Дано мне жало в плоть. Глава восьмая (Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))

Борис Борисович умел держать себя в руках! Вот и сейчас, он, в машине, ни словом, ни жестом не напомнил Эле о вчерашнем. О том, что он получил категорический отказ, на его предложение переспать с ним.
Эли, успокоившись, внимательно наблюдала за его поведением. Но Борис Борисович вел себя безукоризненно. Он извинился за свои вчерашние «шутки», как он выразился, рассыпался в комплиментах ей и ее поведению. Преподнес, еще утром, букет роз, купил в подарок какую–то книжку.
Эли понемногу успокоилась совершенно. Как она понимала, – поведение Бориса Борисовича указывает на то, что он все–таки не потерял надежду, и решил, что ей нужно больше уделять внимания.
На самой конференции, Борис Борисович всем представлял ее, как талантливую поэтессу. Кто–то спросил: принята ли она в Союз писателей, на что Борис Борисович ответил, что в ближайшее время состоится церемония приема.
На обратном пути, Эли все–таки не выдержала и осторожно напомнила Борису Борисовичу об этом разговоре.
– О! Я полагал, что это дело решенное, – даже с некоторым удивлением ответил Сухотин.
– Ну, как решенное? Я думала, что вы пошутили.
– Ну, уж, нет, – я должен это сделать. Сама должна понять, что если я сказал, то сделаю. Приедем – сразу подавай заявление. Соберу собрание, представлю.
– А что там будут говорить?
– Ну, о твоих стихах, конечно. Да ты не волнуйся, – Борис Борисович рассмеялся.
– Но все–таки? И что тут смешного?
– Просто я вспомнил своих деятелей! Сами только рифмовать умеют. Да и то: по справочнику. А как рассуждают о стихосложении! Заслушаешься!
– А много таких?
– Да все! Ты думаешь, в Союз они пришли согласно таланту? Не смеши! Вот Бартоков – бывший начальник орготдела партии. Да он в стихах понимает, как я в космонавтике. Да куда там! В сто раз хуже! Чертанов? Этот вообще, заведовал базой отдыха. Да не какой–нибудь, а той, где такие как Бартоков и отдыхали. Теперь их убрали. Но ведь надо же кем–то управлять? Вот и рассуждают. Кто там еще будет? Рыбаков? Этот тоже из комсомола. Потом пристроили его на коньячный завод начальником цеха. Тоже самое, что и Чертанов. Так что, не волнуйся. Мне настоящие писатели нужны. Ищу таланты! А эти, да ну их! У меня с ними разговор короткий. Я говорю: талант! А они что ответят? Нет? Да куда им! Уж что–что, а субординацию они понимают. Ну, послушаем, как они порассуждают, демократия же! И все будет в порядке!
«Действительно, Борис – сильная личность, ой, кажется, я немного поторопилась, так резко его оттолкнув. Да, вроде, он не обижается. Может, на его взгляд, не очень резко. Может, наоборот, он меня проверял, а теперь полон уважения? Да, скорее всего так и есть, а может, не теряет надежду», – думала Эли, поглядывая в окно.
Машина уже ехала по улицам города.
– Тебя домой? – спросил Борис Борисович.
– Да. Устала все–таки. Так, когда позвонить?
– Завтра. Встретимся в Союзе. Заявление принеси.
– А как писать?
– Ну, хорошо, приходи в десять утра. Там и напишешь.
– Ну, их собрать еще надо. Думаю, через пару дней состоится прием. Скажу секретарю, он всех обзвонит. Решим.
– И что, все–все будут?
– Да ну, – засмеялся Сухотин, – делать нечего – всех собирать. Хватит президиума. Решим, чтоб был кворум и все.
На этом разговор закончился и, вскоре, высадив Эли у ее дома, Борис Борисович отправился к себе.
Поднявшись в квартиру, он увидел, что Валентины еще нет дома. «Ну и ладно», – подумал Борис Борисович. Но все–таки, сразу позвонил жене. Узнав, что она на заседании и будет через час–два, он умылся с дороги, съел бутерброд и выпил чашку кофе.
Потом прошел в свой кабинет. «Поработать? – спросил сам себя, – Нет, – решил он, – сначала позвоню».
– Алло! Сергей? Да, я, уже дома. Как там у тебя? Что? А, ну хорошо. Слушай: Дело есть. Зайди вечерком сегодня, в крайнем случае – завтра, ко мне, стихи одни дам. Надо рецензию написать. Да, обыкновенную, поскольку нормальные стихи. Что? Да наоборот! Я честный человек и не могу поддерживать барахло, а поддерживаю только таланты. Что? Да ты не рассуждай! Я сказал: вечерком. Это мне срочно нужно!
Только он прекратил разговор, как  раздался звонок.
– Да. Я. А откуда ты знаешь, что я уже дома? Нет, сейчас не могу. Что Эля? Какое твое дело? Не заговаривайся! Что? Так–то лучше. Зачем, чтоб Валя была? А что, действительно что–то серьезное или ты это придумываешь? Нет? Иванчук? Не знаю. Мало ли кого со мной знакомят. Нет, не помню. Что? Ну, хорошо, Валя, наверное, будет часа через два. С ней удобнее? Что ж, пожалуй, ты права. Хорошо. А, знаешь что, позвони ей. Куда? На мобилку. Она на каком–то заседании. Хорошо. Ну, давай, – Борис Борисович  положил телефон на стол.
«Иванчук? Нет, не помню такого, – подумал он, – Нет, – остановил он сам себя, – спрашивать не годится. Подожду, что расскажет Машка».
Сухотин уселся в кресло, оперся о столик, – «Эля, – подумал он, – вот стерва! Если я ей сделаю Союз, она так же меня бортанет, как вчера. Нет уж, голубушка. Потерпишь пару недель – сама ляжешь, чтоб ускорить. А я еще посмотрю, стоит ли после этого с тобой дело иметь! – он прервал свои размышления, – Хватит о ней думать. Как будет, так будет».
Борис Борисович встал, и взял со стола телефон и тетрадь с номерами. Опустился опять в кресло и начал просматривать фамилии. Он подумал подыскать кого–то, кому можно поручить статью или, может, разместить новую.
«Горацик? Да ну его! Если бы лет пятнадцать назад, то что–то значил. Сейчас – уже ноль. Да и черт с ним. Пить надо меньше. Но может, все–таки использовать? Так, кто еще под руками? Мокрянский? – А, подонок – разве что в газете крутится. Ну, кто еще? Василевский? – тоже самое. А, вот еще один, такой же мудак, совсем забыл – Жировко! Ну, пожалуй, этих троих хватит».
Он набрал номер телефона первого.
– Алло! Это Сухотин. Горац есть? Что? Дома? А, ну ладно, – он выключил телефон, глянул в тетрадь и набрал домашний номер Горацика.
– Алло! Ты дома? Приболел? Ну, бывает. Грипп вон ходит, – Борис Борисович говорил, а перед глазами всплыла пьяная физиономия Горацика на презентации книги Реброва, – «Все ясно, запой», – возьми водки с перцем. Должно помочь. Нет, ты подлечись, потом позвоню. Да ничего серьезного. Лечись, – он выключил телефон.
Набрал номер рабочего кабинета Василия Мокрянского. Тот был на месте.
– Привет, Василий. Как дела? Ну, у меня тоже. Вот звонил Горацику, знаешь, беспокоюсь, как он там, после презентации. Что? Как всегда – лыка не вяжет. Ну, конечно, выставят из газеты, может, даже и сейчас. Да, ему не привыкать. Нет, не о нем. Скажи: найдется на следующей неделе место в газете? Сколько? Ну, на полосу. Много? Да ты что, думаешь, что я заметочку хочу поставить? Нет, мне нужно место для статьи о своей книге. О чем? Об апостоле Павле. Да, с новыми документами. Что? Я тебе русским языком говорю: нашел в Ватикане. Да. Слушай, полосу и не меньше. Хорошо. Позвоню, пришлешь курьера. Да. Нормально. Пока.
«Сволочь, – без злобы подумал Борис Борисович, – еще и ляпнул: какие документы? Даже тут хочет показать, что что–то соображает! Лишь бы хоть что–то сказать»!
Он набрал номер Андрея Василевского.
– Алло! Да, я. Привет! Хотел спросить, как у тебя с местом в газете? На следующей неделе? Нет, пока не знаю, но придержи пол–полосы, хотя бы. Хорошо, хорошо, до верстки. Ну, давай.
Борис Борисович отложил телефон. «Позвонить и Жировко? А, – успеется. Администратор! И понять не может, что давно – ноль. Сам собой любуется! Болтун».
Зазвонил телефон. Звонила Валентина.
– Да. Хорошо. С кем? С Машей? Так вы вместе придете? Еще не встретились? А, ну–ну, хорошо. Жду. Нет, только искупался и попил кофе. Понял, понял, ну, давай.
Вскоре щелкнул замок и Борис Борисович встретил дам в прихожей.
– Как дела Маша? Давно не виделись. Вот Сергея вижу, сегодня вечером, наверное,  будет.
Валентина, сдерживая улыбку, проговорила:
– Да перестань ты ее пытать. Пошли на кухню, там поговорим, за кофе. Как съездил? – запоздало спросила она.
– Да ничего интересного, – усаживаясь в кухне за стол, ответил Борис Борисович, как всегда: «Усилить, поддержать, помочь, особенно молодым талантам», – передразнил Борис Борисович, причем, самого себя.
– А ты о чем говорил? – спросила Валентина.
– Я? Ну, в общем, о том, что молодые писатели недостаточно знают предмет о чем пишут, о том, что надо учиться…
– А, ну, ясно, – прервала его Валентина, – берите кофе.
– Так что случилось? – спросила Валентина у Марии.
– Да, может, ничего особенного, но это должен решить Борис Борисович.
– А в чем дело? – спросил тот.
– Дело в том, – начала Мария, – что есть у меня дальние родственники. Старички оба, милые люди. Я иногда бываю у них. Так вот: на днях зашла. Так они мне очень интересную новость сказали. Оказывается, где–то, как–т,о они познакомились с каким–то Иванчуком. Оказывается, этот Иванчук пишет книги.
– Ну и что? Мало ли у нас ерунды пишут? – поинтересовался Борис Борисович.
– Ну, не скажите. Дело в том, что он занимается исследованиями. И сейчас, как раз, готовит в печать книгу о религии. Вернее, уже отправил в какое–то издательство.
– В какое? – быстро спросила Валентина. Борис Борисович недовольно покосился на нее.
– Этого не знаю, да и они не знают.
– А они его часто видят? – поинтересовалась Валентина.
– Похоже, что часто.
– А! – махнула рукой Валентина, – кто у нас может заниматься исследованиями? Как всегда – пишут ерунду, а говорят: находка! Ерунда!
– У меня его книжка есть, – сказала Мария.
– Давай, – протянул руку Борис Борисович.
Мария достала из сумки тонкую книжку, скорее брошюру, в дешевом переплете и передала Борису Борисовичу.
– Это ты называешь книжкой? – усмехнулся тот, но когда открыл, то замолчал.
Все страницы книжки пестрели ссылками на литературу. Бросилось в глаза, что часто попадались слова, написанные латинскими буквами.
Пролистав несколько страниц, Борис Борисович отложил брошюру и сказал:
– Это не художественная литература. Не знаю, наверное, он работает в университете.
– Я звонила, спрашивала. Такого там не знают.
– Так откуда он взялся? Приезжий?
– Нет, старики говорят, что родом отсюда.
– Ничего не понятно, – произнесла Валентина. Она сидела, подперев голову рукой, и напряженно думала, – Так что он пишет?
– Он уже написал. Две книги. И обе художественные. Причем, как старики утверждают: «Строго придерживаясь научных фактов», – передразнила Мария.
– Так что за книги? О чем? – взглянула на Марию в упор, Валентина.
– Ну, одну они знают, что о религии.
– Религия большая, о чем конкретно? – спросил Борис Борисович.
– Да, вроде, как по Евангелию и о том, что делали апостолы, или как там их. Боялась расспрашивать сильно, но если надо, еще попробую.
– А вторая?
– Ну, о ней вообще разговора не было, Похоже, что старики сами не знают, знают только, что две.
– Две книги сразу, – задумчиво проговорила Валентина и взглянула на Бориса Борисовича.
– Да ерунда! – ответил тот.
– Нет! – решительно проговорила Валентина, – Это не ерунда! Посмотри, – она указала на книжку, подле Бориса Борисовича, – этот подлец знает, о чем пишет!
– Да как он может написать? – повысил голос Борис Борисович, – Его никто не знает! Нет такого в городе! Вранье все!
– Ты что, мне не веришь? – вскипела Мария, – Послушал бы, как старики о нем и его знаниях говорят! Они в восхищении!
– Да что там твои старики понимают! – отмахнулся Борис Борисович.
– Понимают и еще как! Оба в научных институтах всю жизнь провели, да по пятнадцать лет там работали еще, хотя и на пенсии были! Они хорошо знают, что такое дрянь, а что такое настоящая работа! – уже кричала Мария.
– Тихо! – стукнула кулаком по столу Валентина. Мария замолчала.
– Нет, этого не может быть, тут что–то не то, – пытаясь как–то прервать затягивающее молчание, проговорил Борис Борисович.
Валентина взяла в руки книжку, полистала.
– Тут и текст и сноски и комментарии, сказала она. – Да и язык…
– Ну и что? – прервал Борис Борисович, – Мало ли что пишут? Вот пусть художественную книгу напишет!
– Уже написал! – Валентина в упор глянула на него, – Ты понимаешь, что это может для тебя значить?
– Ничего. Он не у нас в Союзе. Да и не будет!
– Да, судя по всему – в гробу видал он ваш Союз. А вот то, что он написал книги – факт.
– Какие еще, эти книги…
– Он слишком много знает, – ответила Валентина, – тут все не просто. Две книги, да не мальчика. Сколько ему лет? – повернулась она к Марии.
– Как старики говорили: уже в возрасте. Где–то лет пятьдесят.
– Вот видишь, – вновь повернулась к мужу Валентина, – тем более, не шутки.
– Но его никто не знает, – проговорил Борис Борисович.
– А может, он в других городах и под псевдонимом печатался? Может быть? – спросила Валентина и сама ответила: – Может!
– Надо бы еще проверить, что он там написал.
– Ха! – Валентина повысила голос, – Ты хоть понимаешь, чем все это может для тебя кончиться?
– Понимаю, – вынужден был ответить Борис Борисович, взглянув в расширенные зрачки жены, – займусь.
– И немедленно. И учти: не проверкой этой брошюры, этого никто не сможет сделать, сам знаешь, какие специалисты у нас.
– Какие? – не поняв, подала голос Мария.
– Да такие же, как он! – указав на Сухотина, выкрикнула Валентина, – потому и понять не могут, что сейчас вот, все и может рухнуть. Был исследователь–писатель Сухотин, и нет его! Ты его еще в Союз попроси! – обратилась она к мужу.
– Ну, тут уж я разберусь, – самодовольно ответил Сухотин.
– Вот и разбирайся, пока еще есть время, – сказала Валентина, – да не забудь, что книга твоя, про этого апостола, ой, как может закачаться!
Борис Борисович промолчал. Он уже понял, что действительно надо поторопиться. «Книга в издательстве. Ну, в каком, узнать не трудно».
–  Книга этого, как его? Где издается, так и не знаешь?
– Иванчук его зовут. Петр Иванчук. А где издается, не знаю. Может, даже и не в городе.
– Но точно знаешь, что действительно две книги? И почему ты думаешь, что не в городе? – спросила Валентина.
– Две. Это точно. А вот тут подумала, что раз такой человек, взрослый, умный, то должен понимать, что у нас так просто ему не издать.
– Ты слишком высокого мнения о нем, – усмехнулся Борис Борисович.
– Послушал бы, что о нем старики говорили!
– Да не нужно мне о нем знать! – теперь уже повысил голос Борис Борисович, – а вот он меня узнает!
– Чем быстрее это будет, тем для тебя лучше, – вставила Валентина.
– Хорошо. Обзвони все издательства, – сказал Сухотин, адресуя свои слова Марии, – поговори еще со своими родственниками, что да как. А, ну да, – прервал он сам себя, – Сергей сегодня будет.
– Нет, Сергею нельзя ввязываться, – вдруг сказала Валентина.
– Это почему же?
– Потому, что его статья только рекламу сделает.
– А какая не сделает? – поинтересовался Борис Борисович.
– Только твоя. И то тому, что называется творчеством, а что нет. Объяви, что сейчас не пишут книги, а занимаются компиляцией – лишь бы издать. Вот на эту брошюру и сошлись, – Валентина кивнула на книгу на столе, – тут сноски, цитаты, напиши поэтому, что своих даже мыслей нет. Не будут же проверять: есть мысли или нет? Пусть доказывает, что у него есть мысли! Сам знаешь, доказать это невозможно, – Валентина засмеялась своей остроте, – Ну, и так далее, – продолжила она, – Тебе в самый раз поговорить о том, что такое настоящая литература. И что такое, что пишет Иванчук и тысячи ему подобных. Мол, они–то и уничтожают культуру.
– Сам знаю, что писать! – недовольно буркнул Борис Борисович.
– А Сергей подберет из своих кого–то, кто напишет «в развитие темы», – сказала Мария, – нормально?
– Нормально, – за Сухотина ответила его жена и продолжила: – а все–таки ты, Маша, попробуй получше узнать. Ну там, скажи, что в восторге от этой книжонки. Кстати, как его зовут, этого писаку?
– Да я уже сто раз говорила, – с досадой ответила Мария, – Петр его зовут, Петр Иванчук.
– Ах, Петенька. Ну ладно. А что о нем самом говорили твои старики? – поинтересовалась Валентина.
– Да ничего особенного. Поняла только, что он у них бывает.
– А как познакомились?
– Не сказали, хотя я спросила, а вдруг это бандит?
Валентина одобрительно кивнула: – А они что?
– Нет, – говорят, – не бандит, давно знаем. Но так и не сказали откуда. Я у стариков редко бываю. В прошлый раз, где–то почти полгода назад. Наверное, за эти полгода и познакомились.
– А ты не поинтересовалась, что ему от них нужно?
– Поинтересовалась. Оказывается, не они ему нужны, а он им. Показывают свои записи, он их просматривает, что–то и подсказывает, верно, раз они от него без ума.
– Действительно непонятно. Но, может, ему нужны работы стариков?
– Нет, старик физик, а жена – биолог. Совсем ничего общего здесь. Старики там пишут записки типа воспоминаний, как они жили в годы войны, как воевал дед и все такое. Вот это ему и показывают. А вот о нем самом, разве что старики как–то обмолвились, что сердце у этого Иванчука больное.
– А что именно у него? – спросила Валентина.
– Не сказали, но я поняла, что не особо серьезно это.
– Почему?
– Старики, хваля его, рассказывали, что он бодр, весел, и редко жалуется.
– Хорошо, это неважно. Больше ничего не знаешь? – спросил Сухотин.
Мария пожала плечами и ответила:
– Пока ничего. Но договорилась со стариками, что скоро зайду. Да и повод есть. Могу хоть завтра, скажу про книгу, как Валя подсказала.
– Да, так и сделай, – посоветовала Валентина, – Ну, – обратилась она к мужу, – готовь статью.
Тот согласно кивнул:
– Сделаю.
– Ну, раз все решили, тогда я пошла, – Маша поднялась из–за стола.
– Привет Сергею, – сказала Валентина, – а, может, еще кофе?
– Нет, надо домой, да в магазин заглянуть, – Мария прошла к дверям, – Чао!
– Боря, проводи, – сказала Валентина, – чао, дорогая, – ответила она Марии.
В прихожей, когда дверь в кухню затворилась, Мария быстро прошипела Борису Борисовичу:
– Видишь, как я тебе помогаю?
– Чего ты хочешь? – спросил шепотом Сухотин.
– Чтобы духу этой Эльзы не было в Союзе, иначе ничего делать не буду! Обещай, что не примешь ее в Союз!
– Тебе что?
– Обещай! Или все будет по–другому!
– Ну, хорошо, хорошо, – был вынужден согласиться Борис Борисович, открывая входную дверь.
Мария улыбнулась, послала воздушный поцелуй Сухотину и скрылась. Борис Борисович вернулся в кухню.
– Ну что? Ушла? – спросила Валентина, – Ну, как тебе это все?
– Ничего, – ответил Борис Борисович, – пока хватит об этом писаке. Много чести.
– Ладно, но вот тут, я еще кое–что тебе хочу сказать, – начала Валентина.
– Что?
– Ты собираешься принять в Союз какую–то Эльзу?
– А что с этого?
– Так я тебя предупреждаю, если она не внесет бабки – никакого Союза.
– А если она талантлива?
– Ой ли? – засмеялась Валентина, – Не смеши. Так вот, – вдруг разъяренно прямо–таки прошипела она, – если эта сука думает рассчитаться иначе, это ее дело, пусть думает! Но если ты тоже на это надеешься, пожалеешь!
– А при чем тут я? – попытался повысить голос Борис Борисович.
– При том! Бабки на стол пусть ложит! И не иначе – понял?
– Да при чем тут бабки?
– Я тебе сказала, что пожалеешь, если не сделаешь, как я сказала! Ты меня знаешь! – и оттолкнув Сухотина, Валентина прошла в одну из комнат: немедленно щелкнул дверной замок.
«Ну вот, еще этого не хватало! – подумал Борис Борисович, – сговорились, что ли? Ну да, конечно сговорились. Э, ладно, черт с ней, с Эльзой! Тоже мне, цаца. Сама, впрочем, виновата. Надо было вчера думать. А теперь все – поезд ушел. Сколько сейчас? – он взглянул на часы, – О, почти пять. Сейчас Серега придет. Мириться сейчас или когда Серега придет? – Борис Борисович на секунду задумался, – Хорошо, решил он, – подожду до пол–шестого и если его не будет, пойду мириться», – он уселся за стол и налил себе остывший кофе.
Но Сергей Афанасьевич не задержался и буквально через десять минут, Сухотин и он сидели в креслах в кабинете.
– Так, в чем дело? – поинтересовался Сергей Афанасьевич, когда обычный обмен приветствиями окончился.
– Дело есть. Тут одна мадам рвется в Союз.
– Ну, поддержим.
– Да наоборот, – с досадой ответил Борис Борисович.
– Что наоборот? Ты, вроде как, говорил, что надо ее в Союз.
– Говорил, говорил! Да я пошутил. Стерва редкая, склочная и, уже высокомерная донельзя. Я и не думаю ее принимать. Но…
– Так в чем же дело?
– Дай досказать. Заявление есть и на него надо реагировать. Правильно? Да. Так вот, надо написать рецензию.
– А какие стихи?
– Сейчас дам. Но не в них дело. Главное, что стихи, напишешь, что чушь. Понял?
– Пожалуйста, – Сергей Афанасьевич пожал плечами, – тоже мне проблема! Давай стихи, сделаю им разбор. Комар носа не подточит.
– Знаю. Но еще дело есть.
– Какое?
– Я сам напишу статью и мне нужно, чтоб кто–то из твоих людей, дал продолжение.
– А о чем статья?
– Так, об одном писаке и вообще, что есть литература, а что – муть.
– А, так ты о нем спрашивал?
– Я? – удивился Борис Борисович.
– Нет? Что, не о Иванчуке?
– О нем. Но я у тебя не спрашивал, – пожал плечами Борис Борисович.
– Ну, Марго же говорила тебе?
– А, ну да, говорила. Так ты в курсе?
– Да, это я просто перепутал. Знаю, знаю, и уже думал. Есть один человек – «отморозок», как его зовут. Этому лишь бы поиздеваться. Незаменимый человек. Да ты его знаешь: Аркадий Яничев.
– А… Вот ты о ком! – засмеялся Борис Борисович, – да кто его не знает! Редкий подлец! Да, конечно, именно он и нужен. Молодец, что вспомнил. Как он? Еще не посадили?
– Да куда там! Умеет выкручиваться! Для него это наслаждение. Садист еще тот! Напишет – мало не покажется! Да еще и сам побежит по городу: «Читали? Супер статья!»
– Но, только не приводи его ко мне! А, вспомнил, – Борис Борисович снова хохотнул, Вспомнил, какая у него кличка: Алоизий Могарыч? Так?
– Так! Он и есть вылитый Алоизий Могарыч! – засмеялся и Сергей Афанасьевич, – да, кстати, у него еще одна кличка есть, тоже в точку.
– Какая же?
– Иудушка!
– Тоже верно! Да, вот ему и карты в руки!
– Конечно! Все будет тип–топ, как он говорит.
– Вот и ладно. Молодец. А, да, вот стихи, – Борис Борисович прошел к столу, порылся в каком–то из ящиков и передал Сергею Афанасьевичу папку. Тот взвесил ее на руке.
– Неплохо, – прокомментировал Сергей Афанасьевич, – на пол–кило потянет.
– Ну, вот и напишешь, что килограммами макулатуру в Союз таскают, не дают писать.
«Ту же макулатуру, а то и хуже», – мелькнуло в голове Сергея Афанасьевича. Вслух сказал:
– И напишу!
– Договорились. Кстати, слушай, а хочешь съездить через недельку на конференцию?
– Куда и насколько? – быстро спросил Сергей Афанасьевич.
– Да на два дня, в район. Меня приглашают, да не могу. Книгу вот, – Борис Борисович указал рукой в сторону стола, – надо заканчивать. А там хорошо, вроде, будет. Поедешь, короче говоря, вместо меня.
– Где это?
– В районе. Не один поедешь. Пару девочек еще пошлю, – и тихо добавил: – свои, уговаривать не надо.
– Ну…, а чего сам не едешь?
– Говорю: занят. А девочки, – Борис Борисович заулыбался, – и так знают, что ты классный журналист, то да се… . Пообещаешь о них написать и все дела!
– А бабки дашь?
– Выпишу, а как же! На официальное мероприятие едешь, все–таки. Шуры–муры, это только твоя инициатива.
– Хорошо! Прекрасно. Еду, – Сергей Афанасьевич поднялся, – ну, мне пора. Я, пожалуй, тебе больше не нужен.
– Да. Иди. До завтра сделаешь статью?
– Вот эту? – указал рукой на папку со стихами Эльзы Сергей Афанасьевич, – конечно.
– Ну, тогда позвонишь. С обеда принесешь.
- Хорошо, – и с этими словами Сергей Афанасьевич покинул кабинет. Сухотин его не провожал, поскольку услышал шаги Валентины на кухне. Подождав немного, он тоже прошел туда.
– Ну что? – как ни в чем не бывало, спросила Валентина, – сядешь наконец–то, писать?
– Да вот, думаю, – ответил Борис Борисович, а про себя отметил: «Слышала все. Ну и прекрасно!»
– Ну, поработай еще пару часов, все равно еще совсем рано. Я пока, посмотрю телевизор.
Через несколько минут Борис Борисович уже сидел у стола и писал:
«После смерти Стефана, Савл руководил изъятием ценностей у секты. Ценностей было много и все надо было вовремя перенести в храм, так что дел у Савла было невпроворот. Однако он заметил, что кое–что из принесенного им, стало исчезать. Дальше–больше. Тогда Савл пустился на хитрость. Он кое–что пометил из вещей.
Когда же заметил их исчезновение, горя праведным гневом, отправился к первосвященнику. Тот встретил его ласково, выслушал, покачал головой и сказал:
«Сын мой – твое рвение достойно всяческих похвал. Однако, ты сетуешь на то, что часть вещей, вроде как исчезла. Мне это не понятно. Разве эти вещи принадлежат тебе? Эти вещи принадлежат храму! Радуйся, что можешь внести лепту в процветание веры.
Вижу, что золото тебя прельщает. Горько это слышать! Но я помогу тебе. Покаяние очистит этот грех. Иди и собирай ценности. А я прослежу, верно ли ты исполняешь свой долг!
Савл был вынужден уйти. Он понял, что обманут. Никакой награды он не получит и, более того, теперь вынужден еще более стараться, только лишь для того, чтобы спасти самого себя!»
«Прекрасно, – подумал Сухотин, то, что надо! Теперь надо написать, что именно поэтому Савл и перешел в христианство».
Он собрался было писать дальше, но взгляд его случайно упал на часы. «Ого! Уже пол–девятого. Ладно, хватит на сегодня.».
Борис Борисович встал и прошелся по комнате.
– Валя! – позвал он. – Ужинать будем?
– Все уже на столе. Иди.
– Сейчас.
Борис Борисович еще раз повернулся к столу, выключил лампу, которую зажег около часа назад. Взглядом еще раз прошелся по исписанным листам бумаги. «Да, надо еще давать перепечатать, – подумал он, – Хорошо, – еще раз похвалил он себя, направляясь к дверям, – разве так напишет этот говнюк, как его, Иванчук, вроде? Исследователь! Да кой черт, тут кто может наисследовать! Поди, докажи!»