Все события и персонажи в тексте являются вымышленными. Любое совпадение с реальностью носит исключительно случайный характер.
На работу, в редакцию журнала „Шахматная столица”, надо приходить опрятным и нарядным. Чтоб все подумали, вот гляди ж ты, ведь обалдуй обалдуем, а ухоженный! И модный. Майка с эмблемой олимпиады в Ханты-Mансийске во всю грудь. Джинсы с выкрутасами, клеш 38 сантиметров и блямба металлическая на поясе, «Metallica» написано. Очки солнцезащитные кругляшами, как у кота Базилио из соответствующей фильмы. В руках пакет глянцевый, на пакете волосатый мужик с гитарой скачет и написано по-ихнему «Mother’s nature son». Это понять несложно — натуральный, значит, маменькин сынок. Соответствует.
Редакция и еще с десяток разных фирм находятся недалеко от РШУ. Все издательские помещения на втором этаже, их двери выходят на внутренний, общий с другими заведениями, круговой балкон-веранду.
Поднявшись на второй этаж, я прохожу сортирный закоулок, сворачиваю в узкий коридорчик, ведущий на балкон, и тут меня ждет обязательное приключение. Дубовая дверь приоткрыта, и из дверной щели посверкивает белком прищуренный глаз. Не нравится мне его выражение, ох, не нравится. Чудится мне чтой-то и мерещится в его помаргивании, зырк-зырк. А тут еще мне в спину из сортирной катакомбы как взвоет, как заклокочет. Прямо бобок какой-то, думаю, только тумана кладбищенского недостает.
Дверь со вздохом отползает. В комнатушке посверкивают уже оба глаза.
- Привет, Димыч! — первым здороваюсь я. — Что новенького? Подготовил свежий материал?
- Здравствуй, здравствуй, если не подшутил, — негромко отвечает бывший провинциальный словотворец.
Голос его меня не радует. Нечасто Дмитрия печатали в столичных изданиях. Да и сумма гонораров оставляла желать лучшего.
Я понимаю, дела у Димы неважнец, живет после переезда в столицу в общаге, зарплата три копейки, материалы не берут. Только в «Черно-белом анархисте» кое-что подпечатывают и все, про «64» и не мечтай.
- О чем материал, спрашиваю? — по-прежнему бодряком-весельчаком продолжаю я. — Командные чемпионаты страны?
- В гробу я их видал, — морщится Дмитрий. — Обзор дебютных новинок чемпионата Европы. За это больше платят. — Последние слова он произносит дрогнувшим голосом, с эдаким нажимом, дескать, я не только гроссмейстер - журналист, но и сильный теоретик!
- Эх, Дима-Дима, — вздыхаю доверительно я. — Какие на хер дебюты, чего ты гудишь! Что я, твоих дебютов не видал? 1.а3 да 1.b3. Ты вот попробуй, ради эксперимента, донести эту свою продукцию непосредственно в массы. Поставь физиологический опыт.
Дмитрий настораживается, прищуривает глаз, потом второй. Но любопытство сильней неприязни.
- Какой опыт? — с хитрецой интересуется он.
- Находишь в базе партии какого-нибудь популярного современного гроссмейстера. Комментируешь их, разбираешь по дебютам. И в печать. Анализ с мощным компьютером, по полной программе. Украшаешь, прихорашиваешь, наводишь блеск и глянец. Главное в эксперименте — легион любителей шахмат. Ждущий от шахматной печати, по неведению, всяческих радостных и светлых откровений. Далее отдаем материал Алику, и я договариваюсь. Навру ему чего-нибудь, это моя забота. И материал печатается в журнале. Или отдельно издаешь, как тебе удобно. Вот они, денежки!
- А чье творчество взять-то? — щурится Дмитрий и чешет свою пышную шевелюру.
- Вопрос законный, — великодушно признаю я. — про Свенсона уже написали. Возьмем Гирю. Для чистоты эксперимента.
- Я с его творчеством плохо знаком, — поразмыслив, заявляет Дмитрий. — И времени много потребует.
- Ага, забоялся! — подначиваю я.
– Сигарету дашь? — переводит разговор на деловые рельсы Дмитрий. Собственно, за этим он меня и караулит каждую пятницу. У издательских он стрелять курево стесняется, поскольку курит тайно, особливо от всех. И чего суетится, непонятно.
А в редакции и так все относятся к нашему страдальцу или с деликатной брезгливостью, или с замаскированным неуклюжим состраданием. Девчонки-корреспондентки шаурму специально ему прикупают, подкармливают. Хотя Дмитрию везде кошечки-собачки мерещятся. А может, и вправду их ловят на шаурму, кто же проверит!
Но я тоже не лыком щит энд меч, как говорят мерикосы. Поэтому на вполне ожидаемую табачную просьбу имеется у меня дежурная пачка «Мальборо». Дмитрий берет сигареты, глядя озабоченно за мою спину.
- Премного благодарен! — бурчит он и, ковыряя целлофан сигаретной пачки, неожиданно спрашивает.
- Куда деньги потратишь?
- Какие деньги, ты о чем? — недоумеваю я.
- Че придуриваешься?! Материалы твои в сборник партий олимпиады пошли?
- Вроде того.
- У тебя там, считай, половина книжки. Это больше четырех авторских листов. Я ведомость видел, выходит восемьсот евриков чистыми. В кабак небось пойдешь? Дискотеки-дрискотеки? — Голос подрагивает, в нем слышны завистливые нотки.
- Это добрая новость! Сумма, понятно, хорошая. Да и не думал я как-то про гонорар, — отвечаю я.
Я тоже закуриваю, как бы задумываюсь. На самом деле, я про эти деньги уже давно знал. И прожектов по их утилизации напридумывалось мне не меньше дюжины.
- Я, наверно, в Биль полечу, — говорю я. — Весьма это актуально. Буду штурмовать гроссмейстерскую норму. Ты как, одобряешь такое капиталовложение?
- А почему именно в Биль? — спрашивает Дмитрий, он заинтригован.
- В этом году с нашей компанией полетят сестры Косенковы, ядреные секстелки. Меня при их виде трясет всего.— Вздыхаю, озабоченность на лице показываю. — Дело это, как ты понимаешь, расходное — билеты, гостиница. Но я так считаю, что понты дороже. Дороже понты, нет?
Дмитрий от моего откровения впадает в ступор. Даже «Мальборина» у него гаснет от расстройства, залипнув в углу рта.
- У тебя одни понты на уме, да сестры твои, проститутки! — От обиды на этот паскудный мир у него начинают дрожать руки. Какой же он нервный все-таки, жуть. Как бы с ним от дебютных анализов кондратий не случился. Нельзя же вот так всерьез! Кругом люди вертикаль власти достраивают, нанотехнологии…
По веранде кто-то цокает каблуками, гремит посудой. Начинается обеденный перерыв, надо жить дальше, время не ждет. А время, как известно, деньги.
- Ладно, Дмитрий Батькович, пошел я. Пока! — Я хлопаю Дмитрия по спине, он морщится.
- Как ты говоришь, Гиря? Это бутанец этот? — спрашивает меня в спину Дмитрий.
- Ага, бутанец. В Бельгии сейчас живет с родителями. Записать фамилию?
- Не надо, я запомню.
Я пожал плечами и пошел гулять.
А потом случилась история. Дойдя в некую беззаботную пятницу до завхозной двери, я увидел, что она закрыта, а из-за нее доносится невнятное бормотание, перемежаемое не то всхлипами, не то вскриками. Прислонившись плечом к дверному косяку, стоял известный гроссмейстер Валерий Циолковский, двукратный чемпион страны, игравший в это время в турнире ветеранов в столице.
И вот этот замечательный шахматист подпирает дверь в каморку. Лицо его печально. В одной руке, на отлете, воскуряется сигарета «Кэмел». В другой — чайный стакан в ж\\д подстаканнике с паровозом, несущимся за своим хвостом по кругу. Что за чай в этом стакане, нам хорошо известно, выдержанный такой чай, «Ахтамар». Я как-то хлебнул из любопытства. Хорош, едрена корень. И говорит Валерий Валерьянович следующие речи.
- Перестань, Дима! Не стоит это все ни одного выеденного яйца. (Глоток. Затяжка.) Забудь! По всем параметрам он алкаш. Пропиты мозги. Взятки с него — гладки. Как с куста. (Затяжка. Глоток).
В ответ из-за двери доносится не то поскуливание, не то похрюкиванье. Уважаемый гроссмейстер показывает мне, дирижируя стаканом и папиросой, чтобы я не вякал и втихую валил подальше. Интрига! Загадка!
Форс-мажор!
После осторожных расспросов, под страшным секретом, о происшествии мне рассказала наш корреспондент Анна Бурнашова.
Случилась же вот какая конфузия, перешедшая в трагедию служебного разряда. Пришел к Дмитрию с рабочим визитом товарищ по цеху журналистов, известный забулдыга Альберт по кличке старик Лимонин, известный своей привязанностью к огненной воде в любых количествах и консистенциях и задиристый нрав. Какой-то они с Дмитрием альманах на пару сварганили, для шахматистов - разрядников. То ли «Атака на короля», то ли «Контратака», не помню. Лимон пришел, они закрылись, бу-бу-бу, обсуждают текущие вопросы. И тут Дмитрия требуют к исполнению непосредственных служебных обязанностей, что-то там привезли из типографии. Дмитрий удаляется и отсутствует полчаса, оставив старика Лимонина в конуре. Тот от безделья, а может и в корыстных целях, инспектирует ящики рабочего стола Дмитрия. Где, по идее, кроме дохлых тараканов и просроченной ацетилсалициловой кислоты, вряд ли что найдешь. Ан нет, случилось. В нижнем ящике лежали бутыли жидкости для мытья стекол „Элефант”. Имевший болезненную тягу к чистоте, Дмитрий в тот день закупился впрок «Элефантом». И Альберт, даром что забулдыга забулдыгой, а процентаж спирта в бутылках на этикетках разглядел. Цифра была убедительная, и Альберт сломался, соблазнился. Я думаю, неважно себя чувствовал, хотел обрести физическое равновесие.
Так бывает, я в курсе.
И хряпанул старик Лимонин все 4 бутылки.
А чего там пить, они же по 0,25 каждая.
Но доза оказалась сногсшибательной. В буквальном смысле.
И когда Дмитрий вернулся после отправления служебных обязанностей, увидел он непотребную картину.
По радио крутили Майкла Джексона. Исполнялась небезызвестная песня «Bad». Залихватская песня, зовущая к победам и свершениям. В соединении с животворным действием спирта она, видимо, и сподвигла Лимонина на бесчинство. Рукописи, составлявшие основу будущего обзора творчества талантливого бутанского юноши, шевелились сугробчиками на грязном полу, а по ним, пытаясь топотать в такт музыке, исполнял лезгинку старик Лимонин. Пустые бутылки были тоже раскиданы по полу, а само снадобье, имеющее в составе помимо спирта еще и краситель, оставило на лице танцора зеленые потеки. Боевая раскраска, эх-ма!
Итак, в служебном помещении редакции журнала „Шахматная столица” происходил пьяный дебош. В рабочее время и с элементами вредительства.
Было похоже, что это был акт бессознательного диссидентства. Ведь не случайно же старик Лимонин подпевал не всем словам песни, а только строчкам «Ай эм бэд», испуская дикие вопли. Кого ж за такое по головке погладят?
Дмитрий, осознав масштабы бесчинства и возможные его последствия, заметался по комнатке, то хватаясь за бумаги, то пиная бузотера ногой в уязвимые места, то бросая в магнитофон попадающимися ему под ноги бутылки. Без толку, магнитофон и Лимонин продолжали голосить, бумаги выпархивали из трясущихся рук и разлетались веером.
Здесь и свидетели подоспели на шум. Это были корреспондентки, Маша Черных и Анна Бурнашова, прогуливающиеся по балкону.
- Блин! — сказали они дуэтом, синхронно прикрыли раскрытые рты платочками, которыми они обмахивались в ходе прогулки, и захлопали накладными ресницами. Тут песня закончилась и дикторша объявила: «Когда экипаж рыболовецкого траулера «Мичман Ерохин» покидает родной причал, провожать моряков в рейс приходит и пенсионер Дмитрий Иванович Бирюков. Сколько раз он сам вот так же стоял на капитанском мостике, когда…». Дикторша поперхнулась и замолкла. С криком „А у меня всегда стоит!” старик Лимонин шагнул к выходу, наступил на пустую бутылку, шаркнул ногой, взмахнул руками и грохнулся оземь, крепко приложившись непутевой башкой к железному шкафу. От удара дверцы шкафа распахнулись. В шкафу хранилось всякое барахло, в том числе бланки партий матча на первентство мира между Ботвинником и Петросяном. Аня с Машей степенно, вполголоса, взвизгнули. Дмитрий зарычал на них, потом на коллегу, перехватил последнего поперек туловища и, проявив неожиданную сноровку и силу, при том, что старик Лимонин весил под сто килограмм, впихнул безобразника в шкаф. Щелкнул ключ, Дмитрий помахал им перед носами обалдевших девушек, выключил свет, выскочил из комнатки и был таков. Не успели девицы умчаться рассказывать всем по секрету о чрезвычайном происшествии, магнитофон зашумел снова. «Владимирский централ, ветер северный», — пел Михаил Круг. «Питер, север!», — откликнулся из шкафа Альберт. Происшествие начало тем самым приобретать несколько опереточную окраску. Через несколько минут у поющего шкафа клубилась толпа служивого народа. Куда умчался Дмитрий, заточивший в ржавую темницу старика Лимонина, стало известно чуть позже, когда «Час шансона» закончился, начались песни с фестиваля «Беловежская пуща», а заключенный стал скребстись в железо, постанывать и проситься в сортир по маленькому вопросу. Как выяснилось из анонимного телефонного звонка, наш талантливый журналист домчался до здания федерации и организовал экспедицию в издательство по освидетельствованию дебоша и нанесения фармацевтического оскорбления посредством злоупотребления внутрь.
Увы, увы, справедливость восторжествовать не успела. Когда предвкушающие скандалище чиновники федерации прибыли в издательство, поле битвы было зачищено. Завхоз Толя откупорил железный шкаф в два отжима, старик Лимонин с позором убег, комнатку прибрали сердобольные Анна и Мария, а главред Алик Кушель распорядился всем цыц и ни гу-гу. Благо шахматное начальство по случаю пятницы и обеденного перерыва на службу забило и умотало на Клязьму шашлычничать и конъячничать. И было решено не пятнать несуразицей репутацию популярного издания.
Кому он нужен, сор из избы, бревно в своем глазу?! Курам на смех, с глаз долой, из сердца вон. Придурков много, а репутация одна. Одна на всех, мы за ценой не дешевим. И так вся шахтусовка ухохочется под завязку. Шахрунет взорвется.
Когда Дмитрий понял, что возмездия не будет, с ним случился нервический припадок. Задраившись в своей комнатушку, он предался горю. Вот здесь я и пришел. Как всегда, пропустив самое интересное.