Возмездие (Проза / фантастика)

    
                                  «ВОЗМЕЗДИЕ»
                    (Фантастический, но желательный случай,
                к возможной, но совершенно нежелательной ситуации)

    Никогда майору службы войск ПРО /противоракетной обороны/ Марку Н. не было так хорошо и так мучительно как в этот весенний день. Это было сравнимо только с очищением или новым рождением, когда сброшено все старое, чахлое оперение и видишь, как вместо прежних, детских обрубков, растут настоящие, мощные, покрытые белоснежным оперением крылья. Как вместе с ними в тебе прибывают свежие, еще не знаемые тобой до конца силы.
    Никогда ранее Марк не ощущал жизнь так полно и объёмно в ее пространственно-временном единстве. Никогда ранее он не чувствовал в себе таких крепких связей с множеством знакомых и не знакомых ему людей.
    Сегодня в нем присутствовала не испытываемая им прежде радость от ощущения  движения жизни, в которой он уверенно осознавал себя всё связующей частицей. Но также присутствовала в нём и гнетущая тяжесть от прекращения, этой самой жизни, в любой неведомый ему момент. Усугублялась эта тяжесть сознанием того, что в этой, возможно, последней глобальной трагедии, он, силой своего служебного долга, был призван стать соучастником уничтожения всего живого на земле.
    Именно в таком, противоречивом настроении он и заступил на дежурство в ноль часов.
    Он принял пост, как всегда, в безукоризненном порядке, расписался в журнале, прощаясь, кивнул сменяющемуся офицеру и, бросив в микрофон "первому" приветственную фразу, завершил уставной ритуал. Теперь он был на целых четыре часа совершенно один. В тишине, связанный с командно-оперативным центром и ракетной шахтой лишь лифтом и кабельной пуповиной.
    Внезапно он поймал себя на том, что перестал ощущать себя защитником своего народа. Теперь он осознавал себя затаившимся от всех людей под непроницаемой толщей бетона, свинцовых плит и земли, посланником сил влекущих всё живое к смерти. Он сидел в легком вращающемся кресле, с которым свыкся за годы своей профессиональной службы, положив пальцы на клавиатуру пульта, пытаясь привести в рабочее состояние свое растревоженное, полное сомнений сознание.
    Прямо перед ним по темному овалу экрана, высвечивая наружное пространство, мерно обегая круг за кругом, продвигалась тонкая зеленоватая игла. Наблюдая за  ней,  Марк попытался сосредоточиться на действиях предписываемых инструкцией в случае внезапной атаки противника и не смог. Он произносил про себя фразы этого священного для всех ракетчиков  писания,  и они все более и более казались ему до странности нелепыми. И то, как они были построены и как были связаны между собой, и что выражали. Это еще больше усугубило разбитость его настроения. Он вдруг  понял, что реально стоит за этими казенными, совершенно бездушными распоряжениями. Глухая, как сажа, черная ночь. И ничего более. Ему вдруг открылось, что эта инструкция, на самом деле, есть расклад его действий, чтобы его руками, под предлогом защиты одних невинных убить как можно больше таких же невинных…
    Он закрыл глаза. Его руки медленно сползли с подлокотников, с пульта. Марк осознал, что дай ему сейчас тесты на допуск и ни по одному он не пройдет. Он поднес руки к лицу и впервые в жизни, стал их внимательно разглядывать. Всего несколько нажатий вот этими пальцами, - подумал он, - и через пару минут, вспыхнувшие где-то солнца, ложные солнца, обратят в прах, в ничто тех, кто ничего про него, про Марка, про такого же человека как они, не знают и вряд ли хотят знать... Им нет до него никакого дела. Они хотят просто жить. Без него или с ним, всё равно. Каждый, занимаясь только своим любимым делом. Обыкновенным, простым человеческим делом. Пусть эти люди иной веры, воспитаны несколько иначе, чем люди его страны, но их дела обусловлены их любовью, их ежедневными жизненными устремлениями. А его дело разве имеет отношение к человеколюбию? Патриотизм?.. Воинский долг?.. Всеобщая гибель? Что выше и приоритетнее? Какая связь между его долгом уничтожить в нужный момент несколько миллионов   неизвестных   ему   людей и любовью ко всему живому?
  - У меня к ним действительно нет никакой ненависти, а между тем я обязан всех их убить ... За что? - Эта простая мысль потрясла его и напугала. А может зря он, все это взял в голову? Жил бы как прежде и делал что делал... Что проще? Но чувства ясности и простора после этой встречи, почему они? Неужели такие чувства могут быть от лжи? Чувства, что проснулся и стоишь перед выходом из склепа в какие-то чистые, и красивые миры, до сегодняшнего дня им никогда не ощущаемые. Разве что в раннем, раннем детстве...
    Он открыл глаза. Свет показался холодным и тусклым. Восприятие реальности было как после пробуждения. Он перевел взгляд на застекленную черную кнопку на фоне желтого круга перечеркнутого крест - накрест, под которым виднелась узкая щель для пускового ключа. Смотрел на нее, а в голове звучали слова командующего на недавнем параде об их офицерском и гражданском долге перед своим народом, перед страной, перед погибшими за них. Все, вроде, правильно, - думал он, - но почему эти слова кажутся мне не совсем верными? Ответный удар, возмездие, уводящее в могилу и нападающего и мстящего... Причём здесь простой народ? Его семья в частности? Чем они заслужили смерть? И что сказал этот тип, перед тем как пропасть? Как не вовремя подул ветер...
    Луч на экране уже не напоминал крадущуюся в тишине пространства иглу. По экрану плыла слабая зеленая ветка, колеблемая   ветром, готовым в любую секунду сломать ее и унести в бездонную черноту.
    Марк знал причину перемен в себе. С сегодняшнего утра в нем сидело зерно, посеянное тем бродягой, длинноволосым типом с неопрятной   бородой и шрамом на лбу. И это зерно бродило в нем, мучая сомнениями в правильности предстоящего возможного поступка. Это оно прорастало в нём новыми для него смысловыми значениями, никогда прежде особо не тревожившими его слов: жизнь, смерть, истинный долг.
    Эта случайная, как ему казалось, встреча выбила его из повседневной, жизненной колеи, по которой он шел вот уже сорок один год. Шел уверенно, не сомневаясь в принципах, заложенных в него с детства, в верности отдаваемых и получаемых приказах. Так было до сегодняшней утренней прогулки в магазин игрушек...
    Марк откинулся в кресле и, не обращая внимания на проходящие команды, стал вспоминать происшедшее.
    Это было замечательное весеннее утро. Сохранялся еще легкий морозец, отчего воздух напоминал коктейль из старой листвы и свежести новой жизни с маленькой льдинкой не успевшей растаять после первой волны тепла. В чистом небе сверкало солнце. От его света улица, по которой шел Марк, казалась розовой и беспечно весёлой.
    Он встретил этого типа у прилавка, когда разглядывал уменьшенные копии военной техники, чтобы сделать подарок сыну ко дню рождения. Тип этот оказался рядом как-то внезапно. Марк, увлекшись, упустил момент его приближения. Он был в сильно полинялых джинсах и в старом, темном, неопределенного цвета, длинном плаще. Марк уже взял в руки тягач, когда этот тип, вдруг, совершенно простецки, будто они были давние приятели, предложил вместо ракетного тягача купить обычный фонарик, так как, дескать, именно эта вещь ему, в ближайшее время будет всего полезнее. "Кому это - ему?"- переспросил его Марк. "Всем"- ответил тот невпопад. И совершенно искренняя улыбка осветила его доверчивое, лицо. Потом этот тип подошел к нему на смотровой площадке, возле собора, где Марк, уже по пути домой, задержался, любуясь голубоватыми просторами раскинувшимися внизу. И, точно в таком же духе, как и ранее, он произнес такое, что заставило Марка приглядеться к нему более пристально. Как будто ни к кому, не обращаясь, он сказал: "Человек выстроил красоту в образе этого храма, посвящённого Богу, а сам умер. Свою, тогда никому не приметную жизнь переплавил в то, что стало принадлежать всем. Люди, скорее всего, забудут, каким он был, понапридумывают о нём всякое. Но прекрасные итоги дел его, останутся среди них, и будут помогать им в трудные для них минуты". И закончил, как и раньше, словно невпопад: «Выходит, что жизнь, прожитая всяким человеком, это есть его личное завещание потомкам, тем, кто придет после него". Видимо заметив, что Марк его разглядывает, он тоже взглянул на него и спросил так, словно они беседовали уже с самого утра: "Вы религиозны?" Марк в начале смутился такой открытости со стороны незнакомого человека, так как считал вероисповедание чем-то, очень личным, но быстро овладел собой и ответил, что каждый человек, вероятно, во что-то верит. А если и не верит то, какое другим до этого дело. Однако тот будто и не заметил грубости Марка и с прежней доброжелательностью вновь спросил, устремив сощуренный взгляд на солнце: "А как вы полагаете, что способно спасти Землю, ее народы, вот это все,  он указал на Храм - от гибели? Религиозность или ни во что неверие? Если можно так сказать - антирелигиозность. А-те-изм?" Странный тип. - Подумалось Марку. - Кто он такой? И чего привязался именно к нему? Сумасшедший, сбежавший из психушки? Философ? Бродячий проповедник? Он еще раз окинул взглядом его среднего роста фигуру, задержав внимание на одежде и ветхой обуви, и решил, что он просто бродяга, соскучившийся по общению с людьми в своих долгих скитаниях, и совсем не опасен. А тот, не дождавшись ответа, вдруг предложил сесть, кивнув на скамейку, стоявшую у самого края площадки, круто обрывавшейся вниз. - Ладно. - Подумалось тогда Марку. Выслушаю его. Минут тридцать у меня еще есть, да и погода просто прекрасная. И он пошел за прилипчивым незнакомцем. Незнакомец был явно доволен, что ему удалось так просто уговорить Марка. Он подставил солнцу давно небритое лицо и, закрыв глаза, чему-то улыбнулся.
- Знаете, - сказал он - я очень рад, что вы согласились выслушать меня. Вы сами не представляете как это вам необходимо. Только не обижайтесь, пожалуйста, на эти слова ради... бога. - Споткнувшись на этом слове, он опять широко улыбнулся, взглянув   при этом на Марка.
- Если хотите, вы вообще можете ничего не говорить. Это ровным счетом ничего не изменит. Марк слушал его, положив рядом с собой купленный  для сына тягач, чувствуя, как раннее майское солнце приятно согревает тело. Он смотрел на открывавшуюся внизу панораму далеких лесов с вкраплениями разноцветных  крыш, тонущих в зеленоватой голубизне, на реку, на мост через нее, по которому, словно насекомые ползли автобусы, и ему сделалось очень хорошо. – Ладно. - решил он,- Действительно посижу. Пусть говорит, если у него недержание. Его бы к нашему генералу, он бы ему мозги поправил... В конце концов, сделаю два добрых дела: доставлю человеку удовольствие и сам отдохну на воздухе перед ночным дежурством.
- Вы знаете,- говорил между тем неопрятный незнакомец, - некто не так давно написал, что спасет мир красота. Теперь эту премудрость повторяют все кому не лень. Не понимая, что красота, сама по себе здесь совсем ни при чем. И вообще ведь это не так. Вы не согласны? - Спросил он и продолжил, как бы собираясь с мыслями. - Во-первых, ничто не могло бы спасти мир, кроме религиозности. А во-вторых, его уже поздно спасать. Все процессы в мире людей носят необратимый характер, особенно общегубительного свойства. Общая гибель неизбежна при нападении любой стороны, под любым предлогом, так как другая сторона обязательно постарается ответить. А там может быть третья и так далее. Разве не так? Удар удваивается, как минимум... И чувства красоты, гармонии и прочая гуманитарно-философская атрибутика никакой спасительной роли не сыграют, так как все они вне сфер чувств тех, кто способен на унижение другого по отношению к себе. Этот фактор сверх стратегический, глобально нереальный и всегда зависимый. А реальная, все уничтожающая сила, в решающий момент, таким чувствам не подвластна. Государственная и военная организации не терпят вмешательства сих архи замечательных категорий. Здесь власть. Её жажда. - Сказал он твердо, тяжело вздохнув при этом.- Я попробую вам объяснить, если вы не возражаете, почему именно религиозность могла бы спасти мир, как я уже сказал.
    Вокруг   их скамейки совершенно свободно разгуливали уркающие голуби.
- Откуда их столько поналетело? - Подумал Марк.- Жаль, что у меня ничего с собой нет, что бы им дать. Он слышал вопрос незнакомца и хотел ответить, но что-то сдерживало его. Скорее всего, то, что он знал, что тот все равно будет говорить и без его согласия. Марка сейчас  заинтересовало совсем другое.  Отчего так пусто и ясно сделалось в голове. Неужели свежий воздух так подействовал?   Голова,  словно просторная комната с раскрытыми окнами, и в ней только солнце и ветерок. Ветерок... Легкий ветерок...   Где-то я читал, как называется это ветерковое состояние. По-моему, оно звучит как женское имя... как-то легко и красиво. Но как? Нет, не вспомнить. Психолог говорил…
    - Вы кто по специальности? - спросил Марк. Незнакомец молчал.
    - Скорее всего, художник. Люблю всё красивое. - Наконец произнёс он.
    - Похоже - подумал Макс. Жили, были три брата,  двое умных, а третий художник - вспомнил он школьную шутку.
    - Я вас внимательно слушаю. - Сказал он, и, чтобы   подкрепить   сказанное, повернулся и ободряюще посмотрел незнакомцу в глаза. Это возымело действие.   Незнакомец вновь оживился, ему явно долго не доставало собеседника.
   - Я очень рад, что вас заинтересовали мои мысли.- Произнес он с легкой улыбкой. – И, я очень надеюсь, они смогут принести необходимую пользу. Так вот о спасении через религиозность...
   - Одну минуту. - Вдруг перебил его Марк. - Кому, вы надеетесь, они принесут пользу?
   - Всем - Как и прежде, непонятно ответил незнакомец.
   Марк в очередной раз растерялся. Разговор они ведут вдвоем, а польза будет всем. Действительно странно. Видимо, лучше его не перебивать, а просто выслушать до конца. Ведь не я прицепился к нему, а он ко мне, значит и нужно это ему, а не мне.
   - Видите ли, - как ни в чем небывало продолжил незнакомец, - я уверен, человек устроен так, что бережет только то, что считает равным собственной жизни, без чего себя не мыслит. Им сохраняется только то, что в его сознании одушетворено. Он перестанет губить растение или иную жизнь только в том случае, если начнёт ощущать свою смерть через их смерть. И именно ощущать. Если прочувствует жизненную и смертную взаимосвязь всего. Если будет относиться к Земле как к Матери всего произрастающего на ней, которой он навсегда обязан собственной жизнью. Ведь Земля это не дом, и не космический корабль - он усмехнулся - все это неправда. Здесь очень много от примитивной механики... Земля - это единое живое тело, организм, питающий всякого человека,   всякую   тварь и всякое растение, как мать питает своих детей. И не только в прямом, плотском смысле. Для человека Земля - это в первую очередь, его человекообразующее начало. Разве у космического корабля может быть подобная функция? Нет, конечно. И этот материнский организм необходимо одушевить выше себя, и всегда в первую очередь... Умертвив душу Матери в себе, разрушив тело, человек обрек себя на неотвратимую, обязательную смерть. Не повреди природе, Матери-Земле, не повредишь себе, своему роду. Вот что должно было стать его пожизненной заповедью, а не глупая игра с самим собой, в покорение пространства и времени. Что не одушетворено, то будет разрушено. Включая и самого человека. Имеющему дастся, а у не имеющего отнимется и то, что имеет.   А теперь скажите,- сощурив глаза, он пристально, в упор посмотрел на   Марка, - разве одушетворение окружающего не есть религиозный подход к жизни? Подумайте, и, я уверен, вы согласитесь со мной. Отвернувшись и помолчав, он добавил, - Да, единочувствование всех людей в этом вопросе возможно только через религию. И, уже с доброй ноткой в голосе, - а вы думали, упоминая религию, я буду говорить о вере в Бога? Нет. Это дело не Бога, а самих людей.
    Именно тогда, Марк это отлично вспомнил, в нем словно что-то шевельнулось. То ли его убедил сам ход мыслей незнакомца, то ли от влияния его теплой, проникновенной интонации, то ли еще по каким причинам, но Марку сделалось интересно, хотя он никогда ранее не питал интереса к философским мудрствованиям. Голова приятно зачесалась, поползли мурашки. Так было всегда, когда предвкушалось удовольствие, оттого что им кто-то сейчас займется, а самому ему в этот момент тепло и удобно. Только откуда он знает, что я офицер ракетного дивизиона.- Подумал Марк. Конечно, это не секрет, но неужели моя профессия успела наложить на меня такой отпечаток, что это стало заметно даже постороннему? Это скверно. - Решил он - Но и сделать, видимо, уже ничего нельзя". А то, что незнакомцу это известно, он уже не сомневался.
    - Какая сегодня замечательная погода.- Между тем произнес незнакомец. - Не правда ли? Марк не успел согласиться, а тот уже продолжил.
- Может быть такой   погоды больше никогда и не будет... - Его лицо вдруг стало задумчивым. Сощурившись, не мигая, он глядел вдаль. И, словно убедив самого себя, утвердительно сказал: "Да, конечно не будет".
   -Это почему же не будет? - Неожиданно для самого себя спросил Марк, так как внутренне был настроен на то, чтобы не перебивать незнакомца, в который раз разочаровываясь его ответами.
   - Ну, во-первых, как давно известно, ничто не повторяется дважды, - удовлетворенно заметил тот, - а во - вторых.… Во - вторых, именно об этом мы сейчас и пытаемся вести беседу.
Один человек, от нечего делать, как-то написал, назвав это стихами: "Скоро придет пора, когда все в последний раз. Рванётся листва, и ночь все спеленать захочет..." - Он помолчал, будто что-то вспоминая, а потом продолжил, при этом, выразительно покрутив в воздухе кистью руки, - это так... в общем, к нашему делу не относится. А вот знаете, когда я был маленьким, я однажды помогал отцу чинить дверь в незнакомом доме, и, промахнувшись, угодил молотком по своему пальцу. Естественно расплакался... Так вот, отец мне тогда сказал: "Ничего.  Потерпи, сын, хорошего дела без боли не бывает".  И, вы знаете, воистину это так. Я много раз в этом убеждался. За вещание истины обязательно жди креста. Жаль, конечно, но, действительно пришла пора.
   - Опять его понесло - С неудовольствием подумал тогда Марк. - Он точно ненормальный. Так хорошо начал... Видно на него время от времени наезжает.
   - Скажите, - вдруг опять спросил незнакомец, - вы очень любите своего сына?
   - А откуда вам   известно, что у меня сын?- в свою очередь, с подозрением спросил Марк.
   - Ну, я думаю, дочери вы не стали бы   покупать машину. - Да. Это верно - Подумал Марк - Как это я дал маху?"
   - Конечно, люблю.- Сказал он. - Наверное, как и всякий отец.  
   - Ну, а вон того человека? – Как то особенно по дружески спросил незнакомец, указав на подростка в цветастой кепочке, пишущего этюд неподалеку от них.
   - У меня нет причин ненавидеть его.- Ответил Марк.  
   - Я так и думал.- Удовлетворенно сказал незнакомец.
   - Ну, а если эта девочка находилась бы от вас, скажем, километров тысяч за тридцать, пятьдесят? В другой стране. Иностранка. Иной веры, чем вы? Вы бы к ней относились так же?
   - Разумеется.- Без сомнения ответил Марк. Приглядевшись, он увидел, что это действительно  девочка лет четырнадцати.
   - А если бы вас стали заставлять, ее, находящуюся там, за тридцатью тысячами километров, убить? - Последовал новый неожиданный вопрос. - Приказ, скажем, поступил?
Марку это стало не нравиться.
   - Причем тут приказ? - Сказал он настороженно и жестко, чувствуя провокационность вопроса и не находя нужного ответа.
   Незнакомец не спускал с него сощуренных глаз.
   - Если не хотите, можете не  отвечать. - Сказал он. - Я понимаю, что все это не так просто.
   Разговор прервался. Марк принялся разглядывать возникшую на мосту пробку, а незнакомец отрешённо смотрел перед собой.
   Последний вопрос задел Марка своим прямым намеком на его работу, связанную с убийством невинных, и, хотя он с самого начала решил не затевать полемики, ему вдруг захотелось поддеть этого явно начинавшего наглеть типа. Он ухмыльнулся и с вызовом спросил: "А почему это вы решили, что спасать мир поздно?"
Эффект был совершенно противоположный нежели ожидаемый Марком. Удивление и довольная улыбка осветили лицо незнакомца.
   - Вы очень правы – Почему - то сказал он, и, потерев ладони, сунул правую в разрез плаща, под мышку, подперев подбородок левой. Лицо его сделалось серьезным и сосредоточенным.
   - Почему поздно? - Переспросил он. - Потому, что времени почти не осталось... Да и кто будет этим заниматься? Может быть вы? - Он с любопытством посмотрел на Марка. - Хотя... Именно вы, вполне возможно, как никто другой и сможете изменить кое - что к лучшему...   Как не велико развращение человеков на земле...
   - Представьте себе - вдруг доверительно оживился он, придвинувшись при этом к Марку, - что вы и еще некто, кто вам неизвестен, плывете по беспредельному  океану на корабле редкой красоты, где кроме вас обоих много другого народа, включая и ваших родственников   конечно. Все живут, как им живется, корабельной и не корабельной жизнью, и только вы с тем, кого не знаете, сидите в самом трюме, условно поделённом пополам. Ваша половина и его...- Глупость конечно - вздохнул он, сами понимаете - Вы как бы охраняете каждый свою половину и корабля и людей. И в руках у вас у каждого, по мощной бомбе. Бог его знает зачем. На всякий случай, наверное... И вот, вашему напарнику приходит в голову мысль убить вас. Уничтожить вас и тех, кто вам близок. Чтобы одному владеть всем кораблем, направлять его курс или вообще чёрт знает по какой надуманной, эгоистической причине. Это тогда уже не важно. Ясно только что от взрыва одной бомбы днище корабля будет пробито. Погибнет масса народу с вашей половины. И ваши родные тоже... Оставшиеся в живых, вполне возможно, восстановят, спасут корабль, и будут продолжать путь. И среди них, тот, убийца и его родовая ветвь... Но, представьте себе, что вам, каким-то образом удалось узнать, заметить момент броска бомбы вашим недругом, скажем так. И у вас есть время бросить свою бомбу в свой черед, чтобы наказать злодея, уничтожить его. Произвести, так сказать, от имени тех, кто погибнет и от себя, ведь вы понимаете что, погибнете, акт возмездия. Но, при этом, погубить еще и всех оставшихся. Навсегда.  Окончательно. И с кораблем... А кругом беспредельный океан, пристать некуда. И другого корабля не будет. Никогда. - Странно тихим голосом закончил он. Помолчал и после паузы медленно спросил: "Так как вы поступите? Бросать или нет? Ведь злодей останется жить неотомщённым... Или погибнуть всем, одним разом, стремясь к торжеству справедливости и во имя её?»
    Незнакомец просто и грустно смотрел на Марка. Такого ответа на свой вопрос Марк никак не ожидал. Это была его ситуация. И Незнакомец знал, что говорил. Марк понял свое положение. Это был тот уровень, на котором его служба никогда не работала, не способная, а может и не желающая заглядывать в подобные бездны. Такого теста на допуск  к работе им не давали, да и дать не могли.
    Он опять стал смотреть на реку, на снующие по мосту машины скорой помощи. Он не знал ответа на поставленный ему вопрос. Хорошее настроение вдруг пропало. День ему уже не показался таким солнечным и  теплым. И, хотя небо было по-прежнему безоблачным, на все вокруг словно была наброшена предгрозовая дымка, предвещавшая ветер и непогоду.
   - Ну, а что бы вы сами сделали? - Неожиданно хриплым голосом, неосознанно подражая в интонации незнакомцу, спросил Марк.
    И вдруг, действительно, по верхушкам деревьев прошел сильный, порыв ветра. Ответ незнакомца прозвучал вместе с зашумевшей листвой и, едва улавливая обрывки фразы, Марк упустил её смысл. Новый порыв ветра опрокинул этюдник и швырнул на землю картонку с незаконченным пейзажем. Марк бросился помогать юной художнице, а когда вернулся, на скамейке никого не было. Лежала лишь коробка в зеленых маскировочных разводах, в которую был упрятан ракетный тягач для его сына.
Марк долго ещё сидел один на той же скамье. Он уже не торопился домой. Никто к нему не подсаживался. Голуби куда-то исчезли. Только одна белая голубка склевывала что-то на земле, на том месте, где работала юная художница.
    Далеко внизу у обочины моста стоял покореженный остов машины. Дорога была свободна.
    Марк раскрыл коробку и вынул из неё тягач. Он был как настоящий. Даже протекторы на колесах имели тот же рисунок. Марк поднес его к обрыву и, поставив, включил. Мягко жужжа, машина поползла к его краю, на короткое время ее передние колеса зависли над крутым откосом и она, клюнув кабиной, скользнула под уклон. Тягач медленно удалялся от Марка вниз, в молодые, ярко зеленеющие под солнцем травы, в буйное разнообразие новой жизни. Проехав около метра, он завалился набок, и, с продолжающими вращаться колёсами покатился под гору, казалось как раз к тому месту, где только что произошла дорожная катастрофа. Марк видел, как трава пропустила сквозь себя кувыркающуюся машину. Вот она мелькнула уже в самом низу, где было последнее пристанище прошлогоднего мусора, нырнула в молодое скопище лопухов и исчезла. Дикая, самозваная жизнь поглотила то, что в малом, имитировало поставщика смерти.
    Раздалось хлопанье крыльев. Марк поднял голову. Белая голубка, взлетев, кружила над храмом.
    Домой он возвратился в мрачном расположении духа. Дома было всё как обычно. Жена гладила бельё. По телевизору шёл фильм. Приятный женский голос пел: «О Вы, хранящие любовь, неведомые силы, пусть невредим, вернётся вновь ко мне мой кто-то милый…». Впервые в жизни он собирался на дежурство с особым нежеланием. Голос незнакомца, его рассуждения, особенно о корабле, не давали покоя. Жене, заметившей его самоуглублённость, он коротко, будто от себя, пересказал задачу заданную ему этим странным человеком, не упоминая о нём и вообще об этой встрече. Выслушав, жена долго разглядывала Марка, будто узнавая его заново, а потом произнесла: "Скорее всего, это надо понимать так, что тебе намекнули оставить службу?" В её голосе звучала тревога, и едва заметная нервозность. Как всякая женщина с ребёнком она чутко улавливала надвигавшуюся финансовую нестабильность семьи, и всякие изменения жизни начинала переводить именно в эту плоскость.
    Марк ничего ей не ответил. Он понял, что она догадалась о том, что он не сам до всего этого додумался. Но он уже также твердо знал, что решать эту задачу ему обязательно придётся. И только самому.
    Тревога, зародившаяся в нём после той неразборчивой фразы незнакомца, никак не отпускала его. Он заглянул в детскую, где сын выстраивал из кубиков замок, затем подошел к жене, прижал её к себе и, вдохнув запах свежевымытых волос, поцеловал чуть пониже уха, как делал всегда во время прилива особой нежности...
    Марк посмотрел на часы. Шёл второй час ночи. Он сунул руку в карман и вынул, забытый юной художницей, маленький серебристый тюбик с краской. "Зелено-голубая" прочитал он на узкой полоске бумаги охватывавшей тюбик кольцом. "Зелено-голубая". "Редкой красоты" повторил он про себя.- Да, именно такой, какой всегда была, я и желаю ей остаться. И продолжать плыть в беспредельном океане, и чтобы не было шахт-трюмов, и не было людей делающих дела не по любви... ибо именно они и есть вольные или не  вольные...
    - Седьмой! - Внезапно раздался голос дежурного по внутренней связи. - Седьмой! Я первый, подтвердите готовность.
    - Первый, я седьмой, готовность подтверждаю. - Ответил Марк, возвращаясь к действительности.
    - Всем постам! - вновь раздался голос дежурного, - Боевая тревога! Боевая тревога!
    Сразу же на стене вспыхнуло табло показывающее уровень радиации на поверхности. Марк никогда не боялся тревог, а сейчас у него отчего-то заныло   под грудью. - Не может быть,- думал он, - чтобы эта тревога была настоящей. Эта тревога, как и сотни других на его памяти, должна быть только учебной. Сейчас пойдут обычные команды, и он их, как всегда, чётко выполнит. Через час дадут отбой, и всё кончится.
Никогда ещё не зажигалась вон та синяя лампа в желтом круге, означающая, что управление вооружёнными силами идёт лично через президента. И как только он об этом подумал, она тут же засветилась, синил мертвенным светом, выявив расползающееся на восприятие слово "ВОЗМЕЗДИЕ".
    Пошли команды на поражение целей.
    И всё равно Марку не верилось в реальность войны. Войны на ракетно-ядерном уровне. - Не может быть! - Упрямо повторял он сам себе.- Не может быть!
    Ему вдруг стало тяжело и душно. Мысли хаотично запрыгали. Происходящее и отрывочные фразы незнакомца смешались в его голове в один запутанный клубок.
    - Надо взглянуть на инструкцию.- Мелькнула мысль. - Нет! Поздно! Счёт времени пошёл на секунды. Сейчас команды проходят рубежи. Мигают огнями набираемых кодов пульты. Воют сирены. Дозаправляются баки с горючим. Вскрываются секретные пакеты. Вся военная машина сосредоточена на отражении атаки противника и на ответном ударе. Его пальцы вновь легли на клавиатуру готовые по сигналу набрать промежуточный код.
- "Вот и пришла пора, когда все в последний раз" - произнёс он про себя, немного переиначив запомнившуюся фразу незнакомца. И ещё: "Что не одушевлено, то будет разрушено" - Так, кажется, он сказал... Да, здесь он, пожалуй, прав железно... Почему же я сам об этом никогда не думал?
    Марку вдруг ясно представилось,   как высоко над землёй, на фоне холодных, безучастных звёзд, беззвучно разделяется головная часть запущенной им ракеты, и боеголовки, хищно ориентируясь, каждая на свою цель, разворачиваются в пространстве. Десять боеголовок - десять городов с населением не менее чем по пятьсот тысяч в каждом. Пять миллионов душ разом.… Вот они, неслышно зависнув над домами, над ничего неподозревающими людьми, вспыхивают невообразимым белым светом, после которого, сразу же, всё вокруг делается багрово-чёрным. Ударная волна поднимает на воздух всё, что придумано и построено теми, чьи ракеты сейчас летят к нему, стремясь уничтожить его народ, его жену, его сына.
Замигал на пульте каскад огней передаваемого ему кода. Если он сейчас не наберёт свой, и не нажмёт после этого чёрную кнопку в жёлтом круге, предварительно вставив ключ в щель, команда дальше не пойдёт. А это значит, что ракета не покинет шахту, и те пять миллионов ни в чём, ни перед кем не провинившихся людей, останутся жить... Но, это также означало, что в случае если всё это окажется учёбой, его ждет военный суд и всеобщий позор предателя. Невыполнение приказа верховного главнокомандующего… Его никто не поймёт, что бы он ни говорил.
    Луч на экране превратился в зелёную ветвь, противостоящую напору ветра. Он срывал с неё листву, швыряя её на возрастающие неясные силуэты.
    Марк медлил. Он всё пристальнее вглядывался в тёмное пространство за веткой. В глубине овала радарной установки ему виделся человек. Аккуратная, подчёркнутая внешность. Майорские знаки отличия. Кожа лица резко контрастирует с белым воротничком рубашки. Но сильнее всего в этом облике выделялись глаза. Они не шли военной форме. Сосредоточенность и грусть читалась в их влажном блеске. «О, Вы, хранящие любовь, неведомые силы...»
    Марк откинулся в   кресле и вновь ясно увидел, как летит, падает и разламывается на куски треногий этюдник, брызгая ему в лицо россыпью красок. Как тоненькая, хрупкая девочка в цветастой кепке, из последних сил пытается поймать лёгкую картонку с недописанным пейзажем. Как шелестят листья, срываемые ураганным ветром, оголяя ветви дерева. И он, вдруг, наконец, услышал вместе с ветром и шумом листвы, последнюю фразу странного незнакомца. Фразу, весь день мучившую его своей непознанностью. "Нельзя ставить собственное выживание выше выживания того, что тебя породило, чему ты обязан тем, кто ты есть. Чем бы это не диктовалось".
    Марк поднялся с кресла. Динамик разрывался   от голоса дежурного, вызывавшего седьмого. На экране, среди рассыпавшейся зелени чётко просматривались знакомые силуэты. Ошибиться было почти невозможно. "Именно вы, как никто другой и сможете изменить кое-что   к  лучшему " - Вновь прозвучал в нём голос. - Нет! Они поймут! - Подумал Марк - те, пять миллионов им спасённых. Они оценят его поступок. А если не оценят?.. Не поймут, чего это ему стоило? Да разве в оценке всё дело? Ведь они всё равно ничего никогда не узнают. И это верно. Именно так и должно быть.   "Хорошего дела без боли не бывает". Только бы не успели разблокировать...
    Экран ярко вспыхнул и погас. Зелёная ветка исчезла. Вместо неё в центре экрана, перекрывая глубинное отражение человека в военной форме, расцвёл яркий цветок.
    Осёкся голос дежурного. Табло на стене запульсировало цифрами и становилось, зафиксировав никогда не виданный им уровень радиации. Наступила абсолютная тишина.
    Ударом кулака Марк разбил стекло загораживающее жёлтый круг. Сунул руку в карман и вынул несколько монет. Выбрав подходящую, он с силой вдавил её в щель под ненавистной ему чёрной кнопкой. Затем подошёл к двери лифта и наглухо задраил её. Постояв, вернулся и вновь сел в вертящееся кресло. Бросил руки на стол и стал ждать, глядя в потухший зеленовато-серый экран радара - напоминавший чем-то лунный кратер.
  - Вот я и сделал дело, продиктованное любовью, как всякий нормальный человек. - Подумал он. Завещание тем, кто останется жить... Пусть  это и не храм, но шанс-надежда один из миллиона. Может быть, это-то и есть моё истинное предназначение по защите?   Я защитил жизнь, а значит и людей... Что он там произнёс? Нельзя ставить выживание своего рода, своей любимой жены, своего любимого ребёнка, выше выживания того, что всё это произвело на свет, и, возможно ещё способно будет производить?..
    Опустив голову на руки, мыча от невыносимых спазм в горле, он изо всех сил сжимал мокрые кулаки, испачканные голубовато-зелёной краской, цвета глубокого вечернего неба.
Марк плакал и не сдерживал своих чувств. Плакал как никогда в своей жизни. Разве что в далёком, далёком детстве, когда их семью покидал отец.

                                                                                                                                        г. Владимир