«Ведь совсем мало дал, старый скряга. Все копит, все прижимает. Благословил сыночка на позорище. Куда я с этими деньжонками? Девки вон, и те смеялись... А сколько унижений принял, когда голодный и оборванный слонялся от костра к костру, надеясь хоть хвостом рыбьим разжиться у рыбаков... И каждая собака смотрела с презрением:
- Пошел, нищий! Ничего мы тебе не дадим!»
Скрежетнув зубами, он с досадой откусил кончик травинки. Женщина приподняла голову, настороженно всмотрелась в его лицо, нежно погладила по заросшей рыжим волосом груди.
«Вот лежит. Томная, как это море Галилейское. Дура и дура. Ей что мытарь, что солдат — смотрит на всех своими коровьими глазами... Разве такая мне нужна? Эх...»
Травинка раздраженно заметалась из стороны в сторону.
«А как хорошо было в Кейсарии... Как я радовался, что старый скопидом отпустил меня от своих овец! Весь мир был мой. Кошелек позвякивал на поясе, и каждый матрос считал за честь пропустить со мной стаканчик, и каждая девка готова была услужить... Хагит моя... праздник мой! Веселая, дерзкая, не чета местным сонным девахам. Обещал ей, что вернусь. Хоть сейчас побежал бы, да не примет такого нищеброда...»
Он резко сбросил руку женщины.
- Уходи — отец увидит.
Она торопливо поправила одежду, пригладила волосы. Бросив от двери прощальный жалостливый взгляд, исчезла.
Пролежал в сарае до вечера, сказавшись хозяину больным. Вставал, пил степлившуюся воду прямо из кувшина, зло сплевывал в угол и снова ложился. В сумерки поднялся, позвенел, пересчитывая, монетами — 2 динария, 16 оболов. Прошипел сквозь зубы щелястой стенке: «За все мне заплатишь, старый козел!» Закинул на плечо потертую холщовую суму и вышел в ночь под щербатую ухмылку умирающего месяца.
***
Старик сидел на камне тяжело оперев руки и подбородок на заглаженный до блеска посох, глядел на петляющую вдали пыльную дорогу. То ли горе тому виной, то ли дрожащее марево над горячими травами, только чудилась ему крохотная движущаяся точка. К старику ласково склонился старший сын:
- Отец, солнце высоко, зайдите в шатер. Смотрите, вон и овцы ваши от жары легли, не едят, не резвятся. А то хотите, я кликну работника, оседлаем вашу верблюдицу, и поезжайте домой.
Старик горько улыбнулся.
- Пусто в доме моем. Брат твой далеко, не знаем, жив ли. Тебя вот никак не женю, не увижу внуков. Видно судил бог за грехи мои в одиноком доме старость доживать. А как были вы детьми, дом вашими голосами полнился. Брат твой быстрый был, ловкий. И на лошади раньше тебя научился, и из лука стрелять...
Но пастух уже не слушал. Сел рядом, перекатывая в загрубевших ладонях острые камешки. Слышал он это много-много раз. Под скрипучий говорок старика думал свою едкую, как кизячный дым, думу: «Не женю... Не ты ли, осел упрямый, все с богачами породниться хочешь? А они-то смеются - кто мы такие? Без роду, без племени... Сколько ходил — ни один из них хлеба с тобой не преломил... Ишь ты - и ловкий-то брат, и быстрый. Ты всегда его любил. Все лучшие куски — ему. Все ласки — ему. И как только попросился брат на свободу, так и отпустил его с миром. И денег дал - меня не спрашивал. 25 тетрадрахм, 2 динария, 2 сикля. А кто тебе, отец, деньги-то эти нажил? Кто с овцами в хлеву ночевал? Кто во время окота по три дня домой не показывался? Кто и в солнцепек и под дождем сторожил добро-то твое?.. Сидишь вот, ждешь его. Дай-то бог, чтоб не дождался...»
***
Громко хлопнула низкая дверь, огонек светильника испуганно дернулся. Запыхавшийся работник, ввалился в комнату и еле переводя дыхание крикнул:
- Вставай, хозяин! Сын твой вернулся!
Старик поднялся, превозмогая неожиданную слабость. Медленно, как во сне, развел руки. Из темноты, запнувшись о порог, в комнату вошел исхудавший бродяга. Постоял секунду, щурясь на свет. Выдохнул:
- Отец...
Упал на колени, низко опустив голову все повторял: «Прости, отец, прости...» Старик замер, словно боясь спугнуть видение. Потом, очнувшись, крикнул:
- Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги! И приведите откормленного теленка, и заколите! Станем есть и веселиться! Ибо мой сын был мёртв - и ожил. Пропадал - и нашёлся.*
Снова хлопнула дверь. Нищий, обнявший колени старика, почувствовал спиной пылающий ненавистью взгляд. Усмехнулся в рыжую бороду и тайком проверил не отцепился ли под рубахой припрятанный нож...
*От Луки, глава 15, стих 22-24
