ТТТ. Глава первая (Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))

                                                     Глава первая
Маленький садик подле кельи Бернара, с первого кустика, а, пожалуй, еще и ранее, был его излюбленным местом. В часы отдыха, когда в монастыре замирала жизнь, Бернар приходил сюда и прохаживался по песчаным дорожкам или присаживался на низенькую, деревянную скамейку. Он не делал тайны из того, где находится, и потому его легко можно было отыскать.
Сейчас Бернар присел на скамью. Он не устал, хотя все утро провел на ногах; ему просто захотелось в тишине, без движения, побыть несколько минут.
Присев, Бернар привычным движением откинул капюшон сутаны и рассеянным взглядом окинул садик. Все было знакомо и ничего не остановило и тем более не привлекло его внимание. Одновременно он продолжил свои рассуждения, которые занимали  его мысли уже весьма длительное время. Но он пока тщетно пытался их оформить в некую логическую цепь, надеясь, что каждое звено этой цепи будет неопровержимо. Однако до сих пор решающее звено ускользало, и цепь рассуждений прерывалась.
«Итак, – думал Бернар, продолжая рассеянно скользить взглядом по цветам, кустам и близкой стене, которая отделяла монастырь от суетного мира, – все–таки нет объяснений сути сатаны! По крайней мере, я пока не нашел, – поправил он себя, – но ведь это не означает, что определения нет. Действительно, поскольку сатана существует, то то,  чем он занимается, никак нельзя назвать противодействием Богу! Если допустить такое кощунство, то далее вообще можно толковать, что Бог не всесилен и даже более: не един! Нет, это не просто не верно, это ересь! Но тогда все же – почему сатана соблазняет, вселяет греховные мысли и всячески мешает людям в их стремлении к праведной жизни? Он и сына Божьего пытался заставить усомниться то ли в том, что он сын Бога, то ли во всемогуществе Отца! Неужели можно допустить, что Сатана пробовал это сделать именно потому, что Господь об этом не узнает? Нет, этого допустить нельзя. Тогда: почему?»
Бернар недовольно сжал губы и, не сдержав досаду, пошевелился. Ничего не получается! Уже который раз он в своих рассуждениях подходит к этому вопросу и никак не находится ответ!
Но Бернар был очень терпелив и никогда не терял надежду в свои силы. Он вздохнул и вновь собрался приступать к рассуждениям.
– Святой отец! – донесся до него чей–то голос.
Бернар повернул голову и увидел, как в садовую калитку, что находилась совсем рядом с монастырской стеной, вступил монах.
– А, брат Симон, – узнал его Бернар, – что случилось?
– Прибыл гонец от рыцаря Гуго де Пайона. Куда его проводить?
– Куда? – Бернар на мгновение задумался, – проводи его сюда, в сад.
Монах кивнул и скрылся, аккуратно прикрыв за собой калитку.
«Гуго де Пайон, – сказал сам себе Бернар, – это хорошо». Больше он ничего не добавил, а просто ожидал. Наконец садовая калитка вновь отворилась, и в садик вошел оруженосец графа Гуго де Пайона, среднего роста, ничем не примечательный, да и окутанный дорожным плащом, который представлял его фигуру бесформенной. В руках у вошедшего не было ничего, даже шляпы.
Войдя, оруженосец первым долгом подошел под благословение. Поднявшись навстречу гостю, Бернар благословил и спросил:
– Как зовут вас?
– Сент–Морак, – ответил вошедший, слегка хрипловатым голосом. Бернар кивнул, – Мой господин, – продолжил Сент–Морак, – велел передать вам, что в назначенный день он непременно будет там, где вы укажете.
Бернар вновь кивнул и, в свою очередь, сказал:
– Передайте рыцарю Гуго де Пайону, что я рад буду его встретить через двадцать дней, в полдень, тут, в монастыре, в моей келье. Также передайте, что прибудут еще рыцари, и все мы надеемся, что встреча состоится. Ступайте, сын мой.
Сент–Морак поклонился и, попятившись несколько шагов, повернулся и подошел к калитке, которая, словно сама по себе, отворилась перед ним. Бернар знал, что калитку отворил стоящий снаружи монах, а не ожидавший этого, Сент–Морак даже остановился, но разглядев, видимо, за калиткой фигуру своего недавнего проводника, двинулся вперед.
Оставшись в одиночестве, Бернар вновь опустился на скамью.
«Так, – думал он, – четверо уже прислали людей сообщить о согласии; наверное, на днях прибудут гонцы от остальных. Хотя и четверых хватило бы. Но мало ли опасностей на пути?»
Дело, которое Бернар хотел поручить нескольким рыцарям, приглашенным им сюда, в цистерцианскую обитель, было не только трудным само по себе, но и очень важным по своим возможным последствиям.
«Но это, если я прав, – сделал оговорку Бернар, – но я не могу ошибиться, – продолжил он, – сколько приговоренных к смерти я уже видел! Сколько камер, келий, да и только Бог знает, как назвать еще те склепы, где бывает и заживо хоронят людей!» Бернар даже поморщился, вдруг представив какую–то камеру – не камеру, а скорее каменный мешок, где когда–то он пытался напутствовать перед смертью узника–еретика. Тогда речь не шла о исповедовании, это было бессмысленно: ненужная трата сил. И потому узник и запомнился только, как куча тряпья, от которой исходило зловоние. Запомнился именно каменный мешок, в который был заключен еретик.
В колеблющихся бликах от пламени факела, он вдруг обратил внимание на серые стены с налетом плесени, испещренные надписями, где уже полустертыми, где хорошо видными. Что только там не было написано! И проклятия, и мольбы, и примитивные рисунки… . Чаще всего: кресты. Часто рисунки и надписи были нацарапаны поверх других, подобных рисунков и надписей. Многое оттого и было невозможно разобрать и, тем более, прочесть.
Неожиданно для самого себя, обратив внимание на надписи, сделанные сгинувшими давно людьми, Бернар вдруг задался мыслью: что же заставляет этих людей царапать камень? Кресты, кресты, иногда надпись. Бернар, движимый страстью познать, что подталкивает людей оставить надпись, стал часто наведываться в подземелья.
Он сразу догадался, что обилие крестов объясняется тем, что, скорее всего, большинство узников, просто не умели писать. Кресты подобно паутине покрывали стены. С первого взгляда казалось, что больше ничего на стенах нельзя увидеть. Но это было не так.
Все–таки, кое–где, кое–что, можно было разглядеть. При близком рассмотрении видны были надписи: чаще всего, конечно, на французском языке, но встречались и на латинском, испанском, немецком языках. Видел он и начертанные проклятия на  английском. Как–то Бернар заметил надпись, сделанную греческим письмом.
Хотя надпись явно была выцарапана на камне очень давно, она прекрасно сохранилась. «Сатана – слуга Бога», – прочел Бернар. Надпись запомнилась в первую очередь своей необычностью, и не раз, и не два, Бернар вспоминал ее; эта надпись не давала ему покоя, и он уже давно старался или опровергнуть или подтвердить ее. Однако, до сих пор ему это не удавалось, в первую очередь оттого, что он затруднялся вывести ясное представление о Сатане.
Бернар прервал свои мысли и прочел шепотом молитву. Окончив, вновь задумался, привычно перебирая тонкими пальцами чуть удлиненные зерна четок.
Мысль его унеслась далеко и принялась витать над Святой Землей. «Конечно, – думал Бернар, – путь к Святой Земле не близок и опасен. Но разве это может остановить истинных христиан? Нет, не останавливает! И гибнут паломники, многие гибнут. Но, как и должно быть, не ослабевает их поток. Они идут с чистым сердцем, поклониться Гробу Господню, но часто, ох, как часто, оказываются в рабстве у неверных»!
Бернар вздохнул. Дело, что он хотел поручить рыцарям, которых и приглашал к себе точно так же, как и Гуго де Пайона, в числе прочего заключалось в том, чтобы направить их охранять и сопровождать прибывающих в Святую Землю паломников до Иерусалима.
Выбранные для этой миссии Бернаром рыцари, были не только богаты, но и известны храбростью и умением, да и окруженные немалым количеством оруженосцев и слуг. К тому же истинные христиане.
– Святой отец! – донесся до сознания задумавшегося аббата, голос привратника Симона. Бернар посмотрел в его сторону.  – У ворот обители собрались несколько торговцев, – продолжил Симон, – просят вас к ним выйти.
– Что им нужно? – спросил Бернар, поднимаясь со скамьи.
– Они просят напутствия в дорогу.
– Отслужили службу?
– Да, святой отец. Это те, которые направляются в Рим, – напомнил Симон.
– А, да, да, – произнося это на ходу, Бернар прошел мимо Симона, который аккуратно прикрыл калитку за настоятелем, и направился в сторону монастырских ворот. Симон остался подле калитки, устроившись справа от нее, на короткой скамье, что представляла собой обрезок дубового бруса, положенного на два, вросших в землю камня.
Бернару пришлось пройти длинной галереей, на которую он поднялся по ступеням, начинавшимся почти сразу за калиткой. Эта галерея была предназначена для достижения двоякой цели. С одной стороны она служила на случай обороны монастыря, а с другой – просто удобным сообщением между воротами монастыря и самой дальней от него частью двора. Особенно был доволен Бернар, который с гораздо большим удовольствием взбирался по ступеням лестницы на галерею, чем пересекал двор, обычно заполненный разным людом и тему, кому чаще всего хотелось именно у него получить благословение.
Проходя по галерее, Бернар, с одной стороны мог лицезреть сквозь бойницы, проделанные в стене – бескрайние леса и прогалины полей, что окружали монастырь, с другой – двор монастыря, на котором разгружали с трех телег бочки, скатывая каждую по наклонно поставленным жердям в подвал.
«Уксус», – вспомнил Бернар. Он не спеша шел по галерее, с удовольствием посматривая то на сутолоку во дворе, то, словно ища контраста, на безмолвный вид, открывающийся слева, в каждой бойнице, мимо которой он проходил. Бернар даже инстинктивно замедлял поступь, проходя мимо бойницы и чуть ускорял движение, стараясь быстрее дойти до следующей.
Однако галерея была, хоть и длинна, но не бесконечна, о чем со вздохом сожаления подумал Бернар, подойдя к лестнице, что вывела его прямо к монастырским воротам. Там его встретили два привратника и указали на несколько снаряженных в дорогу телег, подле которых, держа в руках шапки, стояли четыре человека – те самые купцы, о которых говорил Симон.
В отдалении кучкой сгрудились слуги, которые тоже заблаговременно, задолго до появления Бернара, сняли шапки.
Подойдя к купцам и быстро, поочередно благословив их, Бернар спросил с некоторым удивлением:
– Обоз без охраны?
– Охрана с большей частью телег уже в дороге, – пояснил старший, которого, как хорошо знал Бернар, звали Пьер.
Бернар кивнул в ответ и сказал, обращаясь сразу ко всем купцам:
– Да пребудет благословение Божье вашим делам и надеждам. Знаю, что достойно пожертвовали на храм и воздастся вам за это, – он сделал паузу, во продолжении которой осенил крестом сначала обозы, затем слуг, после купцов. Еще когда Беернар осенял крестным знаменем обоз, купцы, а увидев это и слуги, поспешно опустились на колени, – Благословляю вас в дальнюю дорогу, ибо знаю, что путь ваш из Рима, от подножья Святого престола, лежит в Святую землю. Встаньте, – обратился он к купцам. Те поспешно поднялись, – Ступайте с Богом, – и, более не произнеся ни слова, Бернар повернулся и прошел в монастырские ворота, которые тотчас притворились за ним.
Купцы о чем–то переговорили между собой, потом один из них махнул рукой слугам, указывая на телеги, и вскоре обоз двинулся по дороге. Купцы и слуги, кроме возниц, двинулись вслед обозу пешими, с непокрытыми головами. Наконец обоз скрылся за поворотом дороги, которая, начинаясь от ворот монастыря, вела сначала прямо, а потом плавно поворачивала, скрываясь за стеной леса, редкого вначале, но все густеющего с каждым лье.
Бернар, не задерживаясь нигде, тем же путем, по галерее, прошел назад, в свой садик.
«Пьер, – думал он, – да и его спутники: Клеманс, Жан и Дюрок, должны будут добраться до Святой земли как раз к Рождеству. К тому времени и рыцари туда должны попасть. Там, в Иерусалиме они встретятся. Если Бог их сохранит, то все так и будет».
Бернар в этот раз не присел на скамью, даже не обратил на нее внимания, разве что скользнул по ней равнодушным взглядом. Принялся прохаживаться по короткой тропинке.
«Дьявол, – думал он, – почему Богу не претит то, что он вмешивается в людские дела? Может потому, что Бог создал людей по своему образу и подобию? И не имея сил противиться Богу, Сатана искушает его творения? Нет, – прервал себя Бернар, – как же так? Не имея возможности противиться Богу, – повторил он, – Но почему тогда Бог дозволяет искушать свои творения? Не есть ли тут противоречие? Да, да, – Бернар остановился, – Как можно надеяться на то, что Бог не знает о кознях Дьявола?»
«Знает! – вдруг, молнией мелькнула мысль, – «Сатана слуга Бога». Да, да, слуга Бога! И слуга искушает творения Бога? Почему?»
Бернар тихо прошептал: «Так хочет Бог». Он вдруг почувствовал, что устал, подошел к скамье. Уселся. Мысли, показалось ему, вдруг покинули его голову. Но это продолжалось всего несколько мгновений.
«Слуга Бога, – мысленно повторил он, – а если Бог приказал Сатане искушать людей для того только, чтоб тайное стало явным? Чтоб скинуть маску агнца и показать истинную? Для того только, чтобы люди понимали, что за внешней благочестивостью может прятаться враг? И именно этим дать людям возможность стать более подобными ему, Богу? Истинно верующему Сатана не опасен. Как в писании? – Бернар чуть наморщил лоб, припоминая: – Да: «Ибо таковые лжеапостолы, лукавые деятели, принимают вид Апостолов Христовых. И не удивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их». Да, да», – Бернара вдруг охватило возбуждение. Он поднялся и вновь принялся ходить по дорожке.
– Но конец их будет по делам их, – шепотом повторил он, – по делам их!
«Вот оно! – мысленно воскликнул Бернар, – Дьявол слуга Бога! И тот, кто искушен Дьяволом и тот, кто не поддался искушению, все равно предстает пред Богом нагим, уже не имея возможности спрятать свою тайну, как пытается ее спрятать проклятый мною Абеляр, – вдруг мелькнула мысль, – да, да и этот дьявольский школяр из Парижа, и другие. Ведь указал мне Господь, что кроется в глубоком смысле речей Пьера Абеляра! Дьявол! А указав мне, не нарушил ли эти козни сатаны? Но, – вдруг молнией мелькнула следующая мысль у Бернара, – не потому ли я увидел суть речей Абеляра, что именно так нужно было Господу? Именно потому и ясен стал Абеляр, что Сатана исполнил волю Бога и раскрыл подлинную суть парижского школяра!  Да, вот оно! Нашел! Нашел! Богом дадено право сатане: срывать маски, делать тайное явным, для людей же, для людей! Чтоб видели, что за вкрадчивыми речами прячется враг Христа! Прозреть дал им возможность Господь! Как прозрел апостол Павел». Бернар вдруг остановился, словно натолкнулся на невидимую стену.
Он почувствовал одновременно какую–то легкость в душе и непонятно откуда появившуюся усталость в теле. Это было внове, и Бернар даже несколько растерялся от новых ощущений. Кое–как добрался до скамьи. Немного посидел, сделал несколько глубоких вдохов и, наконец, почувствовав, что странные чувства, охватившие его, стали не столь ярки, повернул голову к калитке и даже не позвал, а тихо произнес:
– Брат Симон.
Монах почти тотчас открыл калитку и вступил в садик.
– Передавай всем, кто бы меня ни спрашивал, что я в келье молюсь.
– Всем? – переспросил Симон, – даже если будут срочные вести?
– Да, – твердо ответил, не колеблясь, Бернар, – передай всем, что я уединяюсь на время равное семи дням. В эти дни меня не тревожить, ибо я пребываю в молитвах и посте.
Симон молчал. Бернар поднялся со скамьи.
– Да, – обратился он вновь к Симону, – утром каждого дня ставь мне подле двери, – он указал на дверь кельи, что была в десятке шагов от него, – большой кувшин свежей воды, – все. Ступай, да тотчас запри за собой калитку, – ничего более не произнося, Бернар прошел в свою келью и тихо притворил собой дверь.