СТРАСТНАЯ НЕДЕЛЯ
Следующие два дня Солганского на допрос не вызывали, и ему удалось немного отлежаться. Правда лежать на узких жестких нарах было больно, и он устроился в углу, набросав туда побольше соломы. Нотариус Сергей Покровский отдал ему своё пальто, и Ян устроил себе что-то вроде постели.
Ниночка всё ждала, что её отпустят, но к вечеру вера в это у нее почти исчезла.
А на другой день Ниночка, доверившись Солганскому, рассказала ему историю своего ареста.
Она присела рядом с Солганским на солому.
- Это всё из-за Дуньки - как-то совсем по-детски сказала Ниночка.
- Что за Дунька? - спросил Ян.
- Дуня - наша кухарка. Мама уволила её неделю назад...
и вот, результат - Ниночка грустно вздохнула, - То, что это она - я уверена. Больше некому. Она одна знала, куда я спрятала эти вещи.
Спрятанными вещами была серебряная сахарница и икона в золотом окладе с дорогими камнями.
- Всё это давно надо было сдать, а я спрятала, и Дуня мне сама помогала тогда. Даже место для тайника мы с ней вместе выбрали, - Ниночка грустно посмотрела на Солганского, - Но просто эту икону у меня рука не поднималась им отдать. А сахарница... я её хотела немного попозже обменять на продукты, хоть на кусочек сала или муку. Маме сейчас надо питаться получше, у неё недавно опять чахотка открылась.
В глазах у Ниночки блеснули слёзы.
- Мама совсем больная была в тот день, лежала в постели. Поэтому её не взяли вместе со мной. Но я теперь так боюсь, что и её арестуют, - по щекам Ниночки побежали крупные слёзы.
- Ну-ну, не плачьте, - попытался утешить её Солганский, - Будем надеяться на лучшее. У Вас есть кто-то ещё из родных?
- Отец умер четыре года назад. А брат...Володя...его убили в 18-ом, нам написал об этом его друг. Он служил у Корнилова.
Плечи Ниночки дрогнули.
- Я не могу простить Дуню, - прошептала девушка, - Зачем она с нами так?
Солганский приподнялся и слегка обнял её за плечи.
- Нина, очень трудно простить предательство. Меня вот друг предал.
- Друг? - она посмотрела на него расширенными глазами, - Но почему? И что же Вы такого сделали?
- Сделал ему больно в своё время. А он решил, что его боль я должен смыть кровью, - Солганский горько усмехнулся, - Я тоже никак не могу простить его, Нина.
Пока не могу.
- Боже мой! - воскликнула Ниночка, - Что случилось с людьми? Или...они всегда были такими, а мы просто не замечали этого?
- Может быть, - ответил Ян.
Возникла пауза.
- Сколько Вам лет?, - нарушил молчание Солганский.
- Восемнадцать. Совсем скоро девятнадцать исполнится, в мае, - поспешно добавила Ниночка, как-будто хотела казаться старше своих лет.
"Марусе сейчас тоже восемнадцать" - подумал Солганский, - "Совсем ребёнок. Ладно - меня и остальных мучают, но её-то сюда за что?"
И он почувствовал глухую злость, нараставшую внутри.
- А у Вас, - Ниночка слегка дотронулась до его рукава и заглянула в глаза, - У Вас есть родные?
- Родители умерли, - ответил Ян, - Есть жена, но она в другом городе. Далеко отсюда.
Ниночка внимательно смотрела на него.
- Наверное она красивая? - вдруг спросила она.
- Очень. Самая красивая женщина на свете.
- Это здорово. А я..., - Ниночка опустила глаза и замолчала, - Я никогда никого ещё не любила. Даже не целовалась ни с кем. Хочется ведь по любви...
Она немного покраснела.
- Вообще, ерунду какую-то говорю. Простите. Это от нервов наверное и от усталости.
- Ничего, Ниночка, - сказал ей Ян, - И это не ерунда. Всё ещё у Вас будет хорошо. И любовь будет.
Нина смотрела на него совсем по-детски, верила.
На следующий день, в воскресенье, был приём передач от родственников. И Ниночка тоже получила узелок с передачей от своей матери.
Усевшись на нары, девушка развязала слабо затянутый тряпичный узел.
- Ой, - громко воскликнула она, - Здесь точно уже кто-то порылся!
Солганский с трудом встал со своей лежанки и подошёл к ней.
- Ну, смотрите, Ян! - Ниночка показала ему на содержимое развязанного узелка. Там лежала пара яблок, немного жженых леденцов и половина пирога, явно уже отломанная.
- Ниночка, здесь это обычное дело. Они вскрывают все передачи, смотрят и что получше из них забирают себе, - Солганский сел рядом с ней на деревянные доски.
- Но ведь это так несправедливо! - громко воскликнула девушка.
"Справедливость...теперь это слово ничего не значит", - подумал Ян.
Но вслух сказал ей другое:
- Ну что поделать, Нина, нам приходится терпеть всё это.
- Ладно, - она вытерла кулачком глаза и, отломив кусок от того, что осталось от пирога, протянула его Солганскому.
- Возьмите пожалуйста. Я одна есть всё равно не буду.
И мне ведь приносят, а у Вас в Петрограде никого нет.
Ян стал наотрез отказываться, но Ниночка чуть ли не закричала, настаивая.
Она оказалась очень эмоциональной.
- Cпасибо, милая Ниночка, - Солганский всё-таки взял из ее рук кусок пирога и откусил его, - Очень вкусно. Я уже забыл, когда ел домашнюю еду.
- На здоровье, Ян, - она улыбнулась, - А знаете, какой сегодня день?
- Какой?
- Вербное воскресенье.
- Да, верно. Я совсем забыл. У меня все дни как-то смешались.
- Завтра начинается страстная неделя. А следующее воскресенье светлая Пасха Христова. Я так люблю этот праздник, - тихо сказала Ниночка.
На другой день ближе к вечеру Нину вызвали на допрос. Солганский беспокоился за неё. Молоденькая симпатичная девушка наверняка могла вызвать нездоровый интерес у чекистов. Её не было минут сорок, и он уже начал сильно волноваться.
- Ну что, как себя чувствуешь? - рядом с ним на солому сел Сергей Покровский.
- Да ничего вроде, болит только всё, - ответил Ян, - Но второй день уже не трогают.
Солганский посмотрел на Сергея.
- Да ты никак побрился? - удивился он, - И как тебе это удалось?
- Побрился, - гордо ответил Покровский, - Надоело, как скотине ходить. А как...да просто приплатил одному, вот меня и побрили, в наручниках конечно.
Могу и насчёт тебя договориться.
- Ладно, Сергей, не надо, - Солганский закашлялся, - Побреюсь, когда выйду отсюда.
Заскрежетали запоры, дверь отворилась и в камеру втолкнули бледную Ниночку.
- Ну что, Ниночка? - спросил Ян, когда она подошла и села рядом с ним, - Как всё прошло?
Ниночка стала рассказывать. Обращались с ней довольно спокойно, не приставали. Сначала удостоверили личность, потом были вопросы про известные уже икону и сахарницу.
- Зачем я их спрятала всё спрашивали, - Нина подняла на Солганского большие серые глаза, - А ещё спрашивали про брата.
- Про Вашего брата?
- Да. Где он воевал, в какой армии, ну и всякие мелочи ещё.
- И что Вы ответили?
- Я всё честно ответила, как было.
- Нина, зачем? - громко спросил Солганский.
Девушка испуганно посмотрела на него.
- Зачем Вы всё это рассказали?
- Но...какое это теперь имеет значение?, - запинаясь проговорила она, - Володя уже почти два года как мёртв.
- Да какая разница, Нина, - Солганский взял её за руку, - Им главное хоть к чему-нибудь прицепиться, найти хоть какую-то вину, хотя бы косвенную.
Вы понимаете?
- Но что же теперь делать? - губы Ниночки дрогнули, - Я им уже всё рассказала про брата.
- Ладно, Ниночка, - Солганский слегка обнял её, увидев, что глаза девушки наполняются слезами, - Будем надеяться на лучшее.
- Да, - всхлипнула она, - Спасибо Вам, Ян.
Два дня Солганского не трогали. А на третий, во вторник его опять вызвали на допрос.
"Боже, дай мне сил", - подумал Ян, услышав свою фамилию и знакомое: "На выход"
- Давай, шевелись! - прокричал ему, стоящий у двери охранник, - Или тебя, что, до вечера нам ждать?!
Ему опять надели наручники и повели к Юдину.
- Ну что же, не изменили своего мнения? - поинтересовался у него чекист, когда Солганского грубо пихнули перед ним на стул.
Ян молчал.
- Или Вы теперь в молчанку решили поиграть, а? - резко крикнул Юдин ему в лицо, перегнувшись через стол.
От него пахло перегаром.
Солганский отвернулся к окну. Юдин взял его за ворот и притянул к себе, со злостью глядя ему в глаза.
- Послушайте, Солганский, Вы уже всех здесь утомили своим упрямством.
Мы ведь с Вами ещё по-хорошему обращаемся. Пока что. Но скоро будет по-плохому.
Ян всё также молчал.
Юдин отпустил его ворот и кивнул двум, стоящим у дверей чекистам.
- Ну что, сука, долго ещё геройствовать будешь? - Юдин нагнулся и выкрикнул эти слова в лицо лежащему неподвижно на полу избитому человеку, - Долго ещё?!
Всё равно ведь в расход пойдешь!
Юдин сел за стол, вытащил из портсигара сигарету и закурил.
- Уберите его, - бросил он охранникам, - Сегодня он уже вряд ли что-то скажет.
/Продолжение следует/