой машине
прокатится, из окон горсти тел –
мельчайших тел жары – бросая, словно
водитель – шелуху…
Осатанел
песок от ласки, будто подголовник –
от тяжести башки старухи Живь…
... а завтра из вчера рождает пытку…
Сходить к песку! Спросить его о лжи!
Успеть спросить, пока песок на нитке
ещё живуч, и дёргается, и
пока язык не высушен налётом
девятой бури…
Как молчат «цари»
египетские! – из песочной лодки,
ходящей по земле – под землю – под
песочник пальм, в которых видишь – женщин…
Что делает песок?
Песок поёт,
въедаясь в кожу – всё больней, всё резче!
Въедаясь в душу, – крашеный песок,
небесно-синий и синячно-русый…
…незаданным вопросом на восток,
в рифлёном, пересохшем в горле русле
спит беспокойство…
Беспокойство – бинт
в ушной темнице.
Слух – в одну пелёнку…
Но человечек чувствует: навзрыд
пустыня глазом ворона глядит
на губы онемевшего ягнёнка…
