НИНОЧКА
Глеб предложил Лизе подбросить её домой на машине, но девушка отказалась.
- Нет-нет, мне ещё в магазин надо, - быстро проговорила она.
- Ничего, я тебя подожду.
- Нет, Глеб, спасибо.
- Ну вот, даже такой малости меня лишаешь, - сказал он.
- Просто... просто я не хочу, чтобы это перерастало во что-то то большее, - Лиза посмотрела ему в глаза, - Помочь тебе чисто дружески - я всегда согласна, тем более если у меня есть для этого возможности. А в остальном - извини.
- Значит, между нами всё кончено? - тихо спросил Глеб.
Наступила пауза. Лиза надела на руки белые шерстяные перчатки, накинула на плечо сумку. Встала из-за столика.
- Я...не знаю, Глеб. Но что-то мешает мне с тобой общаться...как-будто что-то замёрзло...вот здесь, - она показала рукой на сердце, - Прости.
И она быстро пошла к выходу.
Дома Глеб прочитал протоколы допросов. Особенно внимательно тот, который был подписан Михаилом Демичевым. Но ясности во всей этой истории у него пока ещё было мало. Он открыл форточку и закурил. Еще раз посмотрел на бумаги, лежавшие на столе, и взгляд его упал на маленькую фотокарточку. Точнее, это была её копия, которую ему также сделала пунктуальная Лиза.
Глеб взял её в руки. Фото Яна Солганского, сделанное в Петрограде во время следствия.
- Что же это за история? - вслух спросил Глеб, глядя ему в глаза, - И как мне теперь это узнать?
С фото на него смотрел худой, небритый человек. Но он был действительно красивый, как и говорила Лиза - тонкие черты лица, темные брови, прямой взгляд.
Глеб, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, поставил эту маленькую карточку за стекло на книжную полку. Рядом с другой фотографией, которая там уже была - симпатичная, кокетливо улыбающаяся молодая женщина в светлом меховом манто. Лу-Лу Солганская.
Размышления Глеба прервал внезапный шум из соседней комнаты - глухой удар и звон разбившегося стекла. Глеб бросился туда. Мать лежала на полу. Рядом с ней были разбросаны осколки разбитой чашки. Глеб подбежал к ней, стал поднимать. Она была без сознания, Глеб дотащил ее до дивана, приподнял, положил её голову на подушку.
- Мам, что с тобой? - прошептал он, чувствуя, как внутри бьётся противный липкий страх.- Мама?!
Она тихо пробормотала что-то и открыла глаза. Слабо улыбнулась. Глеб с тревогой заметил, какая она бледная.
- Да ничего, сынок. Просто голова закружилась.
Глеб взял ее ладонь в свою руку.
- Точно ничего?
Вдруг плечи матери дрогнули, по щеке скатилась слеза.
- Не хотела тебе говорить, Глебушка...
- Что, мама? - Глеб сжал ее руку, опять чувствуя нарастающий внутри противный вязкий страх.
- Да врачи сделали вчера обследование, томографию. Метастазы обнаружили.. в головном мозгу. Говорят, операция нужна срочная.
Я уже согласилась, выбора-то нет.
Глеб сильно обнял её и отвернулся к окну, чтобы мать не видела слёзы, выступившие на его глазах.
-Ну-ну, мам, успокойся, не плачь, - прошептал он, - Всё обязательно будет хорошо.
Он утешал её, но сам уже больше не верил в то, что говорит.
***
В начале марта 1920-го года Михаил Демичев получил коротенькое письмо из Тюмени от Лу-Лу. И хотя он всё время гнал от себя мысль, что Лу-Лу могла что-то почувствовать, письмо начиналось именно так:
"Здравствуйте, дорогой Миша! Пишу Вам, надеясь, что это письмо всё-таки дойдет до Вельска. Как Вы?
Мы здесь с Мусей стараемся держаться, правда тетя что-то совсем слегла.
И я очень тревожусь за Яна. Прошу Вас, если узнаете что-то о нём или он Вам напишет - сразу дайте мне знать, хорошо?
Последний месяц какое-то дурное предчувствие меня преследует... и сил из-за этого нет ни на что."
Дальше Лу-Лу писала немного об их жизни в Тюмени.
И заканчивалось письмо опять просьбой сразу написать ей, если он что-либо узнает про Солганского.
Демичеву не хватило смелости написать Лу-Лу правду. Он ответил, что о судьбе Яна ему ничего не известно.
***
Солганского допрашивали уже несколько раз. Происходило это с перерывами в один-два дня. И всегда было одно и то же - требовали признания в участии в заговоре и написании манифеста. Ян всё отрицал. Его избивали и тащили обратно в камеру.
- За что тебя так, парень? - спросил его как-то с сочувствием Игнат Степанов.
- Хотят, чтобы признался в том, чего я не делал.
- Э...так это всегда так. Чего ж ещё от них ждать-то.
- Я знаю, - упрямо сказал Солганский, - Но я не буду признавать вину, которой за мной нет.
- Ты молодец, - сказал Игнат, - Только ведь...так и забить могут насмерть. А захотят они твоё признание получить - всё равно получат, они это делать умеют.
Солганский закашлялся, лёжа на нарах, и отвернулся от Игната, давая понять, что разговор окончен.
Заскрежетали запоры, двери камеры отворились и в помещение вдруг грубо втолкнули двух женщин.
- В женской переполнение, - объявил охранник - Так дамочки пока у вас посидят. У вас-то места свободные пока есть. И ещё ожидаются, - он засмеялся.
Дверь захлопнулась. Солганский приподнял голову и посмотрел на вошедших. Это были монашка средних лет и девушка, по виду, из обеспеченной семьи. Монашка, нагнув голову, быстро прошла в дальний угол и села на свободные нары. Девушка, потерянная и бледная, сделала несколько шагов вперёд, сжимая в руках узелок с вещами. И Солганский вспомнил, как он сам входил сюда, в камеру, две недели назад.
Девушка встала у стены.
- Здесь есть свободное место, - обратился к ней Ян, кивнув на свободные нары.
- Нет-нет, - быстро проговорила она, - Спасибо, но я здесь постою. Я думаю, что всё это ненадолго и меня отпустят.
Солганский с сочувствием посмотрел на неё. Девушка была совсем молоденькая, не старше двадцати-двадцати-двух лет. Невысокого роста, круглое лицо, небольшой носик, ямочка на подбородке, темные каштановые волосы до плеч. Большие серые глаза испуганно посмотрели на Солганского.
- Как Вас зовут? - спросил он.
- Нина, - тихо ответила девушка после небольшой паузы - Нина Маркова.
Солганский хотел спросить её ещё о чем-то, но опять загремели запоры, распахнулась дверь.
- Солганский, на выход! - грубо крикнул охранник.
"Спаси, Господи" - подумал Ян, подходя к открывшейся двери. На выходе ему, уже привычно заломили руки за спину, надели наручники и повели в кабинет Юдина.
В этот раз кроме привычных вопросов Солганского спрашивали про двух людей, фамилии которых он слышал первый раз в жизни - какого-то Мартынова и Забельского. Они тоже были арестованы за участие в "заговоре". Возможно, их фамилии в своё время также называл Нестеренко. Солганский так и не понял всё это до конца, потому что его почти сразу же начали бить.
Минут через сорок Солганского дотащили до его камеры и, открыв дверь, бросили на солому. Он был рад, что его наконец-то оставили в покое. Хотя бы на остаток сегодняшнего дня. Болело избитое тело. Закрыв глаза, он провалился в спасительную темноту.
Он пришёл в себя от того, что кто-то тряс его за плечо. Открыл глаза. Перед ним на корточках сидел Игнат, держа в руке кружку с водой.
- Попей водички, Ян, - сказал он Солганскому, - Попей.
Эх, упрямый какой ты, парень. Ведь забьют же тебя, - тяжело вздохнул Игнат.
Солганский взял кружку, сделал несколько глотков.
Приподнялся на локте, и у стены увидел всё так же стоящей ту самую девушку - Нину.
Степанов проследил за его взглядом.
- Так и стоит там, дурочка, - ответил он, как-будто угадав мысли Солганского, - Говорит, отпустят меня скоро, - он усмехнулся.
Нина расширенными глазами смотрела на них. Потом вдруг сделала несколько шагов в их сторону.
- Занимайте место, пока свободно, - сказал ей Солганский, - Нехорошо, если Вам придётся на полу ночевать.
- Ладно, - вдруг грустно кивнула она. И подойдя к нарам, стала развязывать свой узелок.
/Продолжение следует/