«Подлец, подлец», – как всегда спокойно, подумал Сергей Афанасьевич о Сухотине. Часто, он мысленно «писал» статью, в которой давал волю своим чувствам. Или, иногда, он представлял себя, вроде как на трибуне, бросающим «огненные слова», вскрывающие сущность его друга, от которого он по зову сердца отказывается, поскольку не может больше поступаться принципами. Он иногда, наедине с самим собой, раз за разом зачитывал кому–то невидимому, но именно самому главному, от которого зависело его дальнейшее продвижение и благополучие, характеристику, подобно тому, как много лет назад, зачитывал характеристики на серьезно провинившихся комсомольцев, а иногда и на членов партии, которые после этого становились бывшими членами партии.
«Сухотин, вполне преуспевающий писатель, еще со времен молодости, в пример другим, сумел сделать сочинительство средством существования.
Этому способствовало то, что он давным–давно, еще в юности, быстро усвоил, что гораздо важнее не то, что делаешь, а с кем рядом делаешь, кто именно будет тобой доволен.
Ко всему, он обладал удивительным качеством – умением добиваться поставленных целей, не обращая внимания на средства. Когда эти цели ему были видны, понятны и сулили выгоду – вот тогда вступала в действие его натура. Заручившись поддержкой людей из кабинетов власти, он не обращал уже ни на кого внимания и шел к своей цели, зачастую, не замечая никого и ничего, иначе говоря: отталкивая, оттесняя, а то и уничтожая всех, кто мешал», – Такие мысли мелькали в голове Сергея Афанасьевича, когда он, расставшись с Борисом Борисовичем, шел к своему дому. Погода, вдруг начала портиться. Посерело. Сергей Афанасьевич взглянул на небо. Солнце уже было закрыто плотной серой пеленой.
Оценивая опасность дождя, Сергей Афанасьевич чуть прибавил шаг, но не сильно, поскольку что–то подсказывало, что дождь, именно сейчас не пойдет, да и идти до дома было недалеко. Он вновь принялся вспоминать разговор с Борисом Борисовичем и почему–то, впервые за много лет, продолжал самому себе описывать своего недавнего собеседника:
«Не удивительно, что со временем он возвысился над пишущей братией города. Его не интересовало ничего, что не могло принести ему пользу – оттого он не интересовался ничьим мнением, кроме мнения тех, кто был у власти. А мнение власти надо было постоянно формировать. Книги его там не читали, там интересовались количеством их. И это он обеспечивал. Там надо было писать по той теме, что являлась «генеральной линией». И это он обеспечивал. Там надо было иметь награды – и это он тоже обеспечивал, где с их же помощью, где с помощью уже наращенного «веса».
Книги, как и ранее, издавались не в Союзе писателей, а у тех, кто был ему знаком с юношеских лет, еще по комсомольской работе. Именно там, в этих высоких кабинетах он и был своим, доверенным лицом.
Мнение других его не интересовало, поскольку он всегда находился в элитарном кругу людей, как они сами себя называли, а проще сказать: в кругу людей, распоряжающихся чужими средствами, так сказать – распределяющими их.
Это была одна, спаянная общими воззрениями и делами каста. И, только ее и признавал Сухотин.
Но кроме личных возможностей, он знал, что необходимо работать над созданием «общественного мнения». Под этим он понимал постоянное указывание на свою значимость своим же «подельникам», как он любил называть своих «высоких» друзей.
Именно то, что если прекратить указывать на свою значимость, в первую очередь они и прекратят на него обращать внимание, заставляло его, самого заниматься собственным возвеличиванием».
Сергей Афанасьевич уже подходил к своему дому. Но, даже, вдруг, остановился, чуть поколебался, потом еще раз взглянув на небо, прошел к полу–поломанной скамейке подле соседнего подъезда и присел на нее.
«Смотри–ка, – подумал он, – целую статью написал о нем. Да не скажешь так. Да и зачем, – нормальный мужик, разве что, поумнее многих, умеет же пристраиваться! Вот только, что бы, и побольше, из него выжать! Но что? Не–а, дорогой Борис, тут уж и мне надо о себе подумать. Ну, сейчас позову этого Антоху, скажу, что созрел один человечек. Пятьдесят долларов мне – нормально. А вот за то, что Борис клюнул на князя – надо побольше выжать. Причем, с Антона. За крышу. Да, так: все прекрасно!» – и в самом лучшем расположении духа, Сергей Афанасьевич встал. Ему не терпелось действовать. И действовать немедленно. Уже поднимаясь к себе, на четвертый этаж, он вновь, с уважением, подумал о Сухотине, словно мысленно продолжил писать статью:
«Ко всему, на все надо было иметь деньги. И вот тут, Сухотин усвоил, что такое «уметь зарабатывать». И он зарабатывал достаточно, в первую очередь тем, что во всю использовал положение, полученное, благодаря «высоким друзьям».
Конечно, замахиваться на мировую значимость, Сухотин совершенно не мог рассчитывать, Шансов тут не было. Да ему, реально глядя, это и не нужно было. Слава – не подкрепленная деньгами – пустой звук, – этому правилу он следовал неукоснительно. Но для того, что бы привлечь плательщиков, нужно было везде упоминать именно о своей мировой славе. Это он и делал без всякого риска противодействия или оспаривания.
В таком контексте для сохранения статус–кво, необходимо было, только следить за попытками других, занять его место. Только это и требовало некоторых усилий.
Правда, приемы, используемые им, были отработаны уже столетие назад, если не более. Действовали они исправно, более того, давно превратились в естественную систему.
Ни секунды не обольщаясь насчет собственных друзей, Сухотин жил и действовал по схеме, уже сложившейся с незапамятных времен: «Кланяйся более сильному, дави более слабого» – приблизительно так ее можно сформулировать.
Для Сухотина же, это была не схема, о которой вообще можно было бы задумываться. Это была его жизнь, его мировоззрение. И то, что это мировоззрение совпадало с массой подобных ему, и подсказывало, что оно может быть единственным для достижения успеха.
Те же, кто не выполнял требования системы – уверенно могли рассчитывать на любой успех, но только посмертно.
Попытки талантливых людей поискать счастья на стороне, иногда, для них лично и могли увенчаться успехом. Это, впрочем, их дело. Однако, обычные надежды на успех никогда не могли сбыться, поскольку это грозило, уже лично успеху других.
И тогда, защищая себя, свое место в обществе, отработанная система предлагала выбор: или поклониться, или быть уничтоженным.
И Сухотин, совершенно спокойно жил, именно потому что он не один, он имеет исключительную поддержку. Единственное, что требовало усилий – это показывать постоянно свою значимость, поскольку иначе, его могли бы забыть…
«Все свои – смертельные враги», – пожалуй так наиболее верно можно охарактеризовать существующее положение. Борису Сухотину не надо было опасаться конкурентов в количестве написанного, ему надо было опасаться, что конкурент вдруг напишет что–то привлекающее внимание или сможет найти неведомые ему пути, и тогда, занять его место в иерархии ценностей структур, распоряжающимися деньгами, поездками и, собственно говоря, и жизнями таких, как он.
Но инстинкт самосохранения всегда был силен, особенно, когда знаешь, каково окружение, – Сергей Афанасьевич с гордостью продолжил: – эк, как я его охарактеризовал! Жаль, что нельзя никому показать, потому и записывать не стоит. Не время, по крайней мере», – поправил он себя, уже располагаясь в маленькой комнатке, где стоял его стол и он обычно работал. В этот час жены не было дома, и он мог не отвлекаться на разговоры с ней.
«Так, где у нас Антон? – он взял со стола истрепанную общую тетрадь и принялся разыскивать нужный номер телефона. Он нашелся не сразу.
– Алло! А? Да. Антон, это ты? Что? Ладно. Да, Антуан. Слушай: давай ко мне, дело есть. Нет, не телефонный разговор. Хорошо, жду, давай, – Сергей Афанасьевич положил трубку и подошел к окну.
«Дождя нет», – машинально, про себя, отметил он и бездумно принялся оглядывать вид из окна. А вид открывался на часть стройки – справа, на микрорайонный сквер – прямо, а слева от него высилась точно такая же пятиэтажка, как и та, в которой находился сейчас Сергей Афанасьевич. Вдалеке, замыкая сквер, возвышалась еще одна пятиэтажка. Ничего интересного. Да и ничего интересного в привычном виде из окна Сергей Афанасьевич не искал, и не надеялся найти. Он продолжал думать:
«Сука! А как он ловко умеет вышибать бабки! Да и я бы смог, окажись на его месте. А почему не могу? Ну, не так, как он, но он сейчас уплатит! А потом, время пройдет, заставлю платить, еще как! Хоть бы Антоха пришел скорее! Быстрее, – поправил он сам себя, – раскрутим, как миленького!»
Сергей Афанасьевич отошел от окна, прошел к стоящему у противоположной стены дивану и с наслаждением прилег.
«Вообще–то, – думал он, – на большие бабки этого жмота все равно не раскрутить. Но на крючок взять можно. Да за ним этих крючков! – усмехнулся он, – И что? Да ничего ему никто не сделает! Значит – надо взять, сколько выжмем! Да вот, проблема, он же, сука, платить не захочет! И не уплатит! Что бы у него запросить? Надо подумать, – но в голову, как назло, ничего путного не приходило. Это настолько раздосадовало Сергея Афанасьевича, что ему расхотелось лежать и он сел на диване. – Ладно. Антоша придет, может, что решим. А, – раздраженно подумал он, – подонок! Ничего он не предложит. Только себе затребует. Поделимся, конечно, да на фиг мне мелочь?»
Сергей Афанасьевич тяжело поднялся, прошел к столу, взял трубку телефона и набрал номер, не заглядывая в книжку.
– Марго? Ты когда будешь? А, ну ладно, захвати воду. Нет, ничего. Да, так, придешь, поговорим. Нет, не хочу есть. Кстати, тебе не попадалась такая фамилия: Сволин? Нет? Да не надо мне. Просто сегодня проскочила эта фамилия, вот я и подумал: кто это? Да ничего, я тебе говорю! Ну, будешь дома – поговорим. Ну, пока! – он положил трубку.
«Сволин, – подумал он, – и жена такого не знает. Что ему надо было от Бориса? Не похоже, что это очередной графоман, раз его запомнил Борис. Ага, наверное, очередной клиент. Везет же людям! Опять две штуки долларов в карман положит. Вот сука!»
В сильном раздражении Сергей Афанасьевич проследовал на кухню. Поставил на газ чайник. Пока тот закипал, он сам внутренне «кипятился».
«Блядь! Опять кого–то осчастливит. И бабки, и слуга! Сколько уже их у него! А ведь боится, сука, – вдруг мелькнула мысль. От нее ему стало легче. – Но интересно, чего боится? А может, нет? Боится, боится! – уверенно сказал сам себе Сергей Афанасьевич и, заметив, что чайник закипает, взял чашку, положил в нее ложку кофе, три ложки сахару, подумал, мысленно махнул рукой и добавил четвертую. Выключил газ, налил кипяток в чашку, помешал кофе ложечкой, но пить сразу не стал, отнес чашку на подоконник. – Пусть остывает».
Сам присел тут же, на табуретке.
«Боится, боится, – со злорадством думал он, – сука! Бойся, бойся! – ну ладно, – прервал он сам себя, – сколько бы снять с Антохи? Эге, – вдруг его осенила мысль – и, про этого апостола он и пишет, потому, что боится! Интересно, кого или чего? Что–то он знает, сука, раз вдруг, так заторопился этого апостола подсунуть! И еще не написал, а уже рекламу ему подавай! Ну, написать ему – ерунда, а вот на счет рекламы, то тут действительно что–то не то. Да, в самом деле, похоже, вот тут собака и зарыта!» – он вспомнил про кофе.
Взял чашку, сделал глоток, другой. Кофе немного остыл и можно было пить спокойно, не боясь обжечься. С чашкой в руке Сергей Афанасьевич стал прохаживаться по кухне, скорее топтаться на одном месте, поскольку кухонька была миниатюрная и места было – сделать разве что, два шага в одну сторону и два обратно. Но Сергей Афанасьевич привык и этого пространства ему хватало.
Правда, когда жена была дома, места для прогулок на кухне, уже не оставалось. Тогда Сергей Афанасьевич занимал место на табуретке, справа от окна, между стеной и столом. Оттуда он и вел разговоры с женой, пил кофе, а, повернувшись к столу, и ел.
Вот и сейчас, прогулявшись по кухне, он присел на привычный табурет, на привычное место. Быстро допил кофе. Отставил чашку.
Раздался звонок у входной двери. Сергей Афанасьевич прошел в прихожую.
– Кто? – спросил он и глянул в глазок.
– Я, Антуан, – послышалось за дверью, но Сергей Афанасьевич уже и сам узнал, и уже открывал замок.
– Что так быстро добрался? Маршрутка сразу попалась? – спросил Сергей Афанасьевич. А сам думал: – «Прекрасно! Бежит, как на пожар. Клиенты нужны! Тем лучше».
– Да, есть дела в вашем районе. Так что – я ненадолго. Так в чем дело?
– Ты проходи, садись – Сергей Афанасьевич провел гостя в комнату. Тот важно прошествовал.
Идя за ним, Сергей Афанасьевич не мог удержаться от улыбки. Фигура гостя была комична. Заплывший жиром, с большой, жирной же головой, Антон при ходьбе колыхался, словно студень.
– Садись на диван, – предложил Сергей Афанасьевич гостю. Тот прошел, опустился на указанное место. Диван жалобно скрипнул, но не развалился. Поколыхавшись телом, Антон вопросительно глянул на Сергея Афанасьевича, который примостился рядом.
– Понимаешь, – начал он, – есть человек. Очень умный и при деньгах. Ему надо академика сделать.
– А что за человек?
– Это потом. Сделаешь?
– Ну, надо посмотреть его работы. Академика «за так» не дают!
– Ну, короче, он платит.
– Нормально. Но я должен посмотреть его работы.
– Антон, – оборвал своего гостя Сергей Афанасьевич, – перестань. Это еще не все.
– Я Антуан, – поправил его гость, – что–то еще? – он с некоторым интересом покосился в сторону Сергея Афанасьевича.
– Хорошо, хорошо – Антуан, я все забываю, прости. Дело в том, что у этого человека в роду князья были. Он хочет подтвердить свою родословную.
– Это очень сложно, – с удовлетворением в голосе проговорил Антон–Антуан. – Проблемы родов еще мало изучены и мне надо очень много данных собрать для подтверждения. Это требует расходов. А кто это за человек?
– Потом скажу. Надо сделать.
– Не просто все это. Нас, князей, сами понимаете, как преследовали. Документы вот, надо восстанавливать. Даже, что б недоверие убрать, мы исследования ДНК проводим.
– Знаю, знаю, Антон, извини – Антуан, твою честность, – без тени улыбки проговорил Сергей Афанасьевич, – тут дело точное, тебе не сложно будет.
– Не скажите, – иногда мне приходится и свои оккультные способности привлекать.
– Когда хорошо оплатят способности, согласись, легче работать!
– Да кто хорошо платит? Вот, одному разыскал, что он князь Панин, так он только десять штук баксов выложил. Да и то, пришлось делиться. Взять, так от налоговой не отцепишься. Вот и сделал так, что бабки пошли через музейную контору в Москве «на развитие». А тот, хозяин конторы, хоть и кричал: «друг детства», а отстегнул мне намного меньше половины. А работать, так мне!
«Ничего себе! Вот блин, какие бабки из воздуха делают!», – ошарашено подумал Сергей Афанасьевич, – с понимающим видом кивая головой в такт словам собеседника.
– Ну, никуда не деться! Деньги засветить тоже надо правильно. Согласись, – Антуан в ответ вальяжно кивнул, колыхнувшись при этом движении всем телом.
– Но ведь, все расходы несу я, – произнес он, – а они немалые. Герб, подтверждение от дворянских собраний в Америке, России и вообще, в мире.
«Ох, знаю я все! Знаю твои подтверждения, знаю ДНК. Чего делаешься, сука?» – подумал, с быстро накапливающимся раздражением Сергей Афанасьевич. Но продолжал спокойно:
– Ну, тут дело верное. Да и человек этот большие услуги тебе может оказать.
– А кто это? – в третий раз спросил Антуан, повернувшись к Сергею Афанасьевичу всем телом, отчего диван вновь скрипнул, а само тело гостя опять заколыхалось.
Дождавшись, пока студень успокоится, Сергей Афанасьевич продолжил:
– Ну, не спеши. Я тоже не могу так сразу все сказать, пока не договорились. Согласен?
– Ну, а что хотите?
– Двести баксов и пятьдесят за академика.
– За академика я сам беру пятьдесят.
– Он даст сто. Я договорился.
– Хорошо, пусть так. А двести?
– А двести сразу и до того, как познакомлю. И пятьдесят – тоже.
– Получу, тогда отдам.
– Нет, Антон, ты меня неплохо знаешь. Мне нужны бабки сразу!
– Я Антуан, – вновь поправил Сергея Афанасьевича Антон, – а вот насчет бабок – не могу, Не знаю, а вдруг не получу с него?
– Я же не спрашиваю, сколько получишь, а не получишь – отдам.
«Как же, отдашь!» – скривился Антуан. Это не укрылось от Сергея Афанасьевича:
– Ты что, мне не веришь? – спросил он с угрозой в голосе.
– Верю, верю, – поспешил ответить Антуан, – да я сейчас без денег.
– Ну, будут бабки, – поговорим. Кстати, ты не знаешь такого: Сволина?
– Сволин? – наморщил лоб Антуан, помолчал и ответил: – Нет, не вспомню. А кто это?
– Да, есть вот, такой человек. Занимается всякими делами. Что–то мне кажется, что тем же, что и ты.
– Не может он быть специалистом! Кроме меня никого нет. Все бездари! Я – профессор, всемирно известен, как единственный специалист.
«Ишь, как заволновался! Еще бы! С кое–как, полученным дипломом технаря, да и то, неизвестно, как полученным, да еще и вообще полученным ли», – прокомментировал про себя Сергей Афанасьевич. Но вслух сказал:
– Да кто спорит! Но беда, что полно всяких авантюристов. Вот и Сволин, конечно, вызвал подозрения. У меня спросили.
– И что? – торопливо поинтересовался Антуан.
– Ну, я так прямо и сказал, что только один человек может помочь. Это – ты. Остальные – ничего не сделают, только бабки будут пробовать качать.
Помолчали. Каждый подумал о своем. Антуан подумал, что клиент, судя по всему, созрел и действительно уплатит. А Сергей Афанасьевич подумал коротко: «Созрел». Но относилось это не к тому, о ком думал Антуан, а к самому Антуану.
– Ну как? – прервал молчание Сергей Афанасьевич.
– Надо подумать. Тут, правда, я должен лекции читать по эзотерике. Но это – время. Да и, полагаю, клиент аванс даст, – произнес, словно раздумывая Антуан, и, уже более твердо добавил: – Иначе нельзя.
– Ну, аванс – это твои проблемы, – открыто усмехнулся Сергей Афанасьевич, – мне – расчет сразу.
Опять помолчали.
– Ну, хорошо, – наконец произнес Антуан, – Договорились, – но тут же продолжил, – у меня с собой бабок таких нет. Завтра или на днях – принесу.
– Ну, вот завтра и продолжим разговор, или там когда, – отозвался улыбаясь, Сергей Афанасьевич, подумав весело: «Врешь, сука! Бабки у тебя в кармане!»
И действительно, все еще колеблясь, но Антуан сказал:
– Вот, посмотрю, может, что и есть. Как аванс…
– Не стоит, – открыто усмехнулся Сергей Афанасьевич, – аванс не надо. Бабки – полностью.
– Сейчас гляну, сколько у меня там, – медленно полез во внутренний карман необъятного пиджака Антуан.
Сергей Афанасьевич не ответил. Только безразлично следил за действиями Антуана. Тот долго рылся в кармане, после чего на свет появился вместительный бумажник. Антуан открыл его, причем так, что внутренность бумажника оказалась скрытой от глаз Сергея Афанасьевича.
Порывшись в бумажнике, Антуан, словно удивившись, фальшивым тоном произнес:
– Смотри ты! Как раз есть!
– Вот и ладно, – отозвался Сергей Афанасьевич и протянул руку.
Антуан закрыл бумажник, оставив в руке три купюры, но не передавая, спросил:
– А если что не так, вернете?
– Конечно, – с легкостью ответил Сергей Афанасьевич, – ты меня знаешь!
– Ну ладно, – вздохнул Антуан, передавая деньги, подумав при этом: «Тот случай. Сука! Неужели обдурил?»
Сергей Афанасьевич взял купюры. Посмотрел на свет, глянул на их год выпуска. Он не знал, как определить подлинность долларов, но все–таки посмотрел, что он знал, должно было быть на настоящих долларах. Вроде все на месте. Успокоило то, что Антуан молчал, давая ему возможность проверять купюры. Сергей Афанасьевич спрятал деньги в карман своего пиджака.
– Имя! – пошевелился рядом с ним на диване кусок студня.
– Сухотин, – сказал Сергей Афанасьевич, и уточнил: – Борис Борисович.
Вновь замолчали. Антуан думал: «Ого! Круто. За такое знакомство бабок не жалко». – Он заметно стал веселеть. Что касается Сергея Афанасьевича, то он ни о чем не думал, только старался ощутить купюры в кармане. Это не удавалось, но сознание того, что они там – затмевало все остальные чувства.
– Так как с ним встретиться? Надо все быстро делать, – произнес Антуан.
– Позвоню, договорюсь о встрече, все узнаешь.
– А вы, сейчас позвоните, – с нажимом в голосе произнес студень. В его тоне прозвучало откровенное недоверие.
– Ладно, – пожал плечами Сергей Афанасьевич, подошел к телефону, взял трубку одной рукой, другой открыл тетрадь с номерами телефонов. Быстро глянув на страницу, стал набирать номер.
– Мне телефон его дайте, – прозвучал с дивана голос Антона.
– Борис Борисович? Да, я. Тут такое дело, у меня этот специалист по генеалогии сидит. Могу познакомить. Не сейчас? Понял, понял. Хорошо, дам. Да, понятно. Да. До свидания, – Сергей Афанасьевич положил трубку и повернулся к Антуану.
– Записывай номер.
Записывая номер телефона, Антуан думал: «У самого Сухотина бабок не возьмешь, но с его подачи – навалом. Пока все в порядке».
– Ты слушаешь меня? – донесся до Антуана голос Сергея Афанасьевича.
– Что? – оторвался от своих мыслей тот.
– Я говорю: позвонишь завтра, – не спеши, не показывай свою заинтересованность. Хотя, – Сергей Афанасьевич прервал сам себя, – делай, как знаешь. Тут такое дело: за академика ему не говори. Надо сделать так, что его приняли в академию за его исследования. Вроде как, неожиданно для него самого.
– Понял, – Антуан усмехнулся, – а сколько тогда, вы себе отломите?
– Я честный человек, – сказал: половину, пятьдесят. Ты что, мне не веришь?
– Ну–ну, верю, верю, – успокоил его Антуан, улыбнувшись, как показалось Сергею Афанасьевичу – нагло и ехидно.
– Чего лыбишься? Если бы не я, хрен бы ты всучил свои удостоверения.
– Да я ничего. Хорошо, что так. Договорились, – посерьезнел Антуан, – ну ладно. Пойду. Еще много дел надо сделать, – колыхаясь всем телом, он начал подниматься с дивана.
Сергей Афанасьевич его не удерживал. Проводил до дверей. Когда щелкнул за гостем замок, заулыбался и проследовал вновь в кухню. Поставил опять, на огонь, чайник. Прошел в комнату. Взял телефон, набрал номер жены.
– Марго? Ты скоро будешь? Что? Да все прекрасно. Приедешь – расскажу. Не задерживайся. Да, я дома, никуда не пойду. Да. Давай, жду.
Он положил трубку, вернулся в кухню и приготовил кофе. Устроившись на своей табуретке, он вынул доллары, полюбовался на них, потом положил на угол стола, под скатерть. Глотнув кофе, Сергей Афанасьевич вдруг поставил чашку и вновь достал деньги из–под скатерти. Одну бумажку, достоинством в сто долларов и вторую – в пятьдесят, положил обратно и накрыл скатертью. Еще одну бумажку, как он определил ранее, поновее, достоинством тоже в сто долларов, быстро отнес в комнату, где спрятал ее среди вороха бумаг на столе.
Вернувшись в кухню и вновь глотнув кофе, уже совершенно успокоившись, прислонился спиной к стенке и глубоко вздохнул, с шумом выдохнув воздух.
«Чудно. Мы – люди маленькие, копеечку бережем, – с удовлетворением сказал он сам себе, – а они пусть шикуют. Придет время, не выкрутятся! Покрутятся! А пока – отщипнул и ладно. И еще отщипну! Жить можно!» – он допил кофе и вдруг задумался, вернувшись к мыслям о Борисе Борисовиче.
«Что же он задумал с этим романом? В чем тут хитрость? То, что он болтает – ерунда. Кому он в действительности хочет подсунуть роман? Нет, не догадаться. Слишком уж многим удобна эта идея: основание для смены хозяина. Другое дело – кто ему эту идею подсказал? Ему–то в голову не придет эта идея! Да и вообще не придет! Он бык, который ломится напролом. Робот–графоман! Интересно тут, узнать – украл он идею или кто–то специально подкинул, как идею вплетать в ту ахинею, что он говорит. «Психология творчества» – вот сказанул на днях! Да знаем мы, в чем его психология творчества заключается! А, да ну его! – оборвал себя Сергей Афанасьевич, но вместо этого продолжал думать: – Но все же, кто сейчас направил этого быка? Или медведя, – вспомнил он походку Бориса Борисовича, – жаль – не узнать сейчас. Вот в чем он силен, так в том, что знает, кому задницу вовремя полизать! Эх, мне бы так! – он, расстроенный, встал и затоптался по кухне, от двери к окну и обратно. – Ладно. Но что у него запросить? – тоскливо подумал он, зная, что получит не то, что запросит, а что Сухотин даст. А что он даст, Сергей Афанасьевич и так знал: приглашение на пьянку на какой–то презентации. Ну, два–три раза позовут. Может, в какую–то очередную делегацию включат, что опять–таки, имеет результатом – ноль. А сам сука, загребет опять лопатой и поездки за границу, и бабки наличными. А я – корячься, этого графомана восхваляй. Вот пишет сейчас и, как всегда, ничего не понимает, что пишет. Да некому и понимать! Умные люди его книг не читают, да и вообще, никто не читает! И он знает, сука, что никто читать не будет, а книга зачтется! И не читая, на нее ссылаться будут в речах прихлебатели! Кто там действительно, рискнет или просто захочет проверять, что именно он накалякал? Да и всегда скажет, хоть кому: а кто знает, как было? Кто? И, сука, будет прав. Кто может знать, как было?»