И век серебряный, невидимо, ступал…
Внимала сцена человеку, вслушивался зал
И в голосе его – вся нация.
Как на ладони – от Перуновых корней,
От Пушкина и до цветка Цветаевой,
Всей отлетевшей, птичьей стаею
Войны и мира, дач и лагерей…
Я слышал только голос, интонацию,
Так узнаваемо и… так теперь далёко,
Как в серебре зари востока
Тонковетвистая, таинственна, акация.