псы (Рассказ)

- Безымянные они,  - сказал Егоров, - порядковый номер только.  Один тире  шестнадцать. Хорошо это, а Зимин? Пол-роты в моем подчинении. И ты еще.
  
- И я, - сказал Зимин, - только полоротые они. Через час их уже не будет.
- Задержим фрицев на час нам после спасибо скажут, - Егоров вытер испарину со лба, - и последние станут первыми. Жарко только. Солнце печет.
- Полдень, - сказал Зимин, - самое пекло. Скоро
- Уже, - сказал Егоров, - во-он точка на горизонте, видишь? Это поле в длину пять километров. Я здесь каждую кочку знаю. До войны на тракторе... целину распахивал. Вначале рожь, а после пшеницу.
- Порядковый номер то почему, - спросил Зимин, - может, назовем сами? А то не по людски как то. Не по христиански.
- А у немецких собак клички  такие: бонзо айн, бонзо драйн , слыхал может? - Егоров с хитрым прищуром посмотрел на Зимина.
Зимин ссутулился и отрицательно качнул головой. -  Нет.  
- А мне вот приходилось, - сказал Егоров, - я, когда самолет потерял... тут Егоров слегка запнулся, - знаешь,  иногда лучше как герой... рукоятку на себя и в колонну. А побоялся. Смерти побоялся. Так прямо за секунду все и пронеслось. Представил, как в баки с горючкой сейчас как грохнусь  и даже горсточки праха не останется. Ну и прыгнул. Забожился. Я ж крещеный, а как без погребения то?  А немец то не спрашивает - крещенный ты или как.
Зимин кивнул.
- Ну и потом немцы подобрали. Побили как следуют, прикладами, поизгалялись. Как без этого?  Ну и в концлагерь.
Вот там то я с теми овчарками поближе и познакомился. Шерсть тока у них черная, не то что у наших, ну, видать, специально подбирали. Немцы черный, видать любят. А может для устрашения. Кто их знает.
А так то, собаки собаками. Только цвет черный. Во, как у него, - Егоров кивнул в сторону, где в дальнем конце траншеи сидел скрючившись долговязый ополченец. Собака  подле его ног была лохматая, черная.
- Это водолаз, - сказал Зимин. Он добрый. Я знаю.
- Во-во.   А тех то, их специально на людей натаскивают. - Сказал Егоров. - Показывали так то что бы воочию наглядно было. Вывели как то одного из наших, и сказали: беги бегом через площадь. Ну он и побежал. Наискось. Думал, успеет. Там дверь в колючке открытая. Добежишь - твоя взяла. Пайка и день без работ - все по честному. Развлечение у них, а нам смотреть... Они ставки ставят, криками подбадривают, -  schnell laufen laufschritt marsch! Бегом, значит. Да только...        
Одна из собак коротко, по военному  отрывисто гавкнула.
- Тише ты!  - Сказал ей Егоров, - здесь же тебе война, поняла? Морду из окопа высунешь и каюк. Поминай как звали. А слышь, Зимин, а давай собак назовем. По именам. Они ж прямиком в рай... А них тоже душа, поди, а?
- Этот пусть Шарик, - сказал Зимин. А у того водолаз Касьян.  Я мимо проходил, так он все Касьян, Каська. Утыкается в шерсть ему и плачет, видать.
- Не ври, не плачет он. Шепчет что то, - сказал Егоров, - может, молитву.  
- Учитель он, - сказал Зимин, - им запрещено в бога веровать.  
- А в кого надо? - Спросил Егоров, - в партию? В компартию я не вступал и теперь не хочу. Да  все равно теперь. Я по доброй воле пилотом стал. И здесь за родину отчизну. А вот когда танки по нам пойдут, уже все едино будет. Я же в плену побывал, а к таким сам знаешь пощады нету. Не сейчас, дак в другое пекло отправят.  
- Зимин скрипнул зубами и молча кивнув посмотрел на собак. - А этот вот пусть будет Тузик.
- Не героические имена, - сказал Егоров, - надо Фердинанд или Тигр. Тигр против тигра, звучит?!
- Не звучит, - сказал Зимин, - Фердинанд немецкое имя.
- Я собаку, там, в концлагере ихнюю приручить сумел, - сказал Егоров, - мякиш кидал незаметно. Их там кормили еще хуже нас. Что бы злее были. Потому и убег. Среди бела дня.
Солдат, что меня за пределы периметр отводил все недоумевал, почему пес ко мне ластится.
А я ведь электрик. Что хочешь могу починить. А у них электрика током шибануло. Не полез не ту без перчаток, не то пьяный был. Ну вот, меня под конвоем за пределы лагеря на угловую вышку, что бы не то прожектор не то фонарь починил. Сломалось у них что то. Я еще подумал, эх, была не была, как окажусь там, немца что наверху за борт, а сам за пулемет. И так вас гады. Та-та-та... скольких немцев положу, а потом пусть собаками травят. Мне все равно.
Подумал так и понял, что фантазии больные, лучше убечь потихоньку. Не был героем и слава богу.
Ну и подошли к вышке той, а у меня два противоречивых желания: поквитаться или убежать? Погибнуть героически или душонку трусливую свою спасать?
И вижу, что на вышке солдата или спит или нету совсем. И шанс лучше некуда. С этой стороны лес почти примыкает. Метров сорок всего, а охрана у меня - солдатик из новобранцев пороху не нюхавший. Ни то ни се в общем. Ну и собака, считай прикормленная. Хвостом виляет.
Он ей: bewachen! Bonzo! sorgen. Я поворачиваться стал и как будто споткнулся. Там у него штык нож... ну и вообщем, я тихонечко его так к стеночке прислонил словно отдыхает он. А собаку отцепил с карабина и скомандовал  Sie sind frei Bonzo! Понимаешь, дворняга ты этакая? Беги.
Не знаю, понял ли он мой школьный немецкий, однако хвостом завилял. Я погладил его. Он руку мне лизнул. И так, словно прощается. Я говорю: не побежишь со мной, так застрелят тебя. Ты вроде как предатель теперь.
Он головой помотал, но за мной не побежал. Я потрепал его в последний раз по загривку. Хорошая ты, говорю псина.  
Я побежал. И сразу же лай позади. Видать, спохватились. Рано, думаю. Ну да ладно, пусть.Через ручей следы авось потеряют.  Я уже далеко отбежал. И лай вдруг затих. Обернулся, а пес мой с двумя сразу сцепился. На секунду остановился. Мне показалось, далеко, правда, глаза у него стеклянные стали. И словно приказ немой в них, беги, мол, задержу я их... И следом выстрел раскатом. Я потом долго этот выстрел... как колокол в набат в черепушке моей. Нет больше моего Бонзо, нет. На всем свете.    
Егоров замолчал мусоля самокрутку. - Даст бог свидимся с ним. Там.  
Лязг гусениц прервал заполонивший все звон цикад. Псы как учили выскальзывали один за другим и бегом, по диагонали, петляя как зайцы, уворачиваясь от пулеметных очередей мчались к напиравшим, заслонившим голубое небо танкам.
Один, второй, третий. Хлопки следовали один за другим. Собаки не успевали скинуть ранцы и подрывались вместе с раскаленными в алом мареве серо стальными танками.
И лишь одни пес, повернул обратно, скуля приполз обратно уткнувшись мордой в край окопа. Егоров взглянул в коричневые полные слез глаза пса и протянув руку втащил его за ошейник в окоп. Бок у собаки был в крови. Видать задело его, - сказал Егоров.  Бонзо бы не струсил. Да ладно. Чего уж теперь. Близко близко ухнул вывороченный ком пахнущей черноземом земли.    
- Нам приказано стоять, слышишь? - Открыв рот, словно зевая, что бы не лопнули барабанные перепонки и что бы в последний раз услыхать как рванет последний танк, - снял с пса ранец и рывком как учили нырнул под тысячетонное стальное нутро задравшее к небу такое нестрашное теперь дуло