Можно было поспорить с Быстровым. Но Максим и сам грешен — участвует в наногрантах. Приносят ему раз за разом, год за годом некие наноматериалы, Максим снимает с них спектрограммы, которые идут в отчеты по грантам. Но материалы-то одни и те же, и спектры дают одинаковые. А в отчетах повторение пройденного выдается за прогресс. А Быстров, не слыша возражений, прогноз высказал: «Ничего, скоро кормушку закроют. Поймут, что нанороботов не будет, и закроют».
Плохо, если прав Быстров. Во-первых, жалко, что нанороботов не будет, во-вторых, без наногрантов Максиму и другим ученым останется только зарплата, которую они сами называют пособием. И придется Максиму искать другую работу, а он и без того чуть ли не единственный со всего университетского потока занимается наукой, остальные — в лучшем случае преподаватели, а так по офисам в основном. Некоторые даже в ларьках торгуют или на стройках мешки таскают.
Аж аппетит пропал от переживаний. Максим с тоской и отвращением посмотрел на остывший ужин — вермишель с сарделькой — и убрал тарелку в холодильник, на завтрак останется. Или на завтрашний ужин.
Детектив по телевизору и горячий душ немного подняли настроение, но, когда Максим уже лег в постель, опять Быстров вспомнился. Заснуть не давал.
Ворочался Максим, ворочался, курить вставал, снова ворочался.
Тут-то все и началось. Лежал, разглядывал потолок — глаза уже привыкли к темноте. И вдруг, без перехода, раздвоился. Стал одновременно двумя существами, двумя Максимами один — привычный Максим в своей постели, в холостяцкой съемной квартире, второй… второй — кто-то очень странный в каком-то очень странном месте. Потом опять стал одним существом, но — уже этим вторым, странным.
Естественно, растерялся, замер в ошеломлении без единой мысли. Только и мог, что смотреть вокруг, тем более — было, на что посмотреть. В одном направлении — вроде как горы, похожие не то на облака, не то на пену с очень крупными пузырями. В другом — вроде как высоченный, выше гор, лес. Или, скорее, заросли кораллов — все ветки толстые, вылизанные и без листьев совсем. Хотя нет, не кораллы, слишком ровные ветки, как сосиски. Расцветка у «леса», «гор» и поверхности рядом с Максимом напоминает очень пеструю гавайскую рубашку, из которой сделали половую тряпку. «Небопохоже на дрожащий бледный студень, того и гляди на голову хлюпнется. А еще, от самого Максима, немножко закрывая обзор, отходят глянцево блестящие круглые «колбасы», изгибаются вниз, сужаясь, а на самых концах — превращаются в «кисточки» или «метелки», пучки тонких волокон. Кисточки плотно упираются в поверхность, ни один волосок не торчит. Все это — «лес», «горы», «небо» и все остальное — воспринялось одним махом, за какую-то секунду. Потому что видел Максим во всех направлениях сразу, даже вниз. Как это может быть? Прислушался к себе, попытался «прочувствовать» свое тело… Нет, не свое. У Максима оно высокое, худое, сутуловатое, с остроносым длинным лицом и кривоватыми пальцами на руках. Человеческое оно у него! А сейчас Максим был треугольной «подушкой», из уголков которой растут те самые колбасы с кисточками — ноги, судя по всему. Максим теперь не человек, а табуретка. И этот вид во все стороны сразу… как будто вся поверхность треугольного туловища — сплошной глаз. Ну да, отдельных глаз не ощущается — хотя, попробуй, разберись в ощущениях, слишком уж странно все.
Зато можно не бояться, что студнеобразное небо упадет на голову — нету ее теперь у Максима.
Самое время было испугаться, занервничать, напридумывать ворох теорий. Но отвлекся на то, что видно внизу — поверхность под Максимом как будто выложена из правильных восьмиугольников. А это невозможно геометрически. Из правильных треугольников выложить можно, из квадратов и шестиугольников тоже можно. И не совсем правильные пятиугольники подойдут. Но восьмиугольники… невозможно это!
Присмотрелся внимательно и разглядел, что они только кажутся восьмиугольниками, а на самом деле — полупрозрачные восьмигранники, октаэдры, из них сложен материал поверхности в объеме. Тогда с геометрией все в порядке, но как можно было перепутать восьмиугольник с октаэдром, плоскую фигуру с объемной? Максим даже попытался еще раз присмотреться так, чтобы восьмиугольники виделись. Не вышло.
Отчетливо понимал, что не тем занимается. Но, по крайней мере, не позволял себе запаниковать.
Послышался голос. Не снаружи шел — где-то внутри Максимова треугольного тела послышался, как будто прямо в туловище динамик стоял. Голос мужской, высокий, судя по тону — что-то спрашивает, только непонятно, что — язык Максиму совершенно незнаком.
Голос спросил еще раз, уже требовательнее.
Максим задал вопрос:
— Ду ю спик инглиш? — и сам себе удивился, что удалось что-то сказать. Рта-то у него теперешнего нету! Тем не менее, создал какие-то слова, причем и сам их услышал, и его собеседник-иностранец тоже, иначе чего бы ему задавать встречный вопрос:
— Арь юрь амэрыкэн?
Максим сразу решил не обсуждать национальную принадлежность — вдруг политика, мало ли, — продолжил на английском:
— Где я?!
Собеседник немного помолчал, подумал. Наконец-то ответил:
— Вы наноробот.
Новости. По крайней мере, наноробот — хоть сколько-то привычное понятие. Могло быть хуже. Да только вот… что дальше-то?! Как теперь жить?! Или можно снова стать человеком?
Собеседник-иностранец продолжил на своем жутком английском:
— Мы вас включить в наноробота через виртуально… — теперь еще и виртуальная реальность.
Собеседник снова заговорил на своем непонятном языке. Не с Максимом, а, судя по паузам, с кем-то, кого Максиму не слышно. С начальством или кем-то уважаемым, судя по тону.
— Я смогу вернуться?! — нетерпеливо перебил Максим.
— Да.
Захотелось потребовать: «Верните меня!» — но передумал, любопытство вскипело. И научное, и обычное. Раз можно вернуться, то можно и задержаться — сам же себе не простит, если не замучает собеседника расспросами. Одни только голые факты, что нанотехнологии не тупик, а виртуальная реальность возможна — уже немало. Но хочется больше. Дождался, пока иностранец закончит договариваться с кем-то еще, спросил, чтобы беседу завязать:
— Кто вы?
— Мое имя Михай Немет, — венгр, что ли? Может быть и чехом.
— Мое имя Максим Гак. Чем вы занимаетесь?
— Я ученый. — Ух ты, коллега. — Наномеханик. — Ну еще бы.
— Я тоже ученый. И… что мне… делать?
— Вам надо идти вниз.
Это куда? Поверхность с виду ровная, без уклона. Или нужно в нее вгрызаться?
— Мне надо… копать? — неуверенно спросил Максим.
— Нет. Идти.
— Вниз?
— Да.
— И где здесь… низ?
— Слева.
— Что?!
— Вы на стене.
А не чувствуется. Наверное, у нанороботов нет вестибулярного аппарата. Так, а где здесь у них лево? У наноробота, к которому подключили Максима (кто?! Каким образом?!), трехсторонняя симметрия, не поймешь, где у него левая сторона, где правая, где перед, а где зад. Чувствуя себя глупее некуда, Максим спросил:
— Где здесь лево?
Михай ответил не сразу:
— Что вы видеть?
— Что? А… С одной стороны… в одном направлении — горы, в другом направлении — лес.
— Надо горы.
— В горы?
— За горы.
Горы выглядели внушительно. Очень. Сколько там шли Остап и Киса через Кавказ — неделю или больше? А ведь они по дороге…
Даже забыл, как по-английски «долго», пришлось сооружать корявое:
— Это будет много времени.
— Нет, — со спокойной уверенностью возразил Михай. — Минута-час.
Так минута, или час? Наверное, какая-нибудь калька с мадьярского. И все равно не верится, что горы можно перевалить за час, даже за два. Неужели наноробот настолько резвый? Сразу захотелось проверить.
— И как мне двигаться?
— Делать шаги манипуляторами, — в голосе Михая появилась интонация, которую взрослые используют в разговорах с детьми. Зато Максим узнал, что его конечности, это не просто ноги, а манипуляторы.
Попытался сделать шаг, и манипулятор послушался, шевельнулся, как родная нога или рука. Но больше ничего не вышло — кисточка не отдиралась от поверхности.
— Раскрыть руку, — подсказал Михай. То есть, видит он Максима.
Что бы значило это «раскрыть руку»? Разжать кулак?
Максим честно представил себе, что его конечность с кисточкой, это рука, отдал ей команду разжать пальцы. И отчетливо почувствовал, что его команда превратилась в другой сигнал, более подходящий для манипулятора. Все получилось, отлипла кисточка.
Перенес «руку», опустил на поверхность. Так, теперь надо снова прилепить. Скомандовал «сжать кулак» — сигнал опять превратился, и кисточка послушно стянулась в шар. К поверхности не прилипла. Нет, надо по другому. Скомандовал «ухватиться» — и кисточка крепко прицепилась. Ощущение с нее пришло очень странное, какая-то смесь обонятельного с осязательным, пожалуй, и вкус есть. Значит, кисточка не только чтобы хвататься, она еще орган чувств, анализатор. А почему Максим до сих пор не чувствовал «вкуса», пока все три кисточки были прилеплены к поверхности? Ага, «вкус» быстро слабеет, в этом дело.
Тем же способом Максим отлепил другой манипулятор, перенес, «ухватился». На поверхности оставались следы от кисточек, углубления. Перенес еще и тело. И, пока переносил, весь видимый мир резко изменился — горы сплющились, усохли, превратились в жалкие холмики, деревья в лесу стали похожи на кактусы или агавы, небо потемнело и покрылось какими-то черными разводами. Расцветка гор и леса ассоциируется уже не с грязной гавайской рубашкой, а с тусклым полярным сиянием. Только поверхность внизу сохранила структуру. Но не цвет.
— Что? — спокойно спросил Михай.
— Горы исчезли. И лес изменился.
— Это нормально, — успокоил Михай. — Это… это глаза врать.
Нифига себе, а что же тогда ненормально?! Не поверить, что ли? Нет оснований не верить.
Максим переставил третий манипулятор — горы опять выросли, лес стал похож на путаницу из тонких проволок, и гораздо выше. Но это все еще терпимо. Самое пугающее — небо загустело и резко снизилось, даже показалось, что до него можно достать манипулятором.
Торопливо сделал еще один шаг. Вот это другое дело — небо поднялось высоко, перестало дрожать и переливаться. Просто безопасный бледный купол. Горы превратились в совершенно неприступную с виду отвесную стену, да еще и явно с отрицательным наклоном, а лес теперь состоял из огромных длинных игл.
Следующий шаг делать страшно — вдруг опять небо «рухнет»? Все же переставил манипуляторы — и пожалуйста, небо снова опустилось чуть не до самой поверхности. Зато стена-горы превратилась в низенький барьерчик, а лес вообще исчез.
Подал голос Михай:
— Вы медленно, — что это значит? Что Максиму надо двигаться медленнее, или наоборот? — Надо быстро, — ага, теперь понятно.
Максим и сам хотел ускориться. Попробовал переставлять манипуляторы чуть быстрее — вроде получилось, только главное не забывать «хвататься». Прибавил еще, и начались проблемы — его заносило. Вихлял, как пьяный, на каждом шагу чуть ли не разворачивался. Хотя с координацией, вроде, все в порядке. Да еще искажения сбивают — горы с лесом то растут, то исчезают, то близко, то далеко. И форма с цветом меняются. Как будто Максим каждый раз шагает в совершенно разные местности. Не видеть бы всего этого, но закрыть глаза — недоступная роскошь для наноробота, увы.
Попытался не обращать внимания, сосредоточился на ходьбе. Кое-как удалось настроиться, чтобы идти прямо, но Михай сказал:
— Вы идти неправильно.
Да, Максим шел уже скорее к лесу, чем к горам. Наискосок.
Начал вводить поправки, и опять завихлял, по кругу двинулся.
Тогда сбавил скорость, попытался разобраться, почему же это его так заносит. И кое-что понял: он идет на трех ногах, как будто на двух, переставляет по очереди. На том же «движке», как сейчас говорят. Попробовал включить другой «движок»: ходьбу на трех опорах — коленях и одной руке. Помогло, прямо шел, без виляний. Но слишком дергано, а от этого искажения ускорились раз в десять, аж друг на друга накладываются. На полном серьезе — небо кажется одновременно и низким, и высоким.
Пришлось остановиться, успокоиться, подумать. В конце концов задрал один манипулятор вверх и пошел на двух оставшихся, как на родных ногах. Вот теперь совсем другое дело — и быстро, и плавно.
— Вы из Гватемалы? — неожиданно спросил Михай.
— Нет. А почему вы спрашиваете?
Михай ответил что-то, что Максим сначала понял, как: «Вы ходить к манипуляторам». Хотел переспросить, но потом догадался: «Вы ходить два манипулятора», — вот что на самом деле имел ввиду Михай. У него тоже проблема с произношением английского «ту», которое может значить и «два», и «слишком», и «относительно», и еще что-то.
Максим вошел в ритм, немного притерпелся к искажениям. Надо бы задуматься, что спрашивать у Михая, но языковой барьер высоковат.
Искажения гор стали слабее, а лес выглядел размытым. Местность явно шла вверх, в горы. Действительно быстро добрался, а вначале казалось, что до гор десятки километров.
— Здравствуйте, — неожиданно прозвучал еще один голос, ниже, чем у Михая и хрипловатый. — Меня зовут Аттила Кардаш, я наноинженер. Так вы не профессиональный пилот наноробота?
— Да! — радостно признался Максим — Аттила говорил по-английски гораздо лучше Михая, видимо, это его Михай позвал. Наконец-то все объяснят. Но надо же, пилот.
— Мы можем вас отключить прямо сейчас, — спокойным тоном рассказывал Аттила, — но нам требуется ваша помощь, чтобы восстановить нарастание биохимического преобразователя. Вам заплатят.
— Вы думаете, я смогу помочь?
— Мы объясним вам, что делать.
— Хорошо, я вам помогу. Постараюсь. А как я вообще сюда попал?
— Это была случайность. Дело в том, что мы используем для управления нанороботами поле Харста, а оно существует как бы вне пространства, и даже вне времени, в некотором роде. Мы включили виртуальный терминал, настроили на Ласло — оператора, который занимается преобразователем. Но Ласло не ответил на вызов, и терминал подключился к тому, к кому мог. А поскольку пространство для поля Харста ничего не значит, то не имело значения, как далеко от терминала находились вы… честно говоря, я и сам не до конца понимаю, я не специалист по физике бесконечно хаотичных размерностей, которая изучает поля Харста. Доступ к генераторам Харста ограничен, заново перенастраивать оборудование долго, потому мы просим вашей помощи.
— А почему именно меня выбрало?
— Вероятно, у вас есть врожденная способность к пилотированию. Вам снятся яркие сны?
— Да.
— Вы их хорошо помните?
— Да.
— Значит, вы, если можно так сказать, латентный пилот наноробота. Странно, что вас до сих пор не нашли. Хорошие пилоты в дефиците.
— Повезло, можно сказать. А я управлюсь с работой? У меня же опыта нет вообще.
— Работа несложная, пилот высокой квалификации для нее не нужен. Лазло — не профессиональный пилот. Однако это будет хорошим началом карьеры… если вы решите стать пилотом.
Вот оно как, не тем Максим занимался. Надо было сразу в пилоты.
— А если это поле Харста вне времени, то могло оно подключить кого-нибудь… ну, скажем из будущего? — в последний момент Максим решил не говорить о прошлом. На всякий случай — они же все равно не поверят сразу. Еще и за сумасшедшего примут.
Аттила заразительно рассмеялся, перевел вопрос Максима Михаю, тот и сам хихикнул. Все же Аттила объяснил:
— Прошлое и будущее исследовали с помощью технологий Харста, там ничего нет, вакуум. Вся материя вселенной здесь. Точнее — сейчас.
Наверное, плохо исследовали, или сами не знали, что исследуют. Такой уровень развития нанотехнологий, как у них тут, в известной Максиму реальности кажется недостижимой фантастикой. Сотни лет догонять надо, если не больше. Впрочем, не исключено, что сознание Максима перенеслось не в будущее, а в параллельный мир какой-нибудь — фантастика, так фантастика.
Максим сразу начал расспрашивать про нанотехнологии, секреты выведывал. Аттила отвечал охотно, подробно, со вкусом. На хорошем, но не слишком сложном английском. И все равно Максим почти ничего не понимал. Это как если бы физик девятнадцатого века разговаривал с технарем-атомщиком двадцать первого.
Кое-какие общие сведения были более-менее понятны. Например, устройство нанороботов — есть у них компьютер, стронциевая батарея, внутренние и внешние манипуляторы, всякие специальные инструменты. Но, когда Аттила начинал рассказывать, как детали нанороботов работают и взаимодействуют, Максим терялся. Что такое, например, «личиночный циклороторный бирадикал»? Аттила попытался объяснить, но сказал, что это видеть надо. И обещал показать, если что.
Модель Максимова наноробота называется «химера», она умеет немногое, только и оборудована, что тремя манипуляторами. С фибрами на концах — это те самые кисточки, универсальные инструменты и органы чувств одновременно. Зато «химера» шустрая и верткая, в любую щель пролезет.
Больше всего Аттила рассказывал о предстоящей «миссии». Биохимический преобразователь — нечто дико сложное, единственный способ его построить — собрать из блоков наноразмера, каждый блок, фактически, отдельный примитивный наноробот, только и может, что добраться до места сборки и занять свое место в конструкции. Процесс чувствительный ко всему— сотрясениям, излучениям, перегреву, переохлаждению. Приходится вести его в специальных, от всего изолированных камерах, они еще и в бочках с маслом плавают, а наблюдают за процессом с помощью очень хитроумных датчиков.
И все равно сбои бывают, как сегодня. Для того внутри камеры «дежурит» наноробот «химера», если что, к ней можно подключиться и все исправить. Через поле Харста приходится подключаться — любые другие сигналы тоже помешают выращивать преобразователь.
Про зрение и искажения поговорили. Для наноробота зрение — та еще проблема, стандартная схема из линзы и матрицы не срабатывает совсем. И в чем видеть, какие сигналы расшифровывать? Многое перепробовали, и в конце концов пришлось соглашаться на инфракрасные. Их любые тела излучают и воспринимают, нанороботы — в том числе. Однако с расшифровкой тепловых лучей, которые нанороботы воспринимали, — просто беда. Кое-как, с огромными затратами и кучей неудач, наладили то, что есть сейчас, и очень рады, что хоть как-то можно ориентироваться.
Еще Максим спросил:
— У вас есть программа-переводчик? — в его представлении должна быть в будущем такая программа, и хорошая, гораздо лучше тех, с которыми до сих пор приходилось работать Максиму.
— На компьютере для связи с нанороботами запрещено устанавливать посторонние программы, — вздохнул Аттила. — Кроме того, они не всегда надежны.
Максим едва не ляпнул: «А наши всегда ненадежны».
Шел-шел по «горам», любовался пейзажами, болтал с Аттилой, и увидел впереди стену. Огромную, на полмира, матово-серую. Вверху и в сторонах стена теряется в искажениях, также, как лес и горы, впрочем. Как он ее раньше не видел? Или видел, но не понимал, что видит? Пожалуй, второе.
— Это вода. В ней идет процесс, — объяснил Аттила. Неуверенно он как-то говорил, будто вспомнил о возможной проблеме.
— Мне придется нырять?
— Да, — прозвучало твердо, значит, проблема в другом. Спросить, в чем? Надо будет — Аттила сам скажет.
До воды добрался на удивление быстро, за какие-то полминуты. Здорово искажения портят перспективу. Потрогал стену манипулятором. На воду непохоже — совершенно твердая поверхность, и «вкус» другой, между прочим, гораздо богаче, чем у «тверди», которая, как Максим уже знал, состоит из чистой меди.
Ухватился за воду, перешагнул на нее. Мир резко изменился — все, кроме воды, потемнело, небо стало вообще черным, большинство тел — гранеными. А казалось, что уже привык к искажениям. Вот, что значит, ходить по стенам… нет, наоборот — он со стены на «пол» шагнул.
И что дальше, как нырять? Вода-то твердой кажется. Спросил совета у Аттилы, тот ответил не сразу:
— Постарайтесь… распробовать воду фибрами. Пошевелите как следует.
Максим постарался, минуты три шевелил, распробывал, пытался оценить вкус. А потом фибры резко погрузились в воду, даже можно ими там шевелить. Но дальше «химера» не погружалась, и фибры уже не выдергивались. Прочно застрял.
— Вам нужно изменить сродство своей поверхности к воде, — очень уверенно советовал Аттила.
— Как?!
Оказалось, есть несколько способов, все непонятные, потому что слова незнакомые. Или Максиму не хватало знаний английского. Можно изменить какой-то заряд какой-то командой, можно активировать какие-то центры, можно освободить какие-то незаполненные комплексы, можно что-то развернуть.
— Понятно, — сказал Максим. — И как это сделать? Что мне нужно делать?
— Вам нужно захотеть. Нужно… пожелать. Любому действию оператора, подключенного к «химере» соответствует действие, которое он может делать и в обычном теле. В человеческом теле.
— Но люди не могут менять сродство своей кожи к воде!
— На самом деле могут. Некоторые. На самом деле могут все, просто не знают. Вам нужно… вам нужно просто захотеть, чтобы ваша поверхность смачивалась водой. Пока что она не смачивается, — Аттила говорил очень уверенно, беззаботно. Видимо, и вправду ничего сложного нет.
Максим сосредоточился, попытался. До чего же неудобно, что глаза закрыть нельзя. Ничего не выходило. Попробовал другой путь — не сосредотачиваться, а расслабиться. И получилось — сформировалась на основе желания Максима некая команда, он это почувствовал. И сработала — сначала изменилась «кожа», поверхность «химеры», она стала гораздо чувствительнее, и совсем по другому ощущалась. Потом стало быстро затягивать в воду — словно безболезненно прокатывало между вальцами. И еще — возникло чувство, что «химера» сливается с другой «химерой», а потом они разделяются, но уже обе другие.
Настолько странным было погружение, что Максим оказался дезориентирован, когда затянуло полностью. Не мог сообразить, где чего, болтался во взвешенном состоянии.
— Получилось! — с радостным удивлением воскликнул Аттила. То есть, не верил он, что у Максима получится, только демонстрировал, что верит.
От голоса Аттилы Максим пришел в себя, начал воспринимать окружающее. Все мерцает, переливается, поверхность воды блестит очень ярко, а твердая медная стена выглядит очень темной, но не черной, радужной. Плавает много мелких частичек, искажения делают некоторые из них огромными, но Максим уже привык, даже не удивляется. Вдалеке быстро проплыл маленький вытянутый «бублик», а рядом с ним светился штрих-код — как реплика в комиксе, сюрреализм полнейший. К тому же «бублик» постоянно корежило искажениями, а штрих-код не менялся, и выглядел от этого еще чужеродней.
Спросил Аттилу, что это за штрих-код, услышал в ответ:
— Это для удобства. Все, что вы видите, создано компьютерными программами… точнее, компьютерная программ расшифровывает инфракрасный сигнал, преобразует его в изображение и передает изображение вам, а метки дополняет для удобства. Искажения мешают точно распознавать блоки.
— Но я не понимаю штрих-кодов.
— Хорошо, мы исправим.
Штрих-код сменился надписью на венгерском. Понятнее не стало, и Максим попросил убрать код.
— Так, ладно, куда мне?
— В середину… в глубину.
Плавание оказалось еще труднее ходьбы. И так, и эдак пробовал, «химера» вроде бы дергалась, но не туда, куда надо. И курс удержать не удавалось.
Аттила и Михай пытались давать советы, но плаванье такое специфическое дело, что словами не объяснишь, показывать надо.
В конце концов Максим вытянул один манипулятор и принялся вилять им, как головастик хвостом. Два других сначала прижал к корпусу, но потом, когда увидел, что плывет и держит курс, аккуратно вытянул их назад и взялся подгребать. Скорость прибавилась.
— Вы из Гватемалы? — сразу спросил Аттила.
— Нет.
— Вам надо левее.
Опять старая проблема. Хотя «впереди» и «сзади» определить можно, но «верх», «низ», «лево» и «право» все равно непонятно где.
— Давайте я поверну, а вы скажете, туда, или не туда, — предложил Максим.
Угадал с первой попытки, повезло.
Через несколько минут пути Максим увидел «стройку». Вначале появилась размытая тень, потом она стала четкой — нечто огромное и невероятно сложное, хитрозакрученное, совершенно неописуемое. Самая большая и странная хреновина, какую Максим видел в своей жизни. То есть, она маленькая, только «химере» кажется большой. Но все равно странная. И состояло оно из блоков всевозможных форм, однако еще больше блоков кружились вокруг, пытались присоединиться, не могли найти себе места, кружились дальше. Сбой процесса. К «химере» блоки старались не приближаться.
И что с этим всем делать?
Максим хотел уже спросить Аттилу, но вдруг, благодаря случайному искажению, которое «приблизило» середину «стройки», увидел — один из блоков, похожий на бумеранг, присоединился неправильно. Криво стоял. И случилось нарушение структуры. Это примерно как в аккуратном штабеле кирпичей один, где-то внутри штабеля, взять, и развернуть. Только еще хуже, нарушения пошли «лавиной», вместо «штабеля» теперь совершенно хаотичная куча.
Сразу рассказал о своем открытии Аттиле, спросил, надо ли исправить, тот ответил:
— Попробуйте, — очень спокойным тоном, которому Максим не поверил, знает он Аттилу. Михай что-то заговорил возбужденно, но Аттила на него шикнул.
Максим подгреб, протянул манипулятор, «ухватился» за «бумеранг», развернул — пришлось приложить усилие, туго шло. И сразу же начали сами собой разворачиваться соседние блоки, потом — их соседи. По «стройке» как будто волна прошла, некоторые блоки срывались со своих мест, разворачивались, возвращались. Свободные блоки радостно устремились к «стройке», занимали свои места. Причем быстро, Максим отгреб подальше, чтобы не замуровало.
— Вы справились, — тихо, но радостно сказал Аттила. — Мы боялись, что исправление будет долгим, а вы сразу нашли, куда.
Видимо, от волнения он подзабыл английский.
— И что дальше? — спросил Максим.
— Да, — встрепенулся Аттила. — Раз мы успели вовремя, то не надо дальше занимать оборудование. Свяжетесь с Ибраньской биотехнологической фабрикой… или нет, скажите, как с вами связаться, — он явно спешил.
Максим назвал свой номер мобильного телефона, Аттила удивился:
— В Гватемале еще есть сотовая связь? Хорошо, мы с вами обязательно свяжемся.
— Я не из Гватемалы! — торопливо заговорил Максим. — Я не то из прошлого, не то из другого мира, у нас вообще нет нанороботов! Подождите, не отключайте!
— Что?! Я уже отключил…
Максим очнулся, сел на кровати. Надо же, нанороботы — опять сон «с полным эффектом присутствия». Не самый красочный. И не самый логичный, однако, как всегда, не возникло сомнений, что все реально. Даже когда Максим в другом сне убегал от воздушных бандитов на гигантской фиолетовой ласточке, все равно не догадался себя ущипнуть.
Голова гулкая от недосыпа. Надо будет с Быстровым рассчитаться — запугал совсем, что нанотехнологии отменят, теперь люди ночами спать не могут. Быстрову-то что, его пресс-порошки еще сто лет будут востребованы.
Максим взял с тумбочки мобильник, посмотрел на часы. Рановато, но в принципе можно уже собираться на работу.
Нет, ну приснится же — нанороботы, искажения, венгры. Вспомнилось: когда Аттила объяснял, как нырять, он использовал незнакомое Максиму английское слово — тьюлип-центэр. Интересно, есть такое? А вдруг — есть? Запустил на мобильном программу-словарь, подумав, ввел tulip. Оказалось — тюльпан. И сразу же всплыла из памяти теоретически возможная деталь нанороботов: двенадцать нейтральных атомов раздвигаются, три поляризованных поднимаются из середины, — как раскрывается цветок, — и на инертной до сих пор поверхности появляется активный центр. Тюльпанообразный центр — подходящее название.
Максим даже головой покачал — во дает подсознание. Слышал, уже забыл где и когда, как по-английски «тюльпан», потом видел этот мультик с атомами, а вместе оно слепилось только во сне.
Повесил телефон на шею, пошел умываться.
Вода холодная, полотенце куда-то подевалось. Стоял, оглядывался с мокрыми руками… и неожиданно для себя самого подал в руки сигнал — как тот, которым сродство «химеры» к воде повысил, только наоборот. Кожа рук сразу нагрелась, зачесалась, по ней побежали мурашки — и руки… высохли! Вода стекла и осыпалась мелкими капельками. Как по фторопласту, только лучше.
Первая мысль — а вдруг это высушивание вредно для здоровья? Вторая — значит, не сон это был, Максим действительно управлял «химерой» в будущем параллельном мире? Значит, можно построить «химеру»?! А нанотехнологии не тупик, Быстров неправ?
Повернулся к зеркалу, посмотрел в глаза своему отражению, покачал головой:
— Бред.
Потому что «химера» слишком сложна и совершенна, стократно переплевывает самую безудержную и безответственную фантазию ученых. А управление роботами через виртуальность — вообще что-то запредельное. Никогда такого не создадут.
Запиликал мобильный. Максим на автомате нажал кнопку, поднес к уху. Приятный женский голос:
— Здравствуйте! Вы Максим Гак?
— Да…
— Это вас случайно подключили к нанороботу Ибраньской биотехнологической фабрики?
— Э… то есть… это что, в нашем мире было, раз вы звоните?! То есть…
— Это нам и нужно выяснить. Для начала.