По своей натуре, Борис Борисович был из тех, кто сначала бессознательно, а потом сознательно, только брал. Он брал все, что можно было брать. Пресыщения не наступало. Однако, он был уверен как раз в обратном: что он все время отдает. Он писал никчемные статьи. Тома поэзии и прозы. А брал взамен реальные и мнимые почести, награды, титулы. Деревенская страсть к блесткам оказалась неистребимой. Он выдумывал литературную премию, чтобы вручить ее самому себе, искал любые пути, лишь бы войти в состав любого худсовета, сидеть в любом президиуме.
Со временем, он уже навязывался быть «свадебным генералом». Принимал, как должное, придуманные, и все чаще – вообще липовые титулы, звания, премии. Присваивал и сам. Но за все брал и брал много. Брал деньгами, телом, путевками. Короче говоря: всем тем, что можно было «оторвать» за свою поддержку.
Но чтобы «произвести впечатление», он потоком гнал литературную продукцию. Он хорошо знал, что книги, написанные им, никто не читает, но именно на таких, как раз магически действует количество изданных произведений.
Такое положение его устраивало, а за теми, кто мог бы в перспективе, пусть и отдаленной, по праву получать, пусть часть, предназначенных ему благодеяний, он внимательно следил и «давил гадов в зародыше», как любил он говорить самому себе.
Особо тщательно он следил за появлением действительно талантливых работ. Это, он понимал, со временем могло стать настолько опасным, что даже не хотел об этом думать, а сразу, немедленно, мобилизовал всех своих рабов и часто, не доверяя им, лично преследовал автора до тех пор, покуда тот или не уезжал попытать счастья в другом месте, или не спивался, или, так, или иначе, но становился малопригодным калекой. Бывали и случаи летального исхода, но игра стоила свеч, тем более, что еще никому в голову не приходило обвинить какую–то литературу в чьей–то смерти.
Ему неважно было, что писать, о чем, зачем. Главным было: сообщить в «кормовых местах» о новой книге, которая является шедевром.
Ему верили на слово, потому что боялись. Он же не боялся никого. Никто бы не посмел в городе сказать: «Король–то голый!».
Да и кто сказал бы? Те, кто кормился крохами с его стола? Они, как никто другой знали, что у Сухотина в руках путевки, входы во властные структуры, престиж «Союза писателей», что выражалось в удостоверении, которым, получившие его, могли и сами где–то что–то урвать. Потому, перед ним заискивали, как могли. Лишиться путевки, бесплатной еды и выпивки? Нет уж, дураков не было. Те, кто уезжал – «туда им и дорога, а нам и здесь хорошо!» – так думал каждый из окружения Сухотина. А большего и не нужно было желать.
Куда хуже, даже откровенно плохо дело, было в мировых центрах. Там почему–то, ничего не помогало. Связи, такие крепкие здесь, там рвались немедленно и те, кто хвалил его, приехав сюда, в его город – открыто высмеивал в другом месте. Книги возвращались, хорошо, если без комментариев, но, случалось и с насмешкой. Там были свои Сухотины, для которых он был тем, кем он был на самом деле – приспособленец–графоман.
Попытки отомстить, быстро закончились тем, что он сам посчитал за лучшее больше не пробовать.
Оставалось одно – продолжать лгать. И он лгал. Лгал, что его приглашают чуть ли не во все университеты мира читать лекции по его же творчеству, что только безумная любовь к его родному городу (куда он приехал из деревни, находяще6йся за тысячу километров, как записано было в учетной карточке ВЛКСМ и КПСС), удерживает его и он отвечает гордым отказом на приглашение жить то в Нью–Йорке, то Париже, то, на худой конец – в Москве. Времена изменились, и он знал, что теперь никто ничего не будет проверять, и вообще интересоваться: что он пишет, о чем пишет, как пишет.
Но все это требовало постоянных усилий, поскольку он понимал, что только сообщение о новой премии, звании, титуле и оставляют его «на слуху», как во властных структурах, где сидели его бывшие соратники по комсомолу и партии, так и в уголовном мире, авторитетам которого он всегда готов был оказать услугу.
Приходилось «вести эту генеральную линию» до конца, то есть, не останавливаться никогда.
Теперь же он, готовясь выпустить очередную книгу, как раз и решил добавить, и звание академика, и титул князя. У него даже не возник вопрос: «Зачем»? Это престижно, тем более, что никто ничего не будет проверять. А впечатление, как раз и будет произведено. И, в первую очередь на тех, кто мечтает войти в его окружение.
Сволин – очередной соискатель расположения Сухотина, был идеальной фигурой. «Он платит за все, не имеет литературных связей, а покровителей ищет. Одно плохо – все–таки, что–то написал. И, не дай Бог, если «трясется» над написанным», – так думал Борис Борисович, ожидая визита Сволина.
Тот пришел в назначенное время. И вскоре, они сидели за столиком в комнате, где работал Борис Борисович. Валентина подала им кофе, но сама не осталась с ними, а ушла в другую комнату.
– Итак, – сказал Борис Борисович, – материалы с собой?
– Пожалуйста, – Виктор передал ему папку, которую вынул из портфеля. Пока Борис Борисович принимал и откладывал ее в сторону, Виктор вынул из кармана пиджака конверт и протянул Борису Борисовичу. Тот взял его и положил под папку с рукописями.
– Ну, вот, пожалуй, и все, – улыбнулся Виктор, – теперь, вы обещали мне материал.
– А, ну да. А что, почитать хотелось бы?
Виктор Сволин чуть пожал плечами.
– Личное знакомство лучше, – произнес он. Помолчал и добавил, – мне кажется, что проще будет, если я передам в издательство деньги через вас. – И пока Борис Борисович, только собирался ответить, вынул из кармана еще один конверт, – Вот. Тут две тысячи. Долларов. Хватит?
Борис Борисович принял и этот конверт.
– Думаю, что да, – ответил он. Этот конверт Сухотин чуть дольше держал в руке, потом положил рядом с первым, – Стихи посмотрю, но это не имеет значения, – успокоил он Сволина, который, вдруг, как ему показалось, недоверчиво посмотрел на него, – расскажите о себе Виктор.
– Если вам не трудно, говорите мне «ты», – улыбнулся Сволин, – так мне будет легче, да и вам проще.
– Ну, почему проще? Солидному человеку и солидное отношение.
– Спасибо, Борис Борисович. Ну, что о себе? Честно сказать – ничего интересного. Все, как у всех. Но, хочется, так сказать, реализоваться.
– Правильно. Такой момент наступает у многих, да получается у единиц. У тебя, уверен, верный путь. Не то, что у большинства в «Союзе». Им бы в дворники идти, ан нет – поналазили в Союз из своих щелей. Ни ума, ни фантазии. Таких, как ты, мало, ой мало! Ты не думай, мне о твоих стихах Сергей Васильевич говорил. А он толк в поэзии понимает, – продолжил Сухотин, спохватившись, что начать хвалить автора, не читая стихов, – неловко.
– Да, конечно, я рад, что все идет нормально, – сказал Виктор.
– А оно не может быть не нормально. Другое дело, что нам все–таки мешают. Вечная зависть! Я, вот, работаю круглые сутки – и то – завидуют.
– Да ну?
– А как же! Понять не могут, что сами книги не пишутся! Да, кстати, вот, сегодня будет презентация одной книжонки. Можешь прийти: полюбуешься на своих коллег.
– А что за книга?
– Да я сам не знаю, зато хорошо знаю того, кто ее написал – Реброва. Что он может написать? Да ничего! Опять цуцили–муцили о своем детстве, о работе на заводе, как партия его преследовала. Все в таком духе пишет.
– А что, действительно его преследовали?
– Да упаси Бог! Только благодаря партии его и в Союз приняли! Модно просто. Не писать же, что он партии всем обязан?
– Но, все–таки…
– Ничего не было, – прервал Сволина Борис Борисович, – Он сам, если хочешь знать, всю жизнь заместителем парторгов был. То там, то здесь. И у нас был. А теперь пытается выпендриться, мол, зажимали его. А как еще рекламу своей персоне сделать?
– Но ведь его знают?
– Да, свои знают. Да им какое дело? Сами такие, и сами изо всех сил стараются оплевать тех, кто в люди их вывел. Да никто, и они сами, на это внимания не обращают. Так сказать, необходимый им рефрен.
– Но сама книга?
– Я говорил, что книгу Ребров только такую может и написать. Ни таланта, которого никогда не было, ни связей, которых сейчас нет. Хорошо хоть, что ссылается на каких–то спонсоров. А на самом деле, – и книжку, и фуршет он сам устраивает.
– А почему так? – удивился Сволин.
– Ну, нельзя же сказать, что на свои выпустил, неудобно. Вот и говорит, что кто–то в восторге от его опусов. А на деле, так свои вложил, у него хватит. В свое время так наворовал, что даже устроил издательство. Но оно на дочери, а у той – другая фамилия. Но хозяин, как раз он. Сам выпустил себе – да для дураков поет, что тяжело ему жить.
– Ну, всяко бывает. Смешно, – Сволин даже улыбнулся.
– Вот–вот. А другие? – Борис Борисович махнул, как можно небрежнее рукой, – там точно будет Горацик. Так этот поет, поет всякую муть на таких презентациях, весь изломается, пока поет.
– А почему, вернее: зачем? – неподдельно удивился Сволин.
– Да фуршет там будет. Надо же ему отработать? Отрабатывает. Ни один фуршет не пропустит. Все стопки соберет!
– А другие?
– Другие ждут, когда можно бежать к столам. Не успеть сразу, такие как Горацик и еще пару – все вылакают!
– Так, может, больше надо, – вновь заулыбался Сволин.
– Кто знает, насколько раскрутится Ребров? Одно все знают: жаден. Вот и побегут – успеть надо!
– Ну, если приглашаете – будет на что посмотреть, – снова заулыбался Сволин.
– Приходи, посмотришь. Там начало в четыре. Вот, в четыре и встретимся у входа, а то вдруг тебя не пропустят.
– А где это будет?
– В клубе «Сатурн». Это бывший кинотеатр «Звезда». Знаешь?
– Знаю.
– Ну, вот у входа и встретимся.
На этом попрощались. Когда Сволин ушел, в комнату заглянула Валентина.
– Ну, как он?
– Нормально, – довольно заулыбался Борис Борисович, – возьми три штуки, – он вынул из конвертов деньги. Пересчитал. Ровно четыре штуки баксов. Отсчитал три тысячи и передал Валентине. Та, в ответ, поцеловала его.
Зазвонил телефон. Валентина взяла трубку и передала Борису Борисовичу.
– А? Да, да. Ну, давай. Жду. – Он отключил телефон.
– Кто это? – поинтересовалась Валентина.
– Серега. Статейку несет.
– А, ну а я в магазин схожу пока.
– Давай.
Валентина выпорхнула из комнаты, а Борис Борисович принялся допивать свой, уже остывший кофе. Потом пересчитал деньги еще раз.
«Дам ему этот отрывок, – подумал он о Сергее Афанасьевиче, – Нет, – ответил он своим мыслям, – тут недалеко, не стоит и начинать работать. Почитаю ему отрывок. Да ну его, не буду! – решил он, и поднявшись, прошелся по комнате. – А что, если самому придумать, как давать бумажки с титулами? А что? Идея! – он даже остановился, – Так что надо? Надо – организация. Понятно. И такая, что привлекает. У Антона этого, организация есть. Оттого и печать, и все. Это – дело, – Борис Борисович почувствовал, что попал на хорошую идею, – И, главное, не надо будет с этим Антоном делиться. Хотя нет, – уже с явным сожалением подумал он, – все равно надо кого–то ставить председателем. Ну, это мелкие расходы, – мысленно махнул он рукой, – подберу».
Раздался звонок. Зная, что Валентины нет дома, Борис Борисович сам открыл дверь.
– Ну, сделал? – спросил он, пока гость проходил в комнату.
– Сделал, сделал, – ответил Сергей Афанасьевич и вынул из папки, что нес в руке, два листа.
– Что мало? – недовольно покосился Борис Борисович.
– Это уже набрано на компьютере. Да без пробелов.
– Ну, садись, посиди, я почитаю, – и Сухотин стал быстро пробегать глазами по строчкам.
«Наш знаменитый писатель, книги которого представляют всегда глубокое историческое исследование, сейчас заканчивает свой очередной роман. Наш корреспондент задал несколько вопросов Борису Борисовичу Сухотину, на которые, он, несмотря на свою исключительную занятость, любезно согласился ответить:
Корреспондент: – Борис Борисович – Ваши исследования всегда поражают своей тщательностью. Так было, когда Вы исследовали и недавнее прошлое, события Великой Отечественной войны, и, гораздо более отдаленное – время Ивана Грозного. Как Вам это удается?
Бор. Бор.: – Я очень много работаю. Объездил весь мир в поисках документов. Мое преимущество выражается в том, что талант исследователя сочетается у меня с талантом писателя. Так рождаются мои книги – на строгом научном материале.
Корресп: Скажите, а в каких хранилищах Вам приходилось работать? Вернее, где Вы находили наиболее интересные факты?
Бор. Бор.: Трудно, так сразу ответить: везде я нахожу что–то новое. Но, особо интересно было работать в архивах КГБ, в архивах Египта, знакомиться с до сих пор засекреченными, архивами Гитлеровской Германии, долго и плодотворно работать в архивах Ватикана. И везде находились открытия мирового значения.
Корресп.: Ваша новая работа вновь порадует нас новыми исследованиями?
Бор.Бор.: Безусловно. Дело в том, что материалы к этой книге об апостоле Павле, я собирал более десяти лет, и для того много работал в засекреченных до сих пор, архивах Ватикана в первую очередь.
Корресп.: Это неизвестные науке факты?
Бор.Бор.: К сожалению, да. Я вот, к примеру, разыскал, что апостол Павел имел много других друзей, гораздо больше, чем написано в официальном Евангелии».
– Вот это, выбрось, – Борис Борисович вычеркнул фразу о друзьях апостола.
– Что выбросить? – заглянул в страницу Сергей Афанасьевич, – Это? А что писать?
– Я дам, – Борис Борисович прошел к столу, взял листок, где недавно сделал набросок о том, что означает «призванный апостол» и передал Сергею Афанасьевичу. Тот быстро пробежал его глазами.
– Круто! – только и нашел он, что сказать.
– Вот это и вставишь. И потом, исходя из этого, и продолжишь. Напиши, что рукопись уже в издательстве и скоро увидит свет книга. Название? А, ладно, – Сухотин махнул рукой, – пусть будет: «Призванный апостол». Да, не забудь, – продолжил Борис Борисович, – указать, что я сам, по твоему и общему мнению, и есть тоже призванный, подобно Павлу. Призван служить народу и литературе. За что, подобно апостолу, страдал от своих врагов, в первую очередь от партии, от ее цензуры, но, подобно Павлу, пошел по пути служения народу. Понял?
– Да. Хорошо.
– Ну, вот и ладно. Чтоб к завтрему было готово.
– Не успею, – ответил Сергей Афанасьевич, – вот, у Реброва презентация. Надо быть.
– А, да, я тоже там буду. Ну, ладно – послезавтра. Но точно, чтоб я тебе не звонил, не напоминал.
– Хорошо.
– Ну, давай. Кстати, у твоего Антона, что за контора?
– Да не контора это. Просто для важности зарегистрировал какое–то общество, что связано с родословными.
– А когда мне бумага придет со званием академика?
– Думаю, недели через две. Спрашивать бесполезно. Он все равно ответит, что послал представление, что его рассмотрят на ученом совете, и прочую муть будет буровить.
– Ладно. Подожду, – согласно кивнул головой Борис Борисович.
– Нет, тут дело верное.
– Оттого и соглашаюсь иметь дело.
– Тут комар носа не подточит! Это не то, что всякие историки копаются. Да еще и каждый по–разному толкует одно и то же.
Борис Борисович в ответ хмыкнул и махнул рукой.
– Копайся, не копайся, никто ничего не узнает. Да и зачем? Не все ли равно, как было? Вот тебе что, не все равно? – спросил Борис Борисович и сам ответил: – Было бы читать интересно, а правда, кто ее знает? Сейчас читают – не думая. И раньше тоже. Но теперь, если не будет крови и секса, то вообще никому не нужно.
– Конечно. Тут, Борис, ты прав.
– Ну, – меняя тему разговора, – сказал Сухотин, – есть у меня идея одна.
– Какая?
– Смотри, твой Антон, как ты говоришь, имеет какую–то организацию. И под ее маркой дает титулы. Так?
– Так. Ну и что?
– А если мы создадим свою организацию?
– Зачем? – все еще не понимал Сергей Афанасьевич.
– Да затем же! Будем давать там титулы баронов, графов, князей. Да мало ли!
Сергей Афанасьевич задумался: «Заманчиво! Да как бы ни вляпаться! Борис есть Борис»! – Вслух спросил:
– А ты сам руководить будешь?
– Ну, зачем сам? – усмехнулся Сухотин, – мне хватит быть в совете.
«Ну да, ну да», – подумал Сергей Афанасьевич, – А кто будет?
– А! – махнул рукой Сухотин, – Найдем. За этим дело не станет! И сам понимаешь, найдем и бумажки кому давать.
– Ну, все–таки, их надо как–то клиенту представить. По уму, – все еще с ноткой сомнения ответил Сергей Афанасьевич.
– Так и наймем Антона!
– Слушай, – оживился Сергей Афанасьевич, – дошло! Это гениально! Ну, а какая будет, как ты думаешь, организация? Может, орден какой?
– Почему орден? – удивился Борис Борисович.
– Ну, чтоб весомей звучало. Пусть будет «рыцарский орден». Вот только надо оформлять, – вздохнул Сергей Афанасьевич.
– За этим дело не станет! – отмахнулся Сухотин, – Рыцарский орден, говоришь? Но он, вроде как, только на Западе был.
– Ну и что? А теперь у нас будет!
– Сейчас, – Борис Борисович встал, прошелся по комнате, – повторил еще раз: – рыцарский орден, говоришь? Так, так, – он еще раз прошелся, – Так, так, – повторил он и вдруг быстро произнес: – Рыцарский орден Святого апостола Павла!
– А почему его? – как–то даже растерялся Сергей Афанасьевич.
– Потому! Тут думать надо, голова. Эх, ты! Апостол Павел как раз и организовал христианство!
– Ладно, но тут другое. Какой орден: католический или православный?
– Ну! Еще что! Это мы как раз подобьем под раннее христианство. Как раз, когда не было разделения церквей! Вот и те и те, не пикнут! Так сказать, как апостол Павел – апостол народов, так и орден его имени – проповедник народа!
– Ну, Борис, даешь! – с нескрываемым восхищением произнес Сергей Афанасьевич, – так, как ты говоришь, то это на партию потянет!
– Все может быть, – самодовольно улыбнулся Борис Борисович, – а почему бы и нет? В общем, надо, я вижу, делать. А то вот деньги утекают в карманы таких вот авантюристов, как твой Антон. Как он сам себя называет?
– Сейчас вспомню, – засмеялся Сергей Афанасьевич, – да, вот: Антуан Моракс–Аксенфельд!
– Ну, вот и говорю: пусть Моракс, как его дальше?
– Аксенфельд, – засмеялся Сергей Афанасьевич, – через черточку: Моракс–Аксенфельд.
– Да. Так вот: пусть Моракс–Аксенфельд и займется своим делом, но уж на потоке. А клиентов мы обеспечим.
– Я? – удивился Сергей Афанасьевич, – Пожалуй, мне не найти.
– Это со временем! Пока, будешь заниматься пропагандой ордена. Тут есть тебе, где развернуться!
– Ну, если решим, то, пожалуй, это по мне!
– Я думаю, – засмеялся Сухотин, – особенно, когда бабками пахнет! В общем: давай, иди пока, делай статью. Я тут перезвоню, кое с кем переговорю, и оформим орден.
– Ладно, – Сергей Афанасьевич поднялся и вышел.
Борис Борисович сел за стол и задумался: «Орден, это неплохо я придумал. Под эту фишку можно подобрать и людей, и клиентов. Но вот кого–бы поставить во главе»? – Он взял тетрадь, куда записывал телефоны. Начал листать.